С первых минут общения с шоколадной командой мне сделалось жутко неловко. Прежде всего: как к ним обращаться? «Господа негры»? Неполиткорректно, даже во Франции, где пофигизм и пренебрежение по отношению к иностранцам являются национальными чертами. «Товарищи черные»? Тоже не подходит: гусь славянину не товарищ. Просто «господа»? Тьфу восемь раз! Язык не поворачивался… Тем более что они все время чирикали между собой исключительно на диалекте «креоли», понятном мне в такой же степени, как язык гордых вайнахов, и демонстративно подчеркивали свою полную от меня отстраненность. Поэтому после раздумий я решил к ним обращаться исключительно демократично: «Ребята!» Как-никак я и сам – из бывших советских трудящихся.

Веселые ребята – и это меня обидно поразило – были потрясающе экипированы. В их распоряжении были разногабаритные ящики-крафт из прочного, плотного картона, специальная упаковочная труха из маленьких кусочков пенопласта, полиэтиленовая пленка с пузырьками воздуха и – самое главное! – огромное количество бумаги. В эту бумагу они, как машины, заворачивали все подряд. Получались пухлые, почти как снежные, шары, которые они складировали в картонки. Причем, как мне показалось, смуглокожие парубки соревновались в том, кто слепит шар побольше и пообъемистее. Когда я заглянул на кухню, увидел совершенно кафкианскую картину: первый чернокожий брал с полки по одному предмету, а второй с невозможной для человека быстротой закатывал его в ворох упаковочной бумаги. После этой операции оставалось только впихнуть пухлый ком в коробку – можно сказать, индивидуальную для каждого предмета. Так, пылесос оказался у меня запакован в целых шесть (!) картонок. Причем для каждой из щеток был предусмотрен свой ящик.

Эти манипуляции показались мне более чем странными. Я обратился за разъяснениями к дяде Тому, но тот, выслушав меня, принялся белозубо и заливисто хохотать в голливудском стиле Эдди Мэрфи. Затем выпучил на меня глаза с розовыми белками и сказал лишь одну фразу.

– Все должно быть хорошо упаковано.

Меня при всей моей любви к французской лапидарности такой лаконизм вовсе не устраивал. Я выразил недоумение, мотивируя тем, что перевозчики, работая так, грубо забивают объем, я же плачу как раз за место в контейнере. Но дядя Том из тропиков отличался непростым характером.

– Все должно быть хорошо упаковано, – медленно и тщательно повторил он и сжал кулаки, каждый из которых оказался в полтора раза больше моей головы.

Я вспомнил, как мой южноафриканский коллега Дирк Бота рассказывал мне когда-то об обучении на шахтах ЮАР бушменских горняков. Инструкторы-африканеры объясняли им самым доступным для туземцев способом, что из себя представляет взрывчатка, закладываемая в карьеры открытой добычи минералов:

– Видишь камень? Этот камень взрывается! Бум-бум!.. Зарываешь его в землю – и беги, как от зверя!

Диалог с дядей Томом получался приблизительно на этом уровне. Сплошной «Бум-бум!» И я махнул рукой на распределение места в контейнере, который чернокожие любители упаковочной бумаги загрузили под завязку. Неудивительно, что никакой обещанной разницы в деньгах мне в NNN так и не вернули. Зато потом я обнаружил для себя в Москве немало сюрпризов. Например, карибские парубки не поленились упаковать в отдельный крафт пакет с мусором, подготовленный в Париже моей женой на выброс. При этом аккуратно обсыпали его со всех сторон пенопластовой крошкой – чтобы он ненароком не разбился! Прихватили они в багаж и половую тряпку. Она, совершенно мокрая, оказалась тщательно завернутой в пленку с пузырьками воздуха. Видимо, островитяне перепутали тряпку с посудой… Кстати, антильская команда поразила меня тем, что из моей посуды ничего не разбила. Зато у потомков рабов-огнепоклонников были собственные счеты к осветительным приборам, с ними обошлись откровенно по-варварски. Лампы и торшеры были возвращены мне в Белокаменной в аховом состоянии: провода из плафонов выдернуты, контакты перекушены под самый корешок…

Прокол получился и с «детаксом». Переданные мной вандалам из NNN бумаги для оформления таможенной скидки оказались никому ровным счетом не нужны. Как признался мне потом под сурдинку московский представитель компании, не то водитель трайлера забыл зарегистрировать квитанции на границе, не то никто в основном офисе не удосужился передать мои бумаги с машиной, отправляющейся в Москву. Чего только не бывает! Любопытнее другое: никто в фирме даже не извинился передо мной и не попытался исправить ошибку. Я уже не говорю о возвращении мне денег Мои письма, написанные позднее руководству компании, так и остались без ответа. Наверное, я плохо их написал, непонятно. Рекламации на каком угодно языке составлять не просто. Так, я увидел однажды письменную претензию, выдвинутую одним москвичом к упорно не работавшей микроволновой печи: «Ну, не греет, блин!»

В этом и состоит расчет халтурщиков: авось, пострадавшие поленятся и не станут упражняться в эпистолярном жанре, выплескивая свои хозяйственные проблемы. Хам – вот истинный властелин мира, при этом диктатор интернациональный. А я, грешный, и не догадывался тогда, что французский экстрим – не путать, пожалуйста, с Гольфстримом! – вскоре органично перетечет в моей жизни в русский.

…Хочу залиться горючим на заправочной станции. Подхожу к кассе, даю деньги, называю номер колонки и октановое число бензина, – все чин чином, а мне в ответ:

– Бензин сливается.

При этих словах у меня перед глазами необычайно четко встают кадры одной из знаменитых лелушевских комедий-гротесков – «От приключения к приключению», – где носатый злодей, халтурящий на заправке, украдкой сливает бензин в спрятанный в кустах бидон, вместо того чтобы заправлять кабриолет героя Жака Бреля. Снисходительно воспринявший чистосердечное признание кассирши, я от щедрот душевных разрешаю:

– Ну, слейте там себе – только немножко… А меня заправьте девяносто вторым на пятьсот рублей.

Чувствую, меня не любят:

– Вы что, не понимаете, мужчина?! Бензин сливается.

– Пусть сливается, пусть! Меня это не волнует, я – не прокурор, – успокаиваю я невидимую мне женщину за непробиваемым стеклом. – Заправьте только меня побыстрее, пожалуйста! Спешу, видите ли…

Моя законная просьба почему-то выводит из себя королеву бензоколонки:

– Заправлять машины, пока сливается бензин, запрещено правилами безопасности! Отойдите, не мешайте!..

Сливай воду гаси свет! Ничего не понимаю… При чем тут правила безопасности и мелкие махинации кассирши, откровенно – в полный голос! – отсасывающей бензин? Какая между ними связь?

Шараду разгадал ражий дядя, стоявший позади меня во время этого абсурдного препирательства:

– Сливочная – не то место, где делают сливки, а где сливают дерьмо, мужик!.. Ты че, не видишь? Вон на задах цистерна стоит. Как весь бензин в резервуар сольет, так и начнут нашего брата заправлять. Ты че, парень, – глухой, контуженый или иностранец?

– Угу, – промычал я и предпочел сделаться совсем маленьким, прежде чем тихо ретироваться. К счастью, чисто языковой конфликт таковым и остался. Я же направился на другую заправку, где меня быстро заправили бензином – как установили на станции техобслуживания, куда я потом обратился для починки мотора, – обильно разбавленным не то мочой, не то еще какой-то гадостью.

В гараже, куда я приехал для прочистки мотора (по непонятной мне причине все гаражи в Москве почему-то гордо называются «автосалонами»), меня успокоили:

– Мотор стучит? Чепуха!.. Настоящий стук всегда себя покажет. Рано или поздно все ненужное в машине все равно отвалится…

А заодно и дали хороший совет. Дело в том, что накануне, когда я решил переночевать у тещи и опрометчиво поставил мой «опелек» у ее дома, неизвестные искатели приключений, разбив стекло, залезли ко мне в машину и увели у меня съемную панель с радиоприемника. Впрочем, я сам виноват: надо было спрятать ее в перчаточный ящик, а я забыл. Теперь нужно было найти точно такую же. Где? В магазине мне сказали, что панели отдельно не продаются – только вместе с приемником.

– Нет проблем! – заверили меня оптимисты из салона-гаража. – Поезжайте на Митинский авторынок! Купите там вашу же собственную панель.

Так я и сделал в ближайшее воскресенье. В одном из покрашенных в дикий цвет сараев, удивительно напоминающем барак погорельцев, мне продали то ли мою собственную панельку, то ли ее сестру-близняшку и ласково пригласили заходить еще. Я в ужасе поблагодарил и с тех пор снимаю и прячу радиопанель, даже когда выхожу из машины на три секунды.

Впрочем, если от салонных воришек упастись в Москве можно, то даже самые хитрые предосторожности не спасают от русских морозов. Когда ртутный столбик зашкалило на термометре на тридцати восьми по Цельсию, мой «опелек», – как выяснилось, сработанный из-за проклятой европейской интеграции в солнечной Испании, – чихнул пару раз, как простуженный пес, и решительно отказался заводиться. Он умер. Остекленел. Превратился в груду холодного металлолома. Трагедия эта была для меня тем болезненней, что ни один куцый жигуленок (заводящийся и ездящий, черт возьми!), от которого черноволосые, прокуренные, коренастые люди – все водители-бомбилы, к которым я обращался за помощью, почему-то оказывались кавказцами, – перекидывали к аккумулятору моего «опеля» «усы», не мог мне помочь. Как жалко, что в такие морозы под Москвой не было никакого врага! Мы бы победили и в этой войне…

– Не выпендривайся, оставь машину под снегом! – успокоил меня склонный к эпикурейству приятель. – Холода спадут, снега растают – и мы узнаем, кто где срал… Заведется твоя машина! Против природы не попрешь!

Так я и поступил. И совершенно напрасно. Морозы сжалились над «москвичами», но мой «опель» воскресать Лазарем все равно не хотел. Мне не оставалось ничего иного, как вызывать «Ангела». К счастью, заказ, по московским меркам, приняли быстро – мне назначили заветную встречу на послезавтра. Отпросившись с работы, я побежал к машине и издалека узнал желтый тягач «Ангела». Он перегородил всю Петровку и устроил на узкой улице жуткую пробку. Всего в двух шагах от Управления внутренних дел! Кошмар какой! Надо было срочно разруливать ситуацию.

У водителя «Ангела», как и следовало ожидать, крыльев не было. Да и схоластический спор о поле ангелов и серафимов был тут совершенно неуместен. Мой моторизованный спаситель предстал предо мной в виде румяного парня с лицом без единой приметы, не считая глаз-пупков. Он смолил пахнущую опилками сигарету и в ус не дул, несмотря на клаксоны рассвирепевших водителей, возмущавшихся пробкой.

– Вот моя машина, – указал я на «опелек». – Давайте грузить!

– Не могу, – лениво проронил ангел. – Надо движение перекрыть, чтобы я мог к вашей машине подлезть. – И указал на стоявшего на перекрестке бульвара и Петровки толстого, как тюлень, гаишника. – С ним сперва договоритесь.

– В каком плане «договоритесь»? – я и в самом деле не понял.

– Будет он за просто так из своей будки выходить?! – пришел черед удивляться ангелу. – У них на все тариф есть…

Гаишник и в самом деле меня замечать почему-то не хотел. Очнулся он только после того, как я помахал перед его глазами журналистской «корочкой» – красной, кожаной, по-номенклатурному значительной.

– Ну, ладно, – смилостивился на мою мольбу блюститель порядка и, как всемогущий джинн из «Тысячи и одной ночи», махнул палочкой и мигом застопорил трафик.

– Сколько взял-то? – по-сообщнически потом допытывался у меня шепотом ангел. – Неужто меньше сотни обошлось?

Но я не кололся, только важно и многозначительно дул щеки. Вскоре, однако, от моей важности не осталось и следа.

– А теперь можно грузить, – сказал ангел, подогнав под необходимым углом тягач к моему «опельку». – Начинайте!

Я на всякий случай оглянулся, не сообразив, к кому обращается грузчик. Но никого, кроме моей персоны, у машины не было.

– Чего волынку тянуть?! Видите, какая пробка выросла! Начинайте, грузите! – повторил команду далеко не шестикрылый серафим.

Сомнений не оставалось: он обращался ко мне.

– Как так «грузите!»? Куда?!.. А вы для чего? – возопил я. – Кто кого вызывал: я – вас или вы – меня?!..

– Ясное дело: вы – меня, – не выдержал очной ставки ангел. – Но я не успел вам сказать: я на этой машине первый день работаю. Мне, конечно, объясняли, как она фурычит, но я могу чего-нибудь напутать, и тогда вам хуже будет. «Опель»-то ведь ваш, а не мой, верно? Машина – аппарат хрупкий, бес ее знает!

Против правды не попрешь. Такому балбесу раскурочить мою машину, – что раз охнуть. И я принялся за дело. Вывернул колеса, подогнал трос… Испачкавшись по колено в снежной грязи, я с ужасом осознал, что – как назло – щеголял в этот день в черной костюмной тройке, которую надеваю только по особо торжественным случаям: как раз сегодня журналистская организация «Медиасоюз» должна была вручать свои ежегодные премии, а я был в числе номинантов. Однако сожалеть о чем-либо было уже поздно. Возила врубил мотор бобины-тягача, и моя машина нехотя вползла на помост. Я закрепил ремнями колеса и с наслаждением юркнул в теплую кабину:

– С Богом! Поехали! Шмитовский проезд, – назвал я адрес фирменного гаража «Опель».

– А это где? – продолжал испытывать мое терпение безрукий ангел.

– Как же вы работаете водителем в Москве, если города не знаете?! – взвыл я.

– Знаю, – обиделся шофер тягача. – Я микрорайон Отрадного хорошо знаю. – И сознался после паузы: – А больше ничего не знаю.

– Послушайте, дорогой друг! Вы откуда сами-то будете?

– Мордва мы. Из города Саранска… Я в Москве всего восемь месяцев работаю.

– Так… Одно другого не легче! А кем вы, позвольте поинтересоваться, работали все это время, если за штурвал этого чертова спасателя только вчера сели?

– Я всегда на мусоровозке катался, – ласково произнес падший ангел, и его пустое лицо неожиданно озарила нежная, младенческая улыбка. – В Отрадном такие помойки хорошие. Особенно – та, которая…

– Стоп! – ощетинился я. – Больше ни слова о помойках! Я опаздываю. Поедем на Шмитовский самым коротким путем. Слышите?!.. Прямо и сразу налево!

– Понял, понял, – забормотал бывший ангел, на самом деле оказавшийся врожденным золотарем, и повернул в нужном направлении. И тут же врубил по тормозам. – А вы уверены, что «опель» хорошо закрепили на платформе? А то мы вашу машину по пути потеряем!..

– Не потеряем! Закрепил все, как надо! – Я стиснул зубы. – Гони! Гони быстрее, голубчик!.. Иначе я за себя не отвечаю.

В кабине тягача обогрев работал на славу. Учитывая крепчавший мороз, это не могло не радовать. Правда, чем-то подванивало. Я покрутил головой и обнаружил точно позади себя огромный пластиковый пакет, от которого пахло, как от мокрой кошки на батарее.

– А это что такое? – обомлел я, подозревая самое страшное – как в американском фильме о маньяке с улицы Вязов.

– Да так… Разное… – уклончиво ответил не желающий расставаться с Чистилищем человек из Саранска. – Так вот, я и говорю: у нас в Отрадном такие помойки хорошие…