но маленький ребенок
нередко с матерью страдал
и с нею на кол попадал:
кровь капала с пеленок,
и дьявольской сноровки
порой хватало, чтоб злодей
взамен отрезанных грудей
клал детские головки.
Младенцев жарил он, шутя,
чтоб ела мать свое дитя;
он скрашивал досуги
свои, когда, вселяя жуть,
есть заставлял он мужа грудь
еще живой супруги^[3].
 

Дракула воевал против всех и вся. Сначала – против венгров, затем – против турок, саксонцев, молдаван, поляков… Страдания других возбуждали его и придавали ему немереные силы. Он готов был пить чашами кровь своих врагов. В анонимной итальянской хронике «Потомки дома Оттоманского» рассказывается, что в ходе одного из своих задунайских походов Влад Цепеш из восемнадцати тысяч противостоявших ему турок утопил и изрубил десять тысяч воинов. А взятых в плен османов Дракула посадил на кол.

Вот что говорится о Владе Цепеше в «Сказании о Дракуле». Этот документ, существующий в двадцати разных списках, приписывают – по одной из гипотез – русскому послу в Венгрии и в Молдавии дьяку Федору Курицыну. Он возглавлял в 1482–1484 годах русское посольство к венгерскому королю Матвею Корвину и молдавскому господарю Стефану Великому. Вот один из красноречивых эпизодов этой летописи, составленной из жестоких исторических анекдотов про Дракулу.

«…Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, вой-дя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?» Они же отвечали: «Таков обычай, государь, в земле нашей». А он сказал им: «И я хочу закон ваш подтвердить, чтобы следовали ему неуклонно». И приказал прибить колпаки к их головам железными гвоздиками, и отпустил их со словами: «Идите и скажите государю вашему: он привык терпеть от вас такое бесчестие, а мы не привыкли, и пусть не посылает свой обычай блюсти у других государей, которым обычай такой чужд, а в своей стране его соблюдает».

Царь был очень разгневан этим, и пошел на Дракулу войной, и напал на него с великими силами. Дракула же, собрав все вой-ско свое, ударил на турок ночью и перебил множество врагов. Но не смог со своей небольшой ратью одолеть огромного войска и отступил. И стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы: кто был ранен в грудь, тому воздавал почести и в витязи того производил, а кто в спину – того велел сажать на кол, говоря: «Не мужчина ты, а баба!» А когда снова двинулся против турок, то так сказал своим воинам: «Кто о смерти думает, пусть не идет со мной, а здесь остается». Царь же, услышав об этом, повернул назад с великим позором, потеряв без числа воинов, и не посмел выступить против Дракулы»^[4].

Подобные жестокости творились в истории, признаем, не раз и в самых разных концах земли: в Мексике и в Древнем Риме, в Золотой Орде и на Британских островах… Дракула вовсе не был персонажем исключительным, сумасшедшим маньяком и садис-том. В каждой стране существовали свои, похожие на Влада Цепеша, антигерои. Да и тактика «выжженной земли», к которой прибегал Дракула в борьбе с врагами, тоже была известна повсюду. Но далеко не каждому из этих страшных людей столь «повезло», как Дракуле, который обрел мировую известность благодаря Брэму Стокеру.

Большинство исследователей его творчества убеждены, что писатель узнал о Владе Цепеше от востоковеда Арминия Вамбери. Этот венгерский еврей достоин отдельного повествования (прекрасный советский писатель Николай Тихонов написал о нем романтическую повесть «Вамбери»). Выдающийся этнограф-лингвист и профессиональный авантюрист, Вамбери (после его смерти выяснилось, что он был секретным агентом британской разведки) много путешествовал по миру – был, в частности, первым европейцем, тайно посетившим Мекку и Медину, святые города магометян, – и отлично знал Валахию и соседние с нею земли. Оказавшись в Лондоне, он и рассказал в 1890 году Брэму Стокеру о Дракуле. Ученый пришел к писателю в театр «Лицеум», где работал Стокер. После спектакля состоялся ужин, во время которого Брэм Стокер и услышал о Дракуле, одно лишь прозвище которого уже привело его в восторг.

…Единой версии о смерти Дракулы не существует. Одни средневековые историки утверждают, будто Влад Цепеш был убит собственным слугой, подкупленным турками. Другие – что ему отомстил свергнутый им с помощью венгров валашский господарь Лайота Басараб. Третьи повествуют, что Дракулу сразили в бою не простившие ему издевательств жители Валахии, куда граф вернулся после скитаний вдали от родины. Бояре, не помнящие себя от гнева, разрубили тело мертвого воеводы на куски, которые кинули собакам, а голову его отправили османскому султану. Лишь католические монахи, помнившие, что незадолго до смерти Дракула сделался католиком, предали останки диктатора земле. Много веков спустя потомки решатся вскрыть так называемую «могилу Дракулы». Там не найдут ничего кроме средневекового мусора.

Эта незавершенность истории о Дракуле продолжает подпитывать всевозможный интерес к нему. Он, дескать, не нашел себе покоя ни на земле, ни на небе. А дух его, мятежный и по-прежнему жаждущий крови, принял новое обличие – вечного вампира!

Сегодня Дракула – культовый герой Румынии, столь любимый коммунистическим диктатором Николае Чаушеску. Влад Цепеш жив в памятниках, названиях улиц, в песнях рок-музыкантов и в бульварных романах…

Так называемый Замок Дракулы в горах Трансильвании собирает каждый год многотысячные толпы туристов. Этот старый дом, стоящий в туманном ущелье, и сегодня наполняет сердце тоской и нагоняет неизвестный страх… Но все дело в том, что сам кровавый граф никогда туда даже ногой не ступал. Это не удивительно. Ведь граф Дракула – призрак. Значит, в равной степени призрачно и все, что связано с ним.

Заметки на полях

 
     На кольях, скорчась, мертвецы
     Оцепенелые чернеют…
 

Это слова Александра Пушкина из его пессимистических стихов 1827 года, написанных после разгрома декабристов.

Посажение на кол – один из самых древних видов казни. Приговоренного к смерти насаживали на заостренный кол. В большинстве случаев жертву буквально надевали на заточенный кол на земле, в горизонтальном положении, а потом кол поднимали. Иногда жертву насаживали и на уже поставленный вертикально кол.

Так убивали еще в Древнем Египте и на Ближнем Востоке в начале II тысячелетия до н. э. Особое распространение казнь получила в Ассирии, где посажение на кол было самым частым наказанием для жителей взбунтовавшихся городов, поэтому в воспитательных целях сцены этой казни часто изображались на барельефах. На ассирийских рельефах встречаются два варианта убийства: при одном из них приговоренному протыкали колом грудь, при другом – острие кола входило в тело снизу, через анус. Казнь широко применялась в древности в странах Средиземноморья, в Мидии, в Карфагене. Известна она была и римлянам, хоть распространения в Древнем Риме не получила. Римляне предпочитали показательно казнить врагов и преступников на распятиях, которые имели самую разную форму. Зато в Византии, хоть она и считала себя законной преемницей Рима, посажение на кол было очень распространенно. Так, мятежник Фома Славянин был посажен кесарем на кол в 823 году после того, как ему предварительно отрубили руки и ноги.

Смерть на колу была ужасно мучительной. Когда хотели продлить страдания приговоренного, на колу дополнительно устанавливали горизонтальную перекладину. Она не давала телу под его собственным весом сползать слишком низко, и гарантировала, что кол не дойдет до сердца и иных важнейших органов. Тогда смерть от потери крови наступала очень нескоро, через несколько дней. А при обычном варианте казни жертвы корчились на колу по несколько часов. Вот описание мук такого несчастного на Востоке в стихах замечательного русского поэта-акмеиста Михаила Зенкевича, написанных в 1912 году:

 
… И при питье на сточную кору,
Наросшую из сукровицы, кала,
В разрыв кишок, в кровавую дыру,
Сочась вдоль по колу, вода стекала.
Два раза пел крикливый муэдзин
И медленно, как голова ребенка,
Все разрывая, лез осклизлый клин
И разрыхляла к сердцу путь воронка^[5].
 

Хорошо знали о посажении на кол и западноевропейцы, особенно северяне – англичане, викинги и их потомки. В Швеции XVII века его использовали для массовых казней мятежников в бывших датских провинциях на юге страны. Шведы предпочитали втыкать кол между позвоночником и кожей жертвы, предсмертная агония в таком случае могла длиться до пяти дней. Посажение на кол до XVIII века применялось и на территории Речи Посполитой, особенно во время борьбы поляков с российским казачеством. На Руси подобную казнь ввел Иван Грозный, первый русский царь; скорее всего, он заимствовал ее у Османской империи. А в 1614 году в Москве на кол был посажен атаман донских казаков красавец Иван Заруцкий, один из вожаков казачества в эпоху Смуты. Казнили таким жутким образом и участников восстания Степана Разина.

Именно этим способом 15 марта 1718 года в двадцатиградусный мороз, на глазах сотен тысяч москвичей российский император Петр Великий расправился со Степаном Глебовым, любовником своей сосланной в монастырь жены Евдокии Лопухиной. Сын стольника и воеводы умер на Красной площади на колу через четырнадцать часов. Царь Петр проявил своеобразное монаршье милосердие: он приказал надеть на раздетого донага, измученного пытками Глебова шапку и тулуп – чтобы тот не скончался от холода раньше времени.

Впрочем, в Европе казнь на колу осталась – в большей степени – в анналах летописцев Средневековья. А в Южной Африке подобная казнь пользовалась немалой популярностью вплоть до двадцатого века. Зулусы казнили так своих воинов, проявивших трусость в битве, а также ведьм, чары которых угрожали правителю и его соплеменникам. В африканском варианте казни жертву ставили на четвереньки и забивали ей в задний проход несколько заостренных палок-пик длиной 30–40 сантиметров, после чего оставляли умирать в одиночестве.

В истории известны случаи, когда приговоренных к распятию на кресте снимали с него после внезапного помилования. В таком случае люди, израненные и измученные, выживали. Но спасти кого-либо после того, как его посадили на кол, было категорически невозможно.