Может быть, всё бы обошлось, не попадись мне под ноги камнеедов «фонарь» На мгновение слепну. Всего-то доля секунды промедления, маленькая крупинка… хватает и этого. Рёв, оглушающий, почти в самое ухо. Свист когтей – зверь махом срезает лямку рюкзака с плеча, рассекает кожу куртки. Ещё один взмах – на этот раз исполин бьёт по самому рюкзаку.

Речная галька уходит из под ног, мир вокруг проносится с бешеной скоростью. Недолгий полёт – земля пребольно бьёт по рёбрам, скользит подо мной. Наконец, прошуршав по камням шагов пять, моё тело замирает.

При каждом вдохе в груди – тупая боль. Но на этот счёт я не сильно беспокоюсь. Куртка у меня не простая, должна защитить от такой оказии. Ещё бы и ноги так защитить. Пошатываясь, встаю, продолжаю бежать.

Камнеед ревёт где-то в стороне – позволяю себе отдохнуть. Самую малость.

Окидываю поле боя слегка ошалелым взглядом. Зверь рыщет по кустам, рвёт когтями ветви. Ребят не видно – слава Богу. Меня тварь случайно отбросила к пляжу.

В голове стучит кровь. Опускаю глаза – удивительное дело, я не выпустил рогатки из рук.

Дрожащими пальцами лезу в карман, очередной снаряд готов к бою.

Выстрел. Разумеется, промахиваюсь. Ярчайшая вспышка у самых ног камнееда. Зверь в ярости. Его можно понять. Для него солнечный свет – первый враг. Всё равно что человеку прыснуть в лицо перцовым баллончиком. Вообще, это применимо ко всем ночным обитателям Канвы. Поэтому в каждый поход я беру с собой снаряды, заправленные солнечным светом.

Пряхи частенько коротают дни, набирая в камни нити, из которых соткан окружающий мир. Здесь тебе и дождь, и огонь. Иногда – самые настоящие молнии. Такую я израсходовал на красного волка. Солнечные камушки дёшевы, ведь свет повсюду, и собрать его может даже бездарная пряха.

Ноги слушаются с трудом, но я подбираюсь ближе. Сейчас, образина, я тебе всё припомню. Целюсь, тщательно. Выбираю момент, когда камнеед замрёт, принюхиваясь. Стреляю.

На этот раз камень ударяет в покрытую костяными пластинами челюсть твари. Успеваю зажмуриться – недолго и самому ослепнуть.

– Знай наших!

Зверь ревёт, беспорядочно молотит лапами ночной воздух. Сквозь вопли слышу голос Данила:

– Фокс! Фокс!!! Сюда! Новички – сюда!

Бегу. В груди щемит, но это ничего, жить можно. Будет пара синяков – пустяки. Пробегая мимо камнееда, не удерживаюсь: всаживаю ещё один снаряд, на этот раз в грудь монстра. Хуже от этого не станет.

* * *

Дан ждёт нас у входа в пещеру. Держит наготове факелы. Оба новичка уже здесь. Сидят, спина к спине, на камне. Тяжело дышат. Запыхались, бедненькие.

– Хома, больше так не делай, – говорит Данил строгим тоном. – Ты едва не убил Фокса. Запомни, твари выше чем два метра, человеку не по зубам.

– Вот по зубам было бы неплохо, – задумчиво бормочу я, заглядывая в ворот каменного мешка. Из пещеры тянет сыростью. – Кое-кому. Кое-чем.

Торопиться нам теперь не нужно. Камнеед не скоро придёт в себя.

– Фокс, я не знал…

– Забей. Пустое.

Присаживаюсь рядом с новичками. Завязываю порванную ручку. Рюкзак испорчен – жалко. И бурдюк с водой теперь бесполезен. А ведь хорошая вещь – вода в нём всегда прохладная… была.

– Ты сегодня везучий, – говорит Дан. – Уцелеть после такого…

Молча перекладываю вещи так, чтобы не вылетели в прорехи. Вздыхаю. Хлеб размочило, теперь выбрасывать…

– Всё-таки здорово ты ему… засветил, – говорит Хомяк.

– Он мне тоже ничего так оплеуху отвесил, – отвечаю.

После минутного отдыха поднимаемся. Своды пещеры смыкаются над нашими головами. Цветки огня, трепещущие на просмоленных тряпках факелов, выхватывают из темноты нервные, испещрённые следами от когтей, стены. Пол под ногами – угловатый камень. Приходится тщательно следить, куда ставишь ногу. Двигаемся медленно, осторожно, растянувшись цепью.

Тщательно рассматриваю потолок. Потёков нет, да и, судя по всему, нору камнеед вырыл совсем недавно. Не больше трёх-четырёх лет назад. Стрелка компаса уверенно показывает вглубь пещеры. Значит, зверь тут поселился не просто так. Скорее всего, фрики подманили его, чтобы обеспечить святыне охрану. Надёжную, надо признать.

Если учитывать, что ночь в Канве длится полторы недели, а день – чуть больше, всё становится понятно. Хотя, будь место силы постарше, фрики окопались бы здесь надёжнее. И охраны заманили бы побольше.

Но даже сейчас рубеж обороны неплохой. Глубокое ущелье в скалах, окружённое дремучим лесом. Камнеед возле одного из входов… сильно. Куш нам предстоит неплохой.

– Это не парадный вход, – тихо произношу я. – Слава Богу.

Анна, осторожно переступающая через камни слева от меня, удивлённо поворачивает голову:

– Почему ты так решил?

– Будь он главным, нас бы уже нашпиговали чем-нибудь острым. Это, скорее всего, чёрный вход. На случай, если кто-то из другого фриковского племени вдруг решит отбить святыню, и одержит победу.

Девушка удивлённо вскидывает брови:

– Так они ещё и воюют между собой?

– Ещё как. Нам всем бы пришлось худо, будь по-другому.

Нора камнееда показалась мне гигантским брошенным муравейником. Десяток ходов, мелких, куда не протиснется не только туша зверя – даже человек. Ответвления побольше, крепкие, удобные, но кончающиеся тупиком. Хомяк по несколько раз проверял узор камня, пытался его расплести, выявить потайную дверь. Только через два часа мы, наконец, наткнулись на залитый тоннель, ведущий вниз.

Зажигаем свежие факелы, идём осторожно, по колено в ледяной воде. Хома сумел застопорить сбивающий с ног поток. На стены, низкий потолок, от воды ложатся яркие блики. Я не слышу своего тяжёлого дыхания, потрескивания огня за громким плеском.

Холодно до дрожи в зубах, но мы держимся. С элементалистом просушить одежду – плёвое дело.

– Как думаете, здесь есть какая-нибудь живность? – вдруг спрашивает Хомяк.

– Конечно, – отзывается Данил. – Прямо косяки пираний, хищные водоросли, пиявки-переростки…

Улыбаюсь. Шутки-шутками, но чёрт его знает, что водится в подземных реках.

– Тогда может мне воду вскипятить? – смеётся Хома. – Сразу всё и передохнет.

– Отличная мысль, – говорю, – прямо гениальная. Всегда хотел узнать, что чувствует рак, когда его в кастрюлю…

Договорить не успеваю. Нога пребольно задевает что-то твёрдое, я едва с размаху не плюхаюсь в воду – успеваю ухватиться за стену. Негромко ворчу, продолжаю движение. От шагов вода стала мутной, ничего не видно. Мало ли здесь камней? Это пещера, в конце концов.

– Мамочки! А-а-а! – раздаётся девичий визг за спиной.

– А-а-а!

– И-и-и-и!

Резко поворачиваюсь, тащу из-за пояса нож. Данил уже вооружился топором, жмётся к стене, чтобы и я мог подойти. Подхожу.

– А-а-а…

Из мути медленно поднимается человеческая фигура. Голый костяк, с висящими меж рёбер лоскутами водорослей. Та же растительность на черепе, висит намоченной тряпкой, смахивая на нелепый парик.

– Хома, заткнись, – устало говорю я.

С костей капает вода. Кажется, что скелет находится в постоянном движении: суставы парят на небольшом расстоянии друг от друга, покачиваются, в такт плещущейся воде. Нижняя челюсть гуляет влево-вправо, со скрежетом трётся зубами.

Мертвец осматривает сначала новичков, а затем поворачивается к нам. Из чёрных провалов глазниц на меня таращится тьма. Скелет стоит, безучастный ко всему, молча созерцает нарушителей вечного покоя. Подношу к оскаленной морде факел. Ага, вот и причина смерти: правый висок проломлен, из него тонкими струйками сочится вода, вперемешку с грязью.

Мертвец поднимает костлявую руку, отталкивает от себя древко факела. Его раздражает чужая стихия. За годы, проведённые здесь, слился с водой и холодом. Я, улыбаясь, начинаю играть с мертвецом: подношу огонь, и когда покойник пытается отодвинуть факел, отдёргиваю в сторону.

– Фокс, – укоризненно вздыхает Данил. – Нехорошо как-то…

– Не зуди, занудь. Должны быть минуты счастья в угрюмой старательской жизни.

Дан с размаху, тупым концом топора, бьёт по черепу скелета. Покойник вздрагивает, осыпается в мутную воду кучей бесполезных костей. Ага, значит, мой друг успел заглянуть к пряхам, наложил на оружие какие-то интересные нити. Дальновидно!

– Счастье было мимолётным, – вздыхаю я.

– Юмор у тебя, – бурчит Данил. – Играться со страхолюдинами.

– По-моему он был очень мил, – негромко произносит Хомяк. Аня согласно кивает.

– Какого лешего тогда вы орали? – искренне удивляюсь.

– Я думал, это пиявка…

* * *

Сидим на берегу подземного озерца. Хома осторожно, чтобы не поджечь, сушит разложенные на валуне вещи.

Задумчиво смотрю на спокойные, чистые до прозрачности воды. Слежу взглядом за игрой бликов на потолке. Слушаю перестук капель. Красиво здесь. Ловлю себя на мысли, что не хочу поворачивать головы. Не то, чтобы я стеснялся чужой наготы… вот своей – да.

– Дан, – говорит Хомяк. – А тот скелет может означать, что где-то поблизости поселился курганник?

– Это к Фоксу, – отзывается друг. – Он у нас по фауне спец. Что скажешь?

Приходится повернуться. Некрасиво сидеть к собеседнику спиной.

Аня вольготно расположилась на камнях. Под самым потолком ярко светит небольшой, с горошину, шарик. Лучи его, на манер карманного фонарика, направлены на девушку. Так, что нам остаются лишь небольшие отсветы. Невольно любуюсь молодым красивым телом. А ведь и правда, девушка следит за собой. Тщательно.

Анна замечает мой взгляд, улыбается. Она уже предлагала позагорать под «солярием». Интересная штука – запертое в хрустале солнце. Может освещать дом, но девушки предпочитают использовать его как удобное средство для приобретения модного загара.

Я отворачиваюсь. Невольно поправляю тряпочку, лежащую на ногах.

– Фо-окс! – настойчиво окликает меня Дан. – Оторвись на минуту, поделись с нами старательской мудростью! Сейчас моя очередь подглядывать.

– Нет, – говорю, – это не курган. И некров здесь быть не может.

– Почему? Климат не тот?

– Нет, климат подходит. Материала под рукой нет. Курганы подтягиваются к плохим местам силы. Или селятся на старых кладбищах фриков. Будь здесь курганник, мы бы давно заметили шатающихся поблизости марионеток. К тому же курган не различает покойников по виду. Стряпает слуг из всего подряд. Даже крепкие ветки лепит к костям. А некр… о, мы бы так рядом с ним не загорали.

Ответ, на мой взгляд, я дал исчерпывающий. Но Хомяк не унимается:

– Тогда откуда тут взялся скелет? Это бродяга?

– Нет, это фрик. Из местных. Ты не обратил внимания, какой у него скошенный лоб? И массивная челюсть? Видно, наш недавний знакомец при жизни решил срезать путь к Чуду, попёрся по этому ходу. Поскользнулся, разбил голову. Я чую, что внутри камней есть нити чуда. Они то натягиваются, то обрываются. Постоянно. Видно, ниточка пролегла как раз через тоннель. Покойник был молодым, амбициозным. Вот и воскрес. Чудо не разбирает, кому помочь – живому или мёртвому.

– И ведь не напал на нас.

– Конечно! С чего ему нападать? Он пропитан благим чудом. Если хочешь, этот скелет был воплощением добра. В некотором роде. А Дан его прибил.

Данил насмешливо фырчит:

– Чья бы корова мычала!

– Ну, хотя бы не стал его Чудо прясти, – улыбаюсь.

– Почему? – удивляется Хомяк.

Очень хорошо. Парень не делит мир на белое и чёрное. Абстрагируется от Канвы. Видел я ребят, что порицают старателей. Мол, мы убиваем в мире чистое и непорочное. Они плохо кончили: подались во фрики.

– Потому что Фокс – добрый старатель, – мило улыбается Аня.

Ухмыляюсь:

– Потому что с него максимум можно выпрясть некачественное железо.

– Искренний, – поддакивает Анне Данил.

– Угу, и непорочный. Агнец божий.

Поднимаюсь. Повернувшись к группе спиной, натягиваю тёплую сухую одежду. Застёгиваю пряжку ремня, надеваю свитер, поверх него ложится куртка. Утеплился – потому что знал, куда шёл. Плюс ночью, ближе к середине, часто выпадет снег.

– Пора, – говорю.

Хомяк согласно кивает. Дан, бросив на Аню виноватый взгляд, разводит руками. Мол, что поделать, если в группу затесалась такая зануда? Анна поводит плечиком. «Солярий» ярко вспыхивает, гаснет. Загорелая кожа девушки в этот момент кажется вовсе бронзовой. На камни падает бесполезный теперь кусочек хрусталя.

Зашнуровываю сапоги. Нарочито долго, чтобы ребята успели собраться.

Идём дальше. Огонёк Ани давал хоть немного тепла. Теперь же пещерный холод навалился морозной тяжестью. Пуская ртами дышки, ищем продолжение хода. По счастью, долго рыскать не пришлось. За решёткой толстых, смахивающих на оплывшие свечи, сосулек – ведущий вглубь, ниже, проход.

– Наверное, я пойду, – говорю. – Ждите здесь.

– Добро, – отвечает Дан.

Я, со своим сложением, хотя бы не застряну. Вернее бы пустить Хомяка, но, боюсь, новичок при случае устроит нам цирк с конями. Долго будем потом разгребать.

Сбрасываю с плеч рюкзак. Вешаю на пояс, ближе к спине, дубинку, обвязанную нитью низких температур. Нить я не вижу, но стоит поднести ладонь чуть выше ручки, сразу становится понятно, что прикосновение к дереву сулит неприятное. Потому-то я и держу её сзади, чтобы ненароком не прижаться телом.

Заряжала палку, к слову, Анна. Посмотрим, чего девушка стоит как пряха.

Протискиваюсь меж ледяных колонн. Ныряю в черноту лаза. Возле уха жужжит, давая немного света, Анин светляк. Поначалу тоннель казался довольно просторным – достаточно пригнуться. Затем потолок начал снижаться, и вскоре пришлось двигаться ползком.

Я не заметил, как пол подо мной начал идти под уклон. Опомнился, когда пальцы обжёг лёд. Он намёрз со всех сторон. Решаю вернуться: слишком рискованно.

Едва начинаю разворачиваться, как чувствую, что тело скользит. Лихорадочно цепляюсь за выступы, но куда там! Я набираю скорость, лечу, как с горки. Что за день-то такой!

Сжимая зубы, пытаюсь повернуться так, чтобы выставить вперёд ноги. Нет бы нож выхватить, попробовать затормозить…

Светляк где-то позади, я качусь в полной темноте.

Лаз кончается внезапно: чернота уступает место неяркому свету. Мгновение невесомости, тело ударяется о что-то твёрдое.

– М-мать…