Глава третья

Путь

Что такое путь? Не жизненный путь – это уж слишком глобально и может завести мысли чёрт знает куда. Обычное перемещение из пункта А в пункт Б. Каждый может подтвердить, что такая дорога всегда насыщена событиями. Например, человек едет на поезде. В его купе – совершенно незнакомые люди, но уже вскоре они начинают общаться, сходятся в чём-то общем или, наоборот, спорят о чём-то совсем разном для них. Проводник ходит по купе и предлагает чай – это ведь тоже событие, не бог весть какое, но событие. Встреча в задымлённом тамбуре, ссора в вагоне-ресторане, соблазнение попутчиц – всё это насыщает процесс перемещения в пространстве, делая его интересным и запоминающимся. А ведь это только часть пути, на котором может случиться множество других событий, обыденных и экстраординарных.

Путь Вилена из пункта А в пункт Б был скучен. Пустой, умерший мир. Ночные хищники, боящиеся огня и при этом не опасающиеся человека с автоматом, что говорило о том, что они никогда не видели подобного оружия. Брошенные города и деревни навевали тоску, в такие моменты хотелось найти цистерну спирта и поселиться в палатке рядом с ней. Вилен всё чаще разговаривал сам с собой, правда, пока он ещё замечал это за собой. Вот, когда подобные монологи станут нормой, его уже точно нельзя будет назвать нормальным человеком.

Первую ночь он провёл в разграбленном вагоне подорванного поезда. Палатку разбирать не стал, крыша вагона хоть и прохудилась, но ещё могла послужить защитой. Ильич развёл костёр в дырявом ведре, которое установил на два кирпича, непонятно зачем лежавших в вагоне. На ночь закрыл дверь, оставив небольшую щёлку. Спальник был великолепен – не кровать, конечно, но и спину с утра не ломит.

Волоколамск он миновал в полдень, лишь бросив быстрый взгляд на город, от которого на память останется заметный шрам на ноге. Кстати, он почти не беспокоил, за неделю рана хорошо поджила. Ильич раз в день делал перевязку, всё больше убеждаясь, что никаких серьёзных последствий это ранение иметь не будет.

К вечеру шестого дня пути он вышел к Москве. Там, где железная дорога пересекала МКАД, он с неё сошёл. Теперь нужно было пройти чуть больше пятидесяти километров по окружной и выйти на шоссе Энтузиастов. Дальше – прямая дорога на Владимир. Можно было, конечно, сделать «финт ушами» и пройти Москву насквозь, существенно сократив путь, но… уж слишком коротким он мог оказаться. Знаний о новом мире хватало, чтобы понять – далеко не всегда самый короткий путь ведёт к цели. Здесь он чаще всего вёл в могилу.

Как и в сказке, вариантов опять было два: направо, в обход почти всей Москвы, и налево. Эта дорога была существенно короче, но Вилену очень не нравилась красная дымка прямо над Химками, которая тянулась в сторону Москвы, перерезая дорогу. Чутьё разведчика твердило ему, используя истерические нотки: «Туда нельзя, там смерть!» Подумав, Ильич решил: лучше потерять день, чем потерять жизнь.

Вилен смотрел на заходящее солнце, огромное, кроваво-красное. Казалось, что руины города кровоточат. Картина свершившегося апокалипсиса раскинулась перед ним во всей своей красе и беспощадности: опрокинутые взрывной волной дома – видимо, они так и падали от центра к краю, словно домино. Брошенные автомобили, некоторые искорёжены до неузнаваемости, и в них до сих пор, вцепившись в руль, сидели скелеты, безмолвные свидетели трагедии, случившейся тридцать лет назад. Пройдёт ещё лет сто, и природа скроет эти уродливые шрамы истории. Руины зарастут травой, частично уйдя под землю, и не останется даже следа от одного из самых больших городов, построенных людьми.

Вилен усмехнулся. Этот город он никогда не любил. Возможно, раньше он был прекрасен, и в нём жили хорошие люди, но – за последние двадцать лет всё изменилось. Город стал мерзкой пиявкой, сосущей кровь из остальной страны. Чувства жителей причудливо смешивались в шейкере мегаполиса, выдавая уникальный коктейль из ненависти, цинизма, жажды наживы, жестокости и равнодушия. Современный Содом. Как там говорил один из древнеримских сенаторов – «Карфаген должен быть разрушен»?

И вот теперь город был разрушен. Отчего-то Вилен испытывал дикий восторг, совершенно необъяснимый, захлестнувший его целиком, словно он сделал это всё сам, своими руками. Преданный чиновниками и генералами человек стоял на остатках развалившейся дорожной развязки, любуясь полотном великого художника, кисть которого одним мазком превратила суету мирскую в покой и запустение. Исчезла из души боль, и наступила гармония.

Вилен поправил рюкзак – он жутко устал за последние часы дороги. Груз за спиной с каждой минутой становился тяжелее, ноги, натруженные переходом, гудели.

– Нужно немедленно найти место для отдыха, – сказал Вилен шепотом, страшась разбудить руины.

В глубине квартала раздался крик, заставивший Ильича вздрогнуть. Крик не был человеческим. И птицы так не кричат, и звери… Вилен присел за насквозь проржавевшим остовом микроавтобуса. За четыре дня дороги ему дважды пришлось отбиваться от крыс размером с больших толстых котов, килограммов по десять весом. Один раз напали птицы, видимо вороны. Правда, теперь эти вороны были одного размера с аистом. Огромные, чёрные, с длинным, немного загнутым клювом, которым очень удобно пробивать различные предметы, включая человеческую голову. Стая оказалась небольшой – пять птиц. Они устроили настоящую воздушную карусель, словно немецкие «Ю-87». Стая некоторое время кружила над Виленом, затем одна из птиц стремительно пикировала, а следом шли остальные. Безоружный человек был бы обречён. Несмотря на свои размеры, птицы оказались стремительными и вёрткими. Первую атаку Вилен проморгал, он был просто не знаком с подобной тактикой. Спасло лишь то, что парень услышал за спиной хлопанье крыльев и упал на землю, пропуская атакующих над собой. А вот второй заход закончился для стаи плохо. Спикировать-то птицы спикировали, но вышли из этого пике только две из них. Вилен, упав на колено, дал пару длинных очередей, и трое «аистов» рухнули вниз. Пара оставшихся свечой взмыла в темнеющее небо и стремительно унеслась прочь, крича, словно чайки.

Птички оказались очень занимательными: их перья были не совсем перьями. Ильич раньше увлекался охотой и мог поспорить на что угодно, что нормальные птицы «такого не носят». Во-первых, он порезался, пытаясь выдернуть перо, пришлось лезть в рюкзак за перчатками. Выдернув одно из перьев длиной около тридцати сантиметров и внимательно осмотрев добычу, он пришёл к выводу, что ничего привычного в этом пере не осталось. Бородки были твёрдыми и острыми, как бритва, и более всего напоминали какое-то синтетическое вещество. При этом перо прекрасно гнулось. Вилен ради интереса даже попробовал срезать им тоненькую веточку с куста, росшего прямо из железнодорожного полотна. Получилось даже легче, чем ножом. Глядя на срезанную ветку, он инстинктивно провёл рукой по шее. Теперь тактика летающих «штурмовиков» была ясна: либо пробить голову жертвы клювом, либо просто срезать её к чертовой матери гигантской бритвой.

Вилен снова выглянул из-за микроавтобуса. В небе и на земле – ничего подозрительного. Но уже минут десять у разведчика было стойкое ощущение, что за ним наблюдают. Ильич гордился своей способностью чувствовать взгляды и различать их. Полезная способность – скольких девушек он соблазнил, поймав брошенный на него в автобусе заинтересованный взгляд. Но лучше всего ценность этого дара ощущалась именно в моменты опасности, как сейчас. Он был готов ручаться, что неизвестный наблюдатель потерял его из вида и теперь усиленно ищет. За время, проведённое в этом мире, Вилен пришёл к одному выводу – человек здесь не царь природы, а пища. Добыча. Да, большая, опасная, но всё-таки – добыча, а значит, нужно покрепче сжимать в руках автомат и держаться от обитателей этого мира подальше.

Перебежками, от одной искореженной груды штампованного железа к другой, он стал уходить в сторону намеченного ранее маршрута. МКАД за десятки лет, прошедших с последнего ремонта, заросла высокой травой. Асфальта почти не осталось, что было только на руку, дёрн хорошо маскировал передвижения человека, иначе бы его легко обнаружили по гулкому звуку ударов подошв об асфальт. Рюкзак после каждого броска становился всё тяжелее. Шутка ли, почти шестьдесят килограммов за плечами? Добегая до очередного укрытия, Вилен останавливался на минуту, приводя хриплое дыхание в порядок, и несся дальше, ища место понадёжнее.

Примерно через километр он остановился. Чужой взгляд пропал, чувство опасности ушло. Но оставаться и тем более ночевать рядом с мёртвым городом, который, как оказалось, очень даже живой, было смертельно опасно. А двигаться ночью по окружной дороге – ещё опаснее. Теперь оставалось решить, что выбрать: забиться в какую-нибудь дыру, где его запросто зажмут, а потом сожрут, или же – красться в потёмках в сторону нижегородской трассы. В отдыхе Вилен нуждался отчаянно, он уже пожалел о том, что не остановился километрах в десяти от Москвы, в глухом лесу. Тогда желание увидеть бывшую столицу перевесило. Это оказалось ошибкой. Теперь её уже не исправишь. В этот раз нужно было принять правильное решение. Ошибка может стать для него роковой.

«Блин, как же неудачно всё вышло… слева Москва, справа какой-то микрорайон, частично скрытый лесополосой. А что, если туда? Конечно, это не лес, но ширина посадок – не меньше двух километров. Можно подыскать вполне приличное укрытие в каком-нибудь буреломе. Правда, придётся обойтись без огня, но – жизнь дороже».

Решившись, Вилен пролез в дыру металлического забора и, с трудом сохраняя равновесие, спустился по насыпи, густо заросшей травой. Забор больше трёх метров высотой был первым плюсом. Он и пятиметровая насыпь надежно прикрыли странника со стороны Москвы. Придорожный перелесок, бывший раньше чахлым и загаженным, за прошедшие годы сильно изменился. Густые кусты и деревья, высокая трава, отсутствие троп – всё на руку. Вилен забрался поглубже в лесок и устроился в небольшой песчаной яме, оставшейся от вывороченной с корнями сосны. Сверху нависали корни с остатками земли, а спереди рос густой куст, названия которого Вилен просто не знал. Укрытие было неглубоким, всего метра полтора-два, но и так просто на него не наткнёшься. А для тех, кто может начать его искать, Ильич подготовит достойную встречу.

Растяжки Вилен ставить не стал, толку от них? Зверь переступит, если, конечно, он не относится к баранам. Мутант – обойдет. Разведчик хорошо запомнил Прыгуна, который попал в дом, не сорвав ни единой растяжки.

С помощью мачете парень быстро вырубил в песке небольшую нишу. Небо подозрительно заволокло тучами, дождь мог начаться в любой момент, а сидеть в яме, полной воды, не было никакого желания. Справившись с этим, он зажёг динамо-фонарь, подкачав заряд, и, пристроив его поудобней, доел начатый утром ИРП. Каша «Славянская» с тушёной свининой оказалась очень вкусной. Правда, Вилен пошёл на риск: вырубив в глине небольшую нишу, он слегка подогрел банку на автономном разогревателе. После каши с удовольствием схрустел пару военных хлебцев, намазанных шоколадной пастой, и запил всё это чаем. Удовольствие от горячей еды граничило с блаженством.

Ильич ни на секунду не забывал, где находится. АЕК лежал рядом, предохранитель снят. Для человека приготовление Виленом пищи, скорее всего, осталось бы незамеченным, а вот зверь… Этот почует запах слегка подогретой каши за километр. Ветер усиливался. Ильич выглянул из своей маленькой пещерки. То, что ещё час назад было «слегка портящейся погодой», теперь становилось предвестием настоящего урагана. Могучие сосны под напором ветра трещали и стонали, резким порывом в лицо Вилену швырнуло хорошую порцию песка. Ильич несколько минут боролся с последствиями, выплевывая песчинки и пытаясь промыть глаз (второй-то и так искусственный, ему песок не повредит). К палатке прилагался небольшой кусок специальной водонепроницаемой ткани. Вилен быстро укрепил его на корнях сосны, вышел импровизированный полог. Что же, эту ночь он сможет провести с относительным комфортом. А начинающаяся буря убережёт его от нежеланных гостей. Сегодня всё зверьё в округе попрячется, а значит, можно будет спокойно поспать. Вот только спать придётся сидя, но тут уж ничего не поделаешь.

– Спокойной ночи, Вилен, – пожелал он сам себе и забрался в спальник.

В этот момент первые капли упали на землю, а спустя минуту сверху обрушился самый настоящий водопад. Вилен мысленно аплодировал себе – накрыть яму оказалось хорошей идеей, иначе его могло просто затопить. Он даже позволил себе выкурить сигарету, ничуть не опасаясь, что дым вырвется наружу.

Вилен проснулся на рассвете. Ему уже не нужен был будильник, за последние дни он стал автоматически просыпаться, стоило только солнцу показаться над горизонтом. Правда, сегодня рассвет можно было считать условностью – всё небо было затянуто тяжёлыми чёрными тучами, без единого просвета, а холодный северный шквалистый ветер пронизывал до костей. Как бы ни хотелось оставаться в тепле и нос на улицу не высовывать, а пришлось, в туалет ходить надо, и лучше это делать не возле того места, где обитаешь. Тем более если всё твоё «обиталище» общей площадью меньше трёх квадратных метров.

Сделав дело, Вилен с радостью нырнул обратно в свой грот. О том, чтобы продолжить путь, и речи не шло. Он сильно жалел, что устроился в лесу, а не где-нибудь в подвале отдельно стоящего дома. Где можно было бы вытянуть ноги, разжечь нормальный костёр, приготовить грибы, которые он насобирал по пути, сварить морс из черники, на которую наткнулся прямо на обочине шоссе, не доходя километра до мегаполиса. Полчаса на карачках – и полкило ягод в пакете. Кому рассказать, не поверят: он собирал чернику в километре от Москвы. Ни один москвич, находясь в здравом уме, не польстился бы на подобные «дары природы», но выглядели эти ягоды вполне съедобно, разве что были немного крупнее обычных. Теперь оставалось сварить компот из черники и диких яблок, зелёных и кислых. Что за хрень из всего этого выйдет, неясно, но поэкспериментировать стоило, всё равно заняться было нечем.

Вилен влез в пластиковый дождевик, который «смародёрил» в одном из туристических магазинов Красногорска. Там же он прихватил и две литровые фляжки с хорошим креплением, сразу разместив их на рюкзаке. Взяв одну флягу, котелок, мачете и пакет с ягодами и яблоками, парень вылез наружу. Ливень сошёл на нет, изрядно подмочив лес, но нижние лапы ёлок вполне годились для костра. Вилен наломал сушняка и, удобно устроившись под развесистой старой елью, принялся за приготовление компота. Вокруг моросил дождик, от костра шёл легкий дымок, тепло огня согревало ноги. В этот момент Вилен затосковал по гитаре, захотелось чего-то этакого, для души. Когда-то он недурно играл, даже участвовал в концерте в честь приезда министра обороны, вдруг решившего посетить их часть. Так сказать, окинуть хозяйским взглядом свою вотчину.

Кроме как с самим собой, разговаривать Вилену было не с кем, и тогда он начал вспоминать всё подряд. Тридцать лет за плечами, есть что вспомнить.

С чего всё началось? Наверное, с отца, его фотографии, на которой он в пыльной «афганке» сидит на БТР, в руках – АКМС. Это было его последнее фото. Спустя четыре часа БТР подорвался на фугасе, а Сергей Ульянов был захвачен в плен и казнён. Одному из солдат, бывших тогда с ним, удалось бежать, и спустя пятнадцать лет он рассказал Вилену о гибели отца. Как его обезглавили, насадив потом голову на кол прямо перед сараем, где держали пленных….

– Твой отец не был трусом и не молил о пощаде. Он мог купить себе жизнь, указав на одного из нас, но он предпочёл умереть сам. Даже «духи» его зауважали.

Уже прощаясь, этот мужчина в дорогом костюме, один из председателей Общества ветеранов Афганистана, тихо сказал:

– Своей жизнью я обязан ему. Я помню свой долг.

Вилен тогда не обратил внимания на эти слова, но, когда этот человек появился спустя пять лет на пороге его дома, отправил на лечение в Германию, а потом за счёт фонда сделал ему протез глаза – тогда Ильич понял, что долг не забыт. Вилен очень гордился отцом, хотя никогда его не видел. Фотография и перочинный нож – единственная память о нём.

Да, пожалуй, всё началось с карточки. Мама говорила, что более смелого и самоотверженного человека на свете просто не встречала. Он был высоким, смугловатым и всегда хотел помочь всем и каждому. Это его и сгубило, о себе он заботился меньше, чем о своих солдатах, во всяком случае, так говорила мама. Наверное, из-за той фотографии Вилен и захотел стать настоящим военным. Во дворе он играл в «войнушку» с другими мальчишками, но те – играли, а он уже начинал жить этим. И проигрыш воспринимал как смерть. Наверное, поэтому он никогда не проигрывал.

Потом была армия… Армия. С мечтой о военной романтике Вилен распрощался уже на следующий день после «учебки». Едва он переступил порог казармы, как тут же ввязался в драку. Четверо «дедов» лупили невысокого щуплого парня, но и тот оказался крепким орешком. Летел на пол, снова поднимался и, низко опустив голову, размазывая кровь по лицу, сжав кулаки, продолжал бой. Снова отправлялся на пол и снова вставал. Это было достойно уважения. Вилен ринулся в свару, не раздумывая. Высокий, крепкий, с хорошей физической подготовкой и навыками рукопашного боя, он быстро расшвырял «дедов». Пока те отвлеклись на неожиданного помощника, щуплый парнишка снова встал и, перехватив за ножку табурет, с силой опустил на бритый затылок сержанта. Тот рухнул мгновенно, словно не по голове, а по ногам ударили. Драчунов растащили. Вилен и парень, который назвался Юрой, оказались на губе. «Деды» – в больнице. Это был последний случай «дедовщины» в третьей роте, да и в остальных ротах она пошла на убыль. А Вилен попал на заметку к капитану Сорокину, командиру разведроты. Сильного, крепкого парня перевели к разведчикам. Ещё через два месяца он уже был в Чечне.