– Какой он красивый, не правда ли?! – улыбнувшись спросила Мина, протянув руку к амулету. В ее глазах больше не было страха. Казалось, загадочное кашпо с разноцветным бисером успокаивало нервы одним своим видом.

– Стой! – воскликнул Паша. – Не трогай его.

– Почему? – удивилась она, – Он, ведь, такой милый.

– Милый то он милый, но… – Паша на миг растерялся, не зная как объяснить свое нежелание иметь ничего общего с этим амулетом. – …Но, может он… заразный!

Мина мелодично рассмеялась, заставив развеяться всего его сомнения. В самом деле, если она не боится амулета, то почему это должен делать он? Почему бы не положиться на природную способность Мины ощущать, осязать Добро и Зло в любом их проявлении? На ее чувство опасности, даже если его собственное говорит обратное? Разве он не может ошибаться?

– Да что ты?! – радостно воскликнула она, – Он не может быть заразным! Он не может быть плохим вообще! Он создан для того, чтобы защищать, а не наоборот!

– Хорошо, тебе виднее. – Паша подошел ближе и неловко прикоснулся рукой к голубому камню, венчающему амулет, ощутив на миг что-то похожее на тепло.

– … А ты помнишь, что случилось с Танькой?

– … Конечно помню. Но мы же не такие дураки, чтобы…

Амулет и в самом деле успокаивал, заглушая не только тревожные мысли, но и тревожные голоса. Он дарил ощущение покоя и безмятежности, испуская теплые и приятные флюиды….

Дети.… Десяти – двенадцатилетние подростки, проводившие здесь свободное время… Они что-то знали о нем, об этом амулете. Они любили его.… Почему бы ему не полюбить его тоже?

Паша неохотно убрал руку от гладкой поверхности голубого камня и перевел вопросительный взгляд на Мину.

– Этот тот самый амулет, о котором говорили они?

Ее лицо при этих словах расцвело почище прекраснейшей розы в саду.

– Так ты тоже слышал их?!

– Да. – теперь ему и в голову не приходило сомневаться в ее нормальности, равно как и в своей. Они слышали голоса детей, игравших здесь несколько дней или, быть может, месяцев назад. Почему бы и нет? Иногда прошлое не торопится уходить, уступая место тому, что придет после него. Разве нам не знакома сердечная боль от разлуки с любимыми, не отпускающая даже через несколько лет? Разве мы не слышим их прощальные слова во сне, долетающие до нас через пелену дней? Они тоже вестники прошлого, и пусть здесь сейчас оно ощущается несколько иначе – это даже не исключение из правил, а лишь новое его воплощение. Видимо, этот мир наполнен не только тем, что мы можем видеть или осязать, но еще и тем, что нам остается только чувствовать.

Теперь, когда его руку не согревал голубой камень амулета, Паша мог, наконец, рассмотреть в деталях и эту комнату. Вновь никаких следов огня – теперь можно было окончательно сказать, что пожар прошелся только по второму этажу, если не вообще лишь по чердаку, так как следы дыма и прожженные доски они видели лишь у чердачного окошка. Здесь не было заметно и следов погрома – не выдраны из пола доски, почти не тронуты обои, не побиты и не расписаны стены. Даже плинтуса, видимо, отодранные во всех квартирах, здесь уцелели полностью. Похоже было, что из этой комнаты просто с минимально возможными потерями вывезли всю мебель, покидая дом после пожара, и даже наведывавшиеся в брошенное строение вандалы и игравшие здесь дети не решились нанести здесь ни малейшего ущерба. Для детей она, кажется, была святыней – здесь висел их амулет. Оберег, защищавший их от.… От злых духов? Злых взрослых? Не важно.… А для неизбежно забредающей сюда шпаны? Неужели амулет имел какое-то воздействие и на них?

Рассуждая таким образом, Паша не заметил, как Мина подняла что-то с пола в другом конце комнаты и направилась к нему.

– Взгляни. – сказал она, протягивая ему небольшую досточку из прессованного дерева, размером чуть больше альбомного листа.

В центре пожелтевшей от лежания на влажном воздухе деревяшки был нарисован, а если быть точнее, то выжжен, при чем, очень качественно, портрет девочки с длинными, развевающимися по ветру, волосами. Она была изображена в полупрофиль, словно бы создававший этот портрет художник запечатлел ее в тот момент, когда она, оборачиваясь к нему, поймала порыв ветра и, счастливо рассмеявшись, забыла на миг о позировании, наслаждаясь ласкающими кожу движениями воздуха. Ее глаза, широко распахнутые от удивления и счастья, излучали доброе детское тепло, невинность и красоту. Именно такими они бывают в 12-13 лет, незадолго до момента начала превращения ребенка во взрослого человека. Когда он уже научился получать наслаждения от самого факта своего существования, но еще не понял, что за любое удовольствие в этой жизни приходится платить.

Вокруг портрета юной нимфетки, незавершенным эллипсом, располагались еще семь портретов детей, образующих своего рода рамку для него. Контраст между изображением в центре и окружающими его, был более чем очевиден. Лица семерых детей – двух девочек и пятерых мальчишек, в отличии и очаровательной прелестницы с развевающимися волосами, были раза в два меньшего размера и в них не чувствовалось жизни… Невидимый ветер не обдувал их лица и не ерошил детские волосы, а их глаза не просто не светились радостью. Они вообще не светились, что было совершенно непохоже на жизнерадостных детей. Их взгляд был безжизненным, словно они и в самом деле… были мертвы!

Паша заставил себя оторвать взгляд от картины, показавшейся ему, вдруг, неимоверно жуткой. Он и сам, когда-то, увлекался выжиганием по дереву, но никогда бы не решился выжечь подобное творение. Портреты всех детей были выполнены с особенной, педантичной тщательностью. Ни одной лишней линии, ни одного неправильного штриха. Картина была выполнена мастерски!

– Что ты о ней думаешь? – спросила Мина.

– Великолепная работа. Вот только, жутью какой-то от нее веет… Дети, что по краям.… Какие-то они… неправильные!

– Или безжизненные. – подсказала она.

– Точно. Именно так.

– Но девочка в центре….

– Да, она другая.

Мина задумалась на секунду, а затем произнесла:

– Она ведьма.

– Ведьма?! – удивился Паша.

– Да, именно ведьма. Ведьма – не в смысле злая колдунья, а… В общем, она наделена силой, разве ты не чувствуешь этого в портрете?

– Не знаю что, но что-то в ней есть. – произнес он. – Ну и Бог с ней, кем бы она ни была. Пойдем отсюда, а то нам до тебя еще ехать и ехать.

– Пойдем. – согласилась Мина, от чего Паша почувствовал неимоверное облегчение. Мыслей о том, чтобы забраться на второй этаж или чердак, чтобы определить, где начинался пожар и какие разрушения произвел, у него больше не возникало. – Вот только.… Сейчас…

Она шагнула к стене и, прежде чем Паша успел что-то сказать, сняла со стены амулет и протянула ему.

– Давай возьмем его на память?

– Но… – Паша замялся, – А как же дети? Ведь это их талисман.

– Паша, – Мина с укором смотрела на него, словно на малыша, которому уже в сто тридцать четвертый раз объясняют, что дважды два будет четыре. – Они, ведь, больше не приходят сюда.

Он хотел, было, спросить, откуда она это знает, но осекся. Оттуда же, откуда он узнал о том, что дети вообще бывали здесь. Просто ее способности слышать и видеть во многом превосходили его собственные. Вместо этого он задал другой вопрос:

– А зачем он тебе?

– Это же амулет! К тому же, сейчас он никому не принадлежит. Пусть защищает меня… Нас с тобой.

– Черт с ним, пусть защищает. – сдался Паша. – А я, пожалуй, прихвачу с собой эту фанерку. Попробую на досуге нарисовать что-нибудь подобное. Эти портреты будят во мне художника…

Ему не терпелось выбраться из этого заброшенного дома, ожидавшего своей смерти, поэтому он с удовольствием пронесся бы по коридору бегом, стремясь как можно скорее оказаться на свежем воздухе, но Мина, в отличие от него, не торопилась покидать темные комнаты. Она медленно шла впереди него, ведя ладонью вдоль стен, в нескольких сантиметрах от их шершавой поверхности.

– Мина! – воскликнул он, – Пойдем быстрее, а?!

Ее ответ заставил шевельнуться волосы на его затылке.

– Тише!… Он с нами прощается!… Прислушайся!

Он не хотел прислушиваться, не хотел слышать ничего, что могли бы сказать ему обветшалые стены, но поневоле вновь услышал голоса. Голоса из этого времени и этого места…

– Они уходят!

– Слава Богу!

– Может, стоит предупредить их?

– И, тем самым, напугать? Нет, пусть идут.

– Да, нам остается только пожелать им удачи.

– Удачи!…

– О чем они говорят?! – Паша встряхнул головой, отгоняя наваждение.

– Желают нам удачи. Ты же слышишь.

– Но зачем?!

– Мы им понравились! – Мина звонко рассмеялась и, резко обернувшись, чмокнула его в губы. – Пойдем отсюда!

Они вышли на свежий воздух, вдохнув его полной грудью и сощурив глаза от яркого августовского солнца. Дом возвышался позади, уже не казавшийся таким покинутым и несчастным. Он был обитаем, и сейчас, когда его невидимые жильцы были неимоверно довольны визитом непрошеных гостей, он, казалось, улыбался миру своими пустыми окнами. Но все же, ни Пашу, ни Мину, не покидало ощущение того, что дом готовится к смерти, и что их визит только ускорил ее наступление. Тем не менее, эта мысль, почему-то, не казалась грустной…

Улыбаясь и держась за руки, они вышли на автобусную остановку.

– Ну, – усмехнулся Паша, – Теперь остается одна мелочь. Дождаться автобуса.

– Дождемся, – в тон ему ответила Мина, – Вот увидишь, мы тут и пяти минуты не простоим. С нами теперь амулет, а он, как мне кажется, очень хочет посмотреть, куда же мы его везем. Так что, до моей дачи мы доберемся куда быстрее, чем собирались.

– Ты хочешь сказать, что твой амулет пригонит нам автобус?

– Уж не слышу ли я нотки скепсиса в твоем голосе?! – деланно возмутилась она.

– Слышишь, еще как!

Автобус подошел через минуту….

Спустя тридцать минут тряски и традиционного для этого времени суток стояния в пробках, они уже не веселились, смеясь каждой своей шутке и обсуждая сегодняшнее приключение, переставшее, вдруг, при ярком дневном свете, казаться жутким и необычным. Ни Паша, ни даже Мина, не вспоминали, более, об услышанных призрачных голосах. Мина лишь, время от времени, доставала из пакета амулет и по несколько минут смотрела на него, словно пытаясь выяснить его происхождение или заглянуть вглубь голубого камня.

Пересев на автобус, идущий в Первомайку, они и вовсе замолчали. Теперь они ехали обнявшись и думая каждый о своем. Если быть точнее, то он думал о ней, а она – о нем.

Паша вспоминал их знакомство, изменившее его жизнь. Казалось бы, что может быть шаблоннее и обыденней, чем знакомство на Дне Города компании парней и компании девчонок? Абсолютно случайно встретились на площади Ленина и решили провести этот день вместе. Море выпитого пива, море смеха, огни салюта над праздным Новосибирском…. Лишь она одна из всей пришедшей сюда развлекаться компании, казалась немного грустной. Мимолетом поглядывая на нее, Паша вообще удивлялся, как такая девушка оказалась здесь, в гуще празднующей толпы? Судя по ее внешности ангела и этим глубоким карим глазам, в которых затаилась не просто вселенская тоска, а тоска по всей Вселенной, она должна была бы сейчас писать стихи о любви, ухаживать за садом роз.… Да что угодно, но уж точно не находиться среди толпы! Уж слишком она выделялась из нее!

Прощаясь, они, естественно, обменялись телефонами. "Созвонимся!" – сказали все друг другу, но каждый из них понимал, что никто уже никому не позвонит. Такие вечера единичны, и заведомо не имеют продолжения. И лишь одна Мина, в момент интенсивного записывания телефонов и личных пожеланий в блокноты друг другу, никому не оставила свой. Зато оставила свой автограф в записных книжках каждого из парней.

"Рыцарство нынче не в моде, – написала она Паше, – Но ты, все равно продолжай!" Наверное, это и было тем самым толчком, что побудил его разыскать ее. Казалось бы, чего проще – позвонить одной из ее подружек, с которыми они познакомились на празднике, и попросить телефон Мины. Наугад выбрав из записной книжки первый попавшийся номер, он позвонил по нему. Трубку взял какой-то мужчина и сообщил, что никакой Лены тут в принципе быть не может. По второму телефону обитала вовсе не Марина, а какая-то Аня, тут же решившая, что ее "клеят" и с готовностью предложившая познакомиться и встретиться.

Лишь третий телефонный номер из четырех в его списке, оказался правдивым. Кое как заставив девушку вспомнить, кто такой и откуда взялся, а также, убедив ее в своих добрых намерениях, Паша выпытал у нее телефон и даже адрес Мины.

Уж теперь-то все казалось до нельзя простым. Позвонить ей и назначить встречу…. Но он, почему-то, был уверен в том, что в таком случае она просто откажется. И он пошел другим путем

"Пусть рыцарство нынче не в моде, но я бы рад продолжить. Вот только, из моды оно вышло настолько, что никого больше не интересует." Эту записку Паша вложил в букет из пяти роз и попросил случайно встреченного на улице мальчишку занести его в квартиру, пообещав мороженное. Сам же остался стоять на улице так, чтобы его было видно из ее окна.… И она выглянула спустя несколько минут после того, как "посыльный" выполнил свое поручение. Выглянула, улыбнулась и жестом пригласила к себе. Так началось это знакомство, переросшее в крепкую дружбу, а затем и в любовь. Ему тогда едва исполнилось семнадцать, она же была на год младше….

За прошедший с тех пор год они нередко, наполовину в шутку, наполовину всерьез, допытывались друг у друга, что же каждый из них нашел в другом. Почему она написала у него в записной книжке именно эти, кажущиеся бессмысленными, слова о рыцарстве? Почему он обратил на нее внимание и разыскал ее даже в столь отдаленном районе? На все подобные вопросы они отвечали друг другу неоспоримым и абсолютно логичным доводом: "А мне так захотелось!"

Мина же, положив голову к нему на плечо, сейчас думала о том, как он изменился за последний год. Как немного хамоватый тинейджер, все еще ищущий способа самоутверждения в этом обществе, превратился в сегодняшнего Пашу – умного, доброго и, пожалуй, нежного. Да, что-то от него прежнего еще осталось – взять, хотя бы, то, как он напугал ее сегодня в заброшенном доме, но все же.… Хотелось верить, что это она так изменила его, но с другой стороны, думать так означало бы признать свою ответственность за него. Любопытно, что любой парень просто взвился бы, узнав о том, что кто-то берет на себя ответственность за него и, в то же время, девушки не желают делать этого, но чувствуют необходимость приглядывать за своими мальчишками. Заботиться о них… Что это? Рано проявляющийся материнский инстинкт?

Одновременно в голову лезли мысли об амулете. В очередной раз она достала его из пакета и провела пальцем по гладкой поверхности голубого камня. Он зачаровывал, успокаивал, давал силу и веру в себя. Интересно, что раньше покой никогда не ассоциировался у нее с силой – эти понятия казались полными антонимами. Но, тем не менее, держа в руках амулет она осознавала, что ошибалась в этом. Сила, уверенность и покой. Возможно даже, что сила немыслима без покоя и уверенности….

Минина дача являла собой, по сути, деревенский дом, построенный возле дома ее деда, в небольшом селе Новолуговое, расположившемся на окраине Первомайского района, то есть, в самой, что ни на есть глуши. Добраться до туда было равносильно небольшому подвигу, ибо дорога от Пашиного дома до этой деревеньки занимала около двух с половиной часов, и это еще при хорошем раскладе в пути. Что поделаешь, большой город, большие расстояния, и, разумеется, большие пробки.

Но именно за это Мина, да, пожалуй, и Паша, и любили это место. За оторванность от всего города, за удаленность от того, что принято именовать громким словом цивилизация…. За то, что Новолуговое, среди жителей – просто Луговушка, была вполне самодостаточным селом, жившим своей жизнью, лишь незначительно связанной с жизнью большого города.

Чем меньше населенный пункт, тем проще в нем отношения между жителями, тем проще в нем жить. Многомиллионный город полностью подавит любую самостоятельность в любом, кто осмелится заявится в его логово. Подчинить себе человека, сделает его таким же, как остальные. Город поменьше, каким, собственно, и является Новосибирск, просто внушает человеку правила его жизни, не ломая индивидуальности. В нем люди остаются свободными, самими собой, но живущими по определенным законам. И так по уменьшающейся…

Чем меньше населенный пункт, тем он проще. И ощущение поразительного контраста от смены яркого центра Новосибирска на кажущуюся тихой и серую окраину, было сродни чувству, которое должен испытать житель столицы, оказавшийся в провинциальном городке.