Глава XIX

Процессия приблизилась, и стало видно, что первые хросса несут три длинных узких короба. Остальные, вооруженные дротиками, подгоняли в спину двоих существ. Кого именно, Рэнсом не разглядел – слишком они были далеко, еще возле самых первых камней, и свет падал им в спину. Пленники были гораздо ниже любых здешних животных и передвигались на двух конечностях, эдаких толстых обрубках, которые язык не поворачивался назвать ногами. Кверху туловища немного сужались, отчего существа формой походили на грушу, а головы были не круглые, как у хросса, не вытянутые, как у сорнов, а прямо-таки квадратные. Плелись невиданные создания медленно, с трудом переставляли здоровенные ступни, зачем-то вдавливая их в землю при каждом шаге. Наконец показались их лица: сморщенная пятнистая плоть, изрытая складками, местами заросшая жесткой на вид шерстью…

И вдруг с неописуемой гаммой чувств Рэнсом понял, что перед ним люди! Пленниками были Уэстон с Дивайном – и на мгновение он увидал их глазами малакандрийцев.

Идущие впереди приблизились к Уарсе и спустили свою ношу на землю. На носилках из неведомого металла лежали мертвые хросса, пустым взглядом взиравшие на высокий золотой купол рощи (им не закрывали глаза, как принято на Земле). Среди мертвых был Хьои, и именно его брат, Хьяха, выступил вперед и, поклонившись Уарсе, заговорил.

Поначалу Рэнсом его не слушал: смотрел на Уэстона с Дивайном. Оба, как и Рэнсом, с момента приземления обросли бородой, изрядно отощали, побледнели. Уэстон, сложив на груди руки, всем своим видом выражал отчаяние. Дивайн, сунув руки в карманы, кипел от злости. И тот и другой понимали, что им есть чего бояться, однако, к чести своей, не тряслись от страха. Рэнсома они не замечали, целиком погруженные в разворачивающиеся события.

А Рэнсом наконец стал слушать Хьяху.

– …Я не жалуюсь на смерть этих двоих, Уарса, – их убили чхеловеки, когда мы пришли к ним ночью; можно сказать, что они пали на охоте, как в битве с хнархой. Однако Хьои ничего им не сделал, а его убили – трусливо, издалека! И вот он лежит здесь – хрархапунт, величайший поэт… Я уж не говорю о том, что он был мне братом, весь хандрамит знает.

Уарса впервые обратился к людям:

– Зачем вы убили моих хнау?

Уэстон с Дивайном опешили, озираясь в поисках обладателя голоса.

– Господи! – воскликнул Дивайн на английском. – Только не говорите, что у них есть громкоговоритель!

– Чревовещание… – хрипло прошептал Уэстон. – Среди дикарей такое часто встречается. Целитель или шаман якобы впадает в транс, а сам выступает от имени бога. Надо его вычислить и обращаться к нему напрямую, откуда бы ни слышался голос. Он занервничает, если… А, чтоб меня, вот!

Надо отдать Уэстону должное – он безошибочно нашел в толпе единственное существо, не застывшее в благоговейной позе. Престарелый хросс неподалеку сидел на корточках, закрыв глаза. Шагнув к нему, Уэстон вызывающе закричал (язык, к слову, он знал очень и очень плохо):

– Зачем вы забрать наши ба-бах палки? Мы злой! Мы не бояться!

Будь Уэстон прав, наверное, он произвел бы на аборигенов неизгладимое впечатление… Увы, остальные, включая Рэнсома, понимали ошибочность его теории. Они-то знали, что хросс прибыл сюда задолго до похоронной процессии. Тот находился здесь с самого рассвета, дабы выразить уважение к Уарсе, но, видимо, с утра на него напала немощь, обычная для столь почтенного возраста, и он сладко задремал. Когда Уэстон принялся на него орать, хросс и глаз не открыл, лишь дернул усом.

Невидимый Уарса заговорил снова:

– Почему ты обращается к нему? Это я тебя спрашиваю: зачем ты убил моих хнау?

– Ты нас отпускать, мы потом говорить! – кричал Уэстон спящему хроссу. – Ты думать, мы слабый, ты думать, делать что хотеть. Нет! Нас посылать большой сильный вождь с небес. Ты не делать, что я сказать, – он приходить и тебя ба-бах!

– Я не знаю, что такое «ба-бах», – удивился Уарса. – Зачем ты убил моих хнау?

– Скажите, что это был несчастный случай, – прошипел на английском Дивайн.

– Повторяю, вы понятия не имеете, как обращаться с туземцами! – пробормотал ему Уэстон. – Стоит хоть разок проявить слабость – они мигом перегрызут вам глотку. Эти твари понимают только угрозы.

– Ладно, как хотите… – Кажется, Дивайн терял веру в своего напарника.

Уэстон откашлялся и вновь навис над старым хроссом.

– Мы его убить, чтобы показать свой сила! Вы не делать, что мы сказать, – тоже умирать от ба-бах! Делать, что мы сказать, – мы давать красивый вещь. Вот!

К ужасу Рэнсома, Уэстон вытащил из кармана цветные бусы, явно купленные на распродаже, и принялся размахивать ими перед лицами своих стражей:

– Вот, видеть? Красивый!

Результат превзошел все его ожидания. Сакральная тишина священного места разорвалась целой какофонией звуков, не слыханных прежде человеческим ухом: хросса залаяли, пфифльтригги заквакали, сорны загудели. Даже эльдилы слабо зазвенели над головой. Далекие горы отозвались эхом. К чести Уэстона, тот хоть и побледнел, но самообладания не утратил.

– Не сметь кричать! Вы не пугать! Я не бояться!

– Прости мой народ, – отозвался Уарса (голос его тоже прозвучал с новыми интонациями). – Они не кричат на тебя. Они просто смеются.

Однако Уэстон последнего слова не знал, понятие смеха было чуждо ему на любом языке. Он недоуменно озирался. Рэнсом закусил губу, молясь про себя, чтобы эксперимент с бусами поскорей закончился. Увы, он плохо знал Уэстона. Тот вбил себе в голову, что понимает, как надлежит обращаться с дикарями: сперва запугать, потом улестить. Поэтому не спешил опускать руки после первой же неудачи. Дожидаясь, когда шум затихнет, он неспешно утирал левой ладонью со лба пот, а правой старательно помахивал бусами. Причем что-то говорил – по движению губ читалось «Довольно! Хватит», – но его слова утонули в новой волне рева. И вдруг хохот стал еще громче. Против Уэстона сегодня были сами звезды. Видимо, в его ученый ум прокралось смутное воспоминание о том, как целую вечность назад он убаюкивал малолетнюю племянницу, потому что грузный физик вдруг склонил голову набок и принялся выписывать ногами загадочные коленца – практически танцевать. Вдобавок Уэстон, совсем взмокший, принялся еще и агукать, хотя понял это один лишь Рэнсом.

Выступление продлилось недолго – совсем скоро он выдохся. Такого зрелища – вдобавок в исполнении великого ученого – Малакандра еще не видела и потому отозвалась восторженным ревом. Когда аудитория притихла, Дивайн не вытерпел и буркнул на английском:

– Ради бога, Уэстон, хватит корчить из себя шута! Разве не видите, что ничего не получается?

– Да, не получается, – признал Уэстон. – Наверное, уровень развития интеллекта у них еще ниже, чем мы думали. Может, снова попробовать? Только отдышусь немного. Или давайте вы?

– Упаси господь! – ужаснулся Дивайн. Он демонстративно повернулся к напарнику спиной, сел на землю, вытащил портсигар и закурил.

– А дам-ка я это шаману, – решил Уэстон, пока все завороженно пялились на Дивайна. Прежде чем ему смогли помешать, он шагнул вперед и попытался нацепить бусы на шею спящему хроссу. Увы, голова у того оказалась слишком велика, и бусы застряли, повиснув набекрень на манер венца. Впрочем, хросс лишь мотнул головой, словно пес, отгоняющий надоедливую муху.

На сей раз Уарса обратился к Рэнсому:

– Твои сородичи больны головой, Рэнсом с Тулкандры? Или они слишком боятся ответить на мой вопрос?

– Думаю, Уарса, они в тебя не верят. Они полагают, что все хнау – как малые детеныши. Толстый чхеловек пытается напугать их, а потом задобрить подарками.

Услыхав голос Рэнсома, оба пленника встрепенулись. Уэстон открыл было рот, однако Рэнсом перебил его, сказав на английском:

– Уэстон, послушайте. Здесь в самом центре и впрямь стоит живое создание – видите, если присмотреться, можно разглядеть странное свечение или что-то вроде того. Оно разумное, умнее даже человека, и, кажется, живет уже очень много лет. Не ведите себя с ним как с ребенком, отвечайте на вопросы. Я бы советовал не врать.

– Ясно, похоже, этим тварям хватило ума запудрить вам мозги! – прорычал Уэстон.

И все же, когда физик вновь повернулся к спящему хроссу (по-прежнему свято веря в свою теорию про шамана), заговорил он уже иначе.

– Мы не хотеть он убивать. – Уэстон ткнул пальцем в Хьои. – Не хотеть. Сорны сказать: привозить человек, дать его ваш вождь. Мы улететь в небо, привозить его. – Он указал на Рэнсома. – Он быть гнилой, убегать, не делать, что сказать сорны, ясно? Мы бежать за ним, ловить. Он не слушать. Бежать, бежать. Мы бежать за ним, видеть большой черный зверь, думать, он убивать. И мы убивать его. Ба-бах! Это все гнилой человек. Он не убегать – мы за ним не бежать и не видеть черный зверь. Вы гнилой поймать – это он делать беду. Вы его брать, нас отпускать. Он вас бояться, мы вас не бояться. Слушать…

Тут крики Уэстона перед самой мордой спящего возымели ожидаемый эффект. Хросс открыл глаза и недоуменно уставился на человека. Затем, осознав свою провинность, медленно встал, почтительно поклонился Уарсе и заковылял прочь. Бусы так и свисали у него с одного уха. Уэстон, разинув рот, глядел вслед уходящему хросса, пока тот не исчез в зарослях травы.

Наконец Уарса нарушил молчание:

– Хватит веселья. Пора услышать правдивые ответы. Что-то не так в твоей голове, хнау с Тулкандры. В ней слишком много крови. Фирикитекила, ты здесь?

– Здесь, Уарса! – выскочил пфифльтригг.

– У тебя в бочках есть вода, в которую пущен холод?

– Да, Уарса!

– Тогда отведите плотного хнау в гостевой дом и омойте ему голову холодной водой. Много раз. А потом верните сюда. А я тем временем позабочусь о мертвых хросса.

Уэстон не совсем понял, о чем речь, – он все еще пытался разобрать, откуда звучит голос. Однако когда хросса подхватили его и поволокли прочь, он испуганно заорал. Рэнсом был бы рад его успокоить – увы, Уэстон ничего не услышал бы. Он истошно визжал, путая английские и малакандрийские слова. Последним донесся вопль:

– Вы платить! Ба-бах! Рэнсом, ради бога, умоляю! Рэнсом, Рэнсом!..

Когда воцарилась тишина, Уарса заговорил:

– А теперь почтим моих мертвых хнау.

Десяток хросса шагнули к носилкам, опустили головы и, повинуясь невидимому знаку, запели.

При знакомстве с новым видом искусства рано или поздно наступает момент, когда завеса тайны над ним приподнимается, и тебе удается одним глазом заглянуть внутрь, уловить самую его суть – и испытать при этом невиданный восторг, который не повторяется, даже если станешь искушенным экспертом. Вот и Рэнсом в эти минуты понял малакандрийскую поэзию. Он впервые осознал, что ритм ее строится на ином токе крови, на другом биении сердца и душевном пыле. Лишь узнав этот загадочный народ ближе, проникнувшись к нему любовью, он понемногу начал слышать их ушами. С первыми же тактами гортанной песни Рэнсома окружили гигантские глыбы, несущиеся на немыслимой скорости, танцующие великаны, вечная скорбь и вечное утешение, нечто неведомое – и все же невероятно близкое. Перед ним словно бы отворились небесные врата.

– Отпусти, – пели хросса. – Отпусти, уходи, растворись. Отпусти свое тело, освободи его, урони, как камень роняют в воду. Пусть уходит на дно, исчезает. Пусть покоится там, под покровом воды, где ничто не мешает, ведь она цельна и едина. Отправь его в путь, которому нет конца. Пусть уйдет – и из него вырастет новый хнау. Новая жизнь, новое начало. А ты, пестрый мир, открывайся безбрежный, бескрайний. Ты лучше и чище, чем первый, ты слабый и тусклый. Когда в мире есть жар, в нем рождается жизнь, но лишь бледная, темная, немощная. Мы видим ее детей, что растут вдали от солнца в печали. В небесах же родились другие миры, в них высокие травы, светлопрядные леса и ланиты цветов. Первый темный, второй яркий. Один рожден миром, второй рожден солнцем.

Вот и все, что Рэнсому удалось запомнить и перевести. Когда хросса замолкли, Уарса произнес:

– Давайте рассеем движение, что было их телами. Так Малельдил рассеет все миры, когда первому, немощному, придет срок.

Он подал знак одному из пфифльтриггов, тот поднялся и подошел к мертвым. Хросса, заведшие новую песнь, отступили на десяток шагов. Пфифльтригг коснулся каждого тела неким предметом из хрусталя или стекла и большим лягушачьим прыжком отскочил подальше. Вспыхнул яркий свет, Рэнсом торопливо прикрыл глаза; в лицо ударил жаркий ветер. Через миг все затихло. Носилки опустели.

– Господи, вот бы эту штуку нам на Землю… – пробормотал Дивайн Рэнсому. – Не надо ломать голову, как избавляться от лишних трупов.

Тот, однако, думал о Хьои и не ответил. Да и не успел бы – вернулись охранники с измученным Уэстоном, и все выжидающе уставились на них.