Цитаты из книги «Лихо»

– Катя, но я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Я тебе спою. Чтобы ты улыбнулась. Послушай:   Мы свое призванье не забудем: Смех и радость мы приносим людям! Нам дворцов заманчивые своды Не заменят никогда свободы, Не заменят никогда свободы! Ля-ля-ля-ля-ля-ля Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля ей-ей-ей-ей-ей!   Молчановы вышли за калитку. Папа открыл дверь «мерседеса». Мальчик оглянулся, вскинул руку и помахал Кате.

– Может, суд все-таки? – А вы готовы взять на себя ответственность? Лидия Андреевна отвела взгляд: – Ну, я же просто предложила… – Понятно. – Я тогда пойду. – Постойте. Погодите. Послушайте. А вы уверены? – В чем, Катерина Дмитриевна? – В имени мальчика. Вы уверены, что его зовут так, как вы мне сказали? Это не может быть ошибка? – Так ведь все знают. Ну не все прямо. Но многие. И Маша. И Лариса Станиславовна. И Виктория Алексеевна. Я пойду, Катерина Дмитриевна. Работы по горло. И вышла. Катя выглянула в окно. Вспомнив про сообщение, открыла мессенджер и включила воспроизведение. Зазвучал мамин взволнованный голос: – Катенька, я заходила сегодня, хотела Валерика увидеть. Твой меня пускать не хотел. Я же по-хорошему стараюсь… Разговора не получается. Чуть что, он орать начинает. Валерик весь нервный. Ну что это такое? Сколько это будет продолжаться? Ведь это же не дело. Все неправильно, не по-людски. Работать он собирается? Или ты как лошадь будешь до старости? У меня душа болит. Он же не слушает, не понимает… Катя, бери Валерика, переезжайте ко мне. Послушай, я плохого не посоветую. Сама увидишь, так лучше будет… По дорожке шли Молчановы и вели мальчика за руки. Катя достала платок и вытерла текущий нос.

воткнуть в ногу, желание плакать тут же пройдет. Проверенный способ. Вот только жалко новые колготки. Однако от этих мыслей Катя немного успокоилась. Разжала зубы. Через силу улыбнулась. Подлая слезинка выкатилась и побежала по щеке. Катя торопливо вытерла ее. – Жаль, что у нас не получилось конструктивного диалога, – сказала она. Удивительно, но голос у нее не дрогнул. – Почему не получилось? – ответил папа. – Вполне получилось. А то, что вы не смогли своего добиться, это другой вопрос. Катя покачала головой: – Мир свихнулся. Непонятно, что у людей в головах. – Тут мы с вами согласны. – Не могу даже представить, что может заставить назвать ребенка таким именем? – Любовь, – сказала папа, вставая. – Что же еще? Он распахнул дверь. Послышался глухой стук. Чертыхнувшись, он вышел. Мама сунула смартфон в сумочку и поспешила следом. В кабинет, потирая висок, зашла Лидия Андреевна. – Простите, Катерина Дмитриевна, – сказала она. – Решила вот узнать… – Что узнать? – спросила Катя. – Как все прошло? – Понимания я не встретила. – Ах вот так, да? Что делать будем? – Я подумаю.

Кто бы сомневался. Она качала головой, вздыхала, бормотала, но потом все-таки взяла себя в руки. – Одно удивительно! Как в ЗАГСе могли такое имя зарегистрировать?! Как?! Неужели ни у кого даже вопросов не возникло? – Проблем не было, – сказал папа. – Может быть, потому, что у них там с головой все в порядке? – Не смейте меня оскорблять! – крикнула Катя и кинула лист. Он плавно опустился папе на колени. – Я же не сказал, что у вас с головой непорядок. Это было абстрактно. А вы почему-то на свой счет приняли. Странно. – Разве странно? – сказала мама, ухмыляясь во всю рожу. Папа взял лист, оглядел и вслух прочитал: – «Здравствуйте! Меня зовут Катерина Дмитриевна Жукова, я заведующая детским садом. Мне бы хотелось поговорить о вашем сыне». Да вы подготовились! А рисунки симпатичные. У вас неплохие задатки. Развивать не пытались? Катя сомкнула челюсти, чтобы не расплакаться. Лицо ее слегка вздулось и покраснело. – Ладно, – сказал папа. Положил лист на стол и отряхнул руки. – Пойдем? – Подожди пару минут, – ответила мама. Она слегка приоткрыла рот. Глаза горели от любопытства. Кажется, она хотела снять, как чокнутая заведующая заплачет. Катя обратила внимание на канцелярские ножницы. Если их незаметно стащить под стол и слегка

«Интернет» показываете? Они посмотрели на нее насмешливо. – Это называется «стрим». У нас свой блог. Довольно популярный. Сто пятьдесят две тысячи подписчиков. И мы развиваемся. – Пишут, – сказала мама. – Почитай. – Ну, тут неприличное. – Скажи, скажи… – Пишут, что она похожа на выдру. А еще советуют написать заявление в полицию, в РОНО, вызвать психиатра. А еще подать в суд за дискриминацию. Тут адвокат Белецкий даже предлагает составить заявление. – Михаил Абрамович? Это интересно. Стоит подумать. – Вы бы лучше думали, когда называли сына в честь самого страшного преступника! Вот когда надо было думать! Вот когда! – закричала Катя. – Что вы несете? – сказал папа. – Какой преступник? Мы назвали нашего сына в честь художника. – Ах, художника?! Никому этот художник не интересен! Катя привстала, но тут же села. Память в смартфоне закончилась. И запись остановилась. Она отложила его, расстегнула верхнюю пуговицу блузки, взяла лист, разрисованный цветками, человечками, геометрическими фигурками, и стала им обмахиваться. – Этого художника знает весь мир, – сказал папа. – Вы бы не выпячивали свое невежество. – Конечно, весь мир знает, конечно уж, – сказала Катя. И несколько раз повторила: – Конечно, конечно, конечно. Ага.

– Даже если это когда-нибудь случится, я лично сверну шею тому, кто обидит моего сыночка, – сказал папа. – Но вообще, думаю, вы бредите. – Я вам желаю добра, – сказала Катя, разглядывая его лицо на экране смартфона. – И надеюсь решать все миром. Иначе придется думать о привлечении органов опеки. – А что вы им скажете? – спросила мама. – Мне и говорить ничего не надо. Достаточно на имя вашего сына взглянуть. Папа широко, не прикрывая рта, позевал. Зубы у него были в порядке. Катя немного судорожно вздохнула, не сдержалась и тоже позевала, прикрыв рот смартфоном. Мама хмыкнула. – Это, как сейчас модно говорить, ваше оценочное суждение. У вас из-за этого какой-то сдвиг в голове случился. И теперь вы нас терроризируете. – Или, может, все-таки денег хотите? – спросил папа. Катя немножко подалась вперед и громко сказала, обращаясь к камере смартфона: – Ни о каких деньгах речи не шло и не идет. Исключительно о чудовищном имени маленького мальчика. Я пытаюсь убедить их… вас… что имя нужно поменять. – Или забрать ребенка в другой садик, – добавила мама. – Считаю, это уже не имеет значения. Речь о судьбе ребенка. Обсуждаем только смену имени. Катя продолжала обращаться к камере. – Мы ничего не обсуждаем, – сказал папа. – А смотрим на ваше неадекватное поведение. И фиксируем. Там комментарии, кстати, пишут? – Какие комментарии? – спросила Катя. – Вы прямо в

– Вопрос забыл, – сказал папа. – Вы постоянно сбиваетесь. Еще и кричите. Трудно уследить за мыслью. – Либо вы меняете ребенку имя, либо переводитесь в другой детский сад. И пусть уже они с вами разбираются. – Как вы грозно говорите, – сказала мама. – Прямо страшно. – Ни то ни другое, – ответил папа. – Менять сыну имя мы не собираемся. И переводить его в другой детский сад тоже не собираемся. Тут удобно. И он привык. Ему нравится. На подоконник сел голубь, поглядел через стекло, нагадил и улетел. – Но, – сказала Катя. – А. Э. М. И замолчала. Нужно было срочно придумать убойный аргумент. Прибить этих двух фашистов. Катя повернулась к ним, взяла смартфон и включила камеру. – Снимаете нас? – спросил папа. – Да, да! Я вас снимаю! – Ваше законное право. Некоторое время они сидели и снимали друг друга. У Кати случился легкий тремор, картинка подрагивала. И памяти было маловато. На восемь минут видеосъемки. Когда минуло четыре минуты, Катя спросила: – Вам не жалко вашего сына? – Мы его очень любим и заботимся о нем изо всех сил и возможностей, – проникновенно сказал папа. – Он ни в чем не нуждается. – Это ненадолго! Вы только вообразите, что его ждет дальше, когда он подрастет. Он же станет изгоем! Над ним же станут издеваться!

угодно! Хоть Индюк. Хоть Винегрет. Тоже хорошего мало, конечно. Но хотя бы не возмутительно. – Какой индюк? – сказал папа. – Что вы несете? Мама достала из сумочки смартфон и нацелила на Катю. – Я предлагаю вам два варианта… Вы что, снимаете меня? Перестаньте, пожалуйста. Мама только ухмыльнулась. – Это наше законное право, – сказал папа. – Хорошо, снимайте. Если вам больше делать нечего. Катя забыла, что говорила, закусила губу и уставилась в одну точку. Это была родинка у папы на подбородке. «Интересно, как он бреется?» – мелькнула никчемная мысль. – Говорите, говорите, – сказала мама. – Вы в прямом эфире. – Я предлагаю вам два варианта, – вздохнула Катя. – Изменить сыну имя. Либо перевестись в другой детский сад. Правда, я уверена, что и там у вас возникнут проблемы. Да перестаньте вы меня снимать! Она закричала. И подскочила. С трудом сдержалась, чтобы не выхватить смартфон из мамашиных рук. Та слегка хохотнула. – А что вы так нервничаете? – спросил папа. – Если у вас дома неприятности, это еще не значит, что в этом виноваты мы. – То, что происходит у меня дома, вас не касается, – ответила Катя. – Да, точно, я и забыл, – сказал папа. – Вы же уже говорили. Катя повернулась к маме вполоборота и прикрыла профиль рукой. Но все равно чувствовала себя неуютно. – Я хотела бы услышать ваш ответ, – сказала она.

– Давайте уже обсудим вашего сына. – Так мы никак дождаться не можем. Начинайте. Мы слушаем, – сказал папа. Катя сцепила руки так сильно, что ладоням стало горячо. – Я пытаюсь быть деликатной. – Это похвально. Мы это ценим, – ответил папа. – Только вот у нас мало времени. А разговор все не начинается. Давайте я вам помогу. Хорошо? Наш сынок нахулиганил? Может, он кое-что показывал девочкам? Или их просил показать? – Насколько я знаю, ваш сынок ведет себя очень хорошо, – ответила Катя. – Ну да, мы постоянно спрашиваем у няни, то есть младшего воспитателя, как он себя вел. И ни разу не услышали ни одного замечания, – сказала мама. – Так в чем же тогда дело? – спросил папа. – Дело в его имени. Оно чудовищное! Как вам вообще могло прийти в голову так назвать ребенка? Сказав это, Катя испытала такое облегчение, что захотелось развалиться в кресле и вытянуть ноги. Она даже слегка улыбнулась. – Ты слышала? – спросил папа у мамы. – Я же не глухая, – ответила мама папе. – И кто-то тут говорил о деликатности. Поразительно! Мама закатила глаза, поджала губы и медленно пожала плечами: – Хамство. Других слов не подберу. – Но послушайте, – сказала Катя. – Вы же сами все прекрасно понимаете! Ладно бы мальчика звали… Не знаю… Да как

перекреститься, и потер большим о средний и указательный. – Об этом речь? – спросил он, глядя Кате в глаза. – Ну, начинается! – сказала мама. – На что в этот раз? Очередной ремонт? Замена сантехники? – Может, опять нужен свежий песок для песочниц, – хмыкнул папа. Катя слегка вспотела и ощутила нехватку кислорода. – Да вы что! – сказала она. – Как вам в голову такое пришло? – А что тут удивительного? – ответила мама. – Ваша предшеф… Предшвест… – Предшественница, – четко выговорил папа. – Да. Она постоянно ремонтировала. Правда, не очень заметно. – Ее, как видите, уже уволили, – сказала Катя. – Пф-ф-ф. Я узнавала, она теперь директор в детском доме, – сказала мама. – Хорошо быть дочерью депутата. – Или сыном, – сказал папа. Смартфон издал плямканье. Катя посмотрела. От ее мамы пришло голосовое сообщение. Длинное. Что там опять случилось? Стало тревожно. Разболелась голова. Захотелось вдруг попросить этих людей уйти, а потом залезть в шкаф и свернуться в позе эмбриона. – Дома неприятности? – спросил папа. Катя погасила экран. – Простите, но вас это не касается. – Безусловно, – хмыкнул он. – Прощаем, – добавила Гитлериха.