– Мужики… – растерялся Максим. – Это мило, конечно, но какого хрена, прошу прощения за вопрос?

– Пошли, пошли, пока менты не повязали, – толкал его в спину Угрюмый. – Информашка прошла по твою грешную душу, скажи спасибо Фаткину, это он ее добыл… Ну, чего ты такой беспомощный, шевели булками!

Ком стоял у горла, руки обвисли. Он очнулся уже в машине, куда его затолкали в четыре руки. Фаткин кому-то названивал, извещал, что «объект локализован, обезврежен и прибран». Угрюмый разворачивал обшарпанные «Жигули», насвистывал «Мурку». Он помчался в обратном направлении, объезжая встречный и попутный транспорт – хорошо, что в ночное время он не кишел, как опарыши в банке.

– А ничего, что мы по встречке едем… сэр? – ехидно поинтересовался Фаткин. – Слышь, Угрюмый, ты бы голову на радостях включил, а?

– Все ништяк, братва, прорвемся, сядем все! – радостно гоготал Угрюмый и, практически не снижая скорости, вывернул с бульвара на Канатную. Там благоразумие восторжествовало, и он перестал демонстрировать стиль рискованной езды.

– Мужики, вы зря это… – пытался урезонить их Максим. – Нельзя вам со мной якшаться, я опять под колпаком, менты ливер давят – вы же сядете из-за меня, придурки…

– Менты у нас такие, – меланхолично пробормотал Угрюмый. – С ними не расслабишься… – И сплюнул в открытое окно. – Вот же племя фараоново, мать его…

– Максим, не ершись, – сказал Фаткин. – Не забывай, что нам самим страшно. Мы что тебе, супергерои?

– Так вот и я о том…

– Твой мозг способен дать команду заткнуться? – разозлился Фаткин. Он сильно нервничал – пот струился по физиономии, очки загадочно поблескивали в свете мелькающих фонарей. – Или поговорить о чем-нибудь уместном?

– Хорошо, давай об уместном… Куда мы едем?

– К Бобышке. Скоро вся компания туда подтянется… а может, уже подтянулась.

– Идиоты! – закипел Максим. – Нельзя к Бобышке! Этот адрес на Олеко Дундича менты зачистят в первую очередь, я же туда шел!

– Уймись, – поморщился Фаткин. – Верка не живет на Олеко Дундича, ты напрасно туда шел. Верка живет на Партизанской – у нее нормальный дом, оставшийся от бывшего… вернее, от мертвого мужа. Из дома несколько выходов, чего ты трясешься?

– В цвет попал, – подтвердил Угрюмый. – Центровая хаза у Верки – такую понтовую блат-хату можно учудить…

– Надеюсь, – проворчал Максим. – А то я такой переполох затеял – целую банду уложил…

– Мы в курсе, – кивнул Фаткин. – Ильич рассказал. У него прямая связь с коллегами в ментуре, которым не по нраву происходящее в этом городе. Не удивляйся, такие люди еще есть. Он в курсе последних криминальных событий. Представили, конечно, иначе: бандитское нападение одного на четверых – план «Перехват», всем постам, вся фигня, известно имя нападавшего…

– В натуре, – согласился Угрюмый. – Прочно ты сел на вилы, Максимка.

– Ничего, что спрошу? – перебил Максим. – Кто такой Ильич?

– Мент позорный, – хохотнул Угрюмый, сворачивая на неприметную улочку.

– Бывший мент, – поправил Фаткин, покосившись на Максима. – Из машины не прыгай на полном ходу… Суриков Алексей Ильич. Четыре года в отставке – ушел в капитанском звании, пока не начались проблемы с совестью. Основательный дядька. Мы с ним практически друзья, на соседней улице живет, в шахматы часто играем…

– Отказываюсь что-то понимать, – признался Максим. – Почему меня подставляют, что я им сделал? Вернулся с зоны, никого не трогал…

– Вот об этом Ильич и хочет с тобой перетереть, – пробормотал Фаткин. – Всё, мужики, кончай болтать, уже приехали…

Кружилась голова в предчувствии чего-то странного, невероятного. Тихая улочка у самых гор, приземистый домик за резной оградой в окружении бурной зелени. Тишина, покой… Его не нужно было упрашивать, сам шел – и чем дальше, тем быстрее. Обстановка в гостиной не блистала роскошью, но вот то, что ее наполняло…

– А вот и мы наклюнулись, – возвестил Угрюмый, вторгаясь первым в гостиную.

– Скотина ты все-таки, Каверин, – бескомпромиссно заявила Верка Верещагина, одетая весьма «непринужденно» – в короткие шортики и топик. Уперла руки в бока, приняв излюбленную позу, осуждающе качнула головой. – Какая же редкая ты скотина… Даже не пришел, даже не намекнул, что ты в городе, – узнаем об этом от посторонних лиц…

– А ты только глянь, как она для тебя разделась, – съязвил Макар Глуховец, развалившийся на диване с бутылкой пива.

– Заткнись, Макар, – окрысилась Бобышка. – Я раздета ровно настолько, чтобы считаться одетой! Ты бы видел, в чем я тут хожу, когда никого нет!

– Хочешь, чтобы я увидел? – насторожился Макар.

– Коляша, блин, парамыгу закрой! – ахнул Угрюмый, выстреливая пальцем в открытое окно. – Мы что тут, в гости всех зовем?

Вылетел из кресла долговязый Коля Селин, захлопнул оконную раму, задернул шторы и повернулся – весь сияющий, желтозубый, довольный, словно кот, объевшийся сметаны! И все по незримой команде бросились его обнимать, тискать, трясти. Слезы наворачивались на глаза, плотный ком стоял в горле. Как же он счастлив был их видеть! Они смеялись, никто не чувствовал себя неловко, даже Бобышка подобрела и запечатлела на щеке у Максима такой кровожадный поцелуй, что он его потом неделю чувствовал!

– Да ладно, не мните, – ухмылялся Фаткин. – Он же, как былинка, падет сейчас, а нам его лечить.

Макар состроил физиономию начинающего иллюзиониста и сдернул скатерть с барной стойки. Объявился «шведский стол» – бодрящий русский напиток, резаные фрукты, что-то мясное, рыбное, возможно деликатесное.

– Водка есть, закуска есть, чего еще в жизни надо? – урчал Угрюмый, разливая водку по пузатым стопкам. – Налегай, Максим, чавкай, мы же видим, какой ты не голодный…

– Я тоже не голодный, – ржал Коляша Селин, ломая руками костлявую барабульку. – Устал, итить ее, на этой долбаной работе…

– Хорошо, когда у человека много работы, – нравоучительно изрек Макар, подымая стопку. – Тогда у печени ее значительно меньше. Ну, давайте, пацаны и девчата, с приехалом, как говорится. Мы долго приближали этот день, все глаза протерли, ждалки прождали – где там наш Максим…

Выпили по второй, прошлись по мерзкому качеству современной подорожавшей водки, после чего Бобышка предупредила:

– Ша, алкоголики, хватит. Ешьте, но на водку не налегайте. Забыли, зачем пришли?

– А зачем мы, кстати, пришли? – Максим не мог говорить, руки хватали со стола все, что попадалось, бросали в рот. Блаженная улыбка пристала к физиономии – он даже не пытался ее скрыть, знал, что не получится. – Нет, ребята, поймите правильно, я безумно рад вас видеть, вы не просто молодцы, вы герои, раз со мной связались…

– Не продолжай, – отрезала Бобышка. – Все узнаешь в свое время. И это время неумолимо приближается…

Все перестали жевать и задумчиво уставились на Максима. Он поперхнулся.

– Вид у него какой-то жалкий, – извлекая кость из горла, заявил Коляша и непринужденно осклабился. – В связи с этим… как его… недофинансированием.

– Огламурить надо, гы-гы, – согласился Угрюмый.

– Помыть, переодеть, – добавил Макар.

– А то смотреть на тебя, Максим, тошно, – обобщил Фаткин. – В чем мама родила, в том Родина и оставила. Верка, возьмешь на себя этот груз?

– Возьму, – кивнула Бобышка. – Сама ототру его мочалкой и переодену. В этом доме пока еще достаточно мужской одежды… от первого мужа.

– А глазки-то как заблестели, – наблюдательно подметил Макар, и все заулыбались. – Прости, Максим, но наша Верка думает только о сексе.

– Неправда, – возразила Бобышка. – Иногда я думаю не о сексе. Так, я не поняла. – Она насупилась и соорудила каменный лик. – Мы чего сейчас обсуждаем? Максим, пулей в душ, пока не началось…

Но уже начиналось. В дверь постучали условным стуком, и в доме объявились двое хмурых субъектов зрелого возраста. Обоим было не меньше пятидесяти. Приземистый крепыш с седоватым «ершом» и внушительной челюстью сунул Максиму руку, предварительно смерив его оценивающим взглядом.

– Суриков. Алексей Ильич. Можно просто Ильич. И не вздумай бескультурно «выкать». – Новоприбывший сухо улыбнулся. Максим охотно отозвался на рукопожатие, оно оказалось твердым и мозолистым.

Второй визитер здороваться не стал. Какой-то чахлый, разбитый, с рыбьим глазом и землистым лицом – он тяжело передвигался, затрудненно дышал. Он добрел до барной стойки, плеснул из литровой бутыли в стакан, выпил в гордом одиночестве. Закусил помидором, снова налил, повторил процедуру. После этого обволок пространство мутным взглядом и поволокся в угол, где стояло одинокое кресло. Он долго кряхтел, принимая позу, а люди с интересом на него смотрели, никто не комментировал. Максим почувствовал, как запершило в горле.

– Прошу любить и жаловать, – представил Ильич. – Лазаренко Павел Сергеевич, бандитская кличка Лазарь.

– Всем привет, – бесцветно вымолвил «приглашенный», вяло помахал ладошкой и закрыл глаза.

– Можно сказать, на пенсии, – продолжал Ильич. – Выжил в лихие годы, теперь насквозь больной, страдает гемофилией в последней стадии и при этом решительно отказывается ложиться в больницу и проходить положенный курс лечения. Считает, что лечение опасно для его здоровья. Сидит на анальгетиках, которые немного облегчают его страдания. На лекарства уходят последние деньги. Болезнь запущена, терапия не поможет. Павел Сергеевич обречен, проживет еще, возможно, месяц или меньше месяца. Бывшие кореша от него отвернулись, материальную помощь не оказывают, морально не поддерживают, жена от него ушла – и, в общем, правильно сделала, поскольку даже в здоровом виде Павел Сергеевич – не подарок. Он никому не нужен – тот самый пресловутый Неуловимый Джо. Лазарь обижен на весь белый свет, и в первую очередь на своих подельников, и готов сдать их со всеми потрохами – в хорошие, разумеется, руки.

– Ильич, кончай трындеть… – натужливо вымолвил Лазаренко, открывая белесые глаза. – А то ведь передумаю, уйду…

– И мы просто умрем от горя, – осклабился Ильич. – Поздно, дорогой, твоя информация уже гуляет по свету. Самое смешное, что бывшие сообщники упустили из виду, что Павел Сергеевич – просвещенный человек. Это их явный просчет. Криминальная карьера нашего героя началась в конце восьмидесятых, крупным «военачальником» он не был – занимался рэкетом, мелкими бандитскими делами, в конце девяностых и начале двухтысячных состоял в группировке Барина – в миру господина Барского Вячеслава Иосифовича – одного из претендентов на звание хозяина района, а ныне – полноправного его хозяина. Мозги у Павла Сергеевича работают, поэтому он был не просто тупым исполнителем, а занимался подготовкой и прикрытием различных деликатных акций.

– Короче, Ильич, ты будешь до утра волочь нищего по мостовой… – перебил Лазаренко. – На хрена меня сюда позвал, если сам можешь рассказать?.. В общем, Барин приказал устранить одного кента, с которым имел не то чтобы приятельские, но нормальные деловые отношения… У кента имелась пара отелей в козырном месте, он отказался продавать Барину свой бизнес… В общем, Барин замутил передел туристического рынка, эти объекты ему очень хотелось… Их сейчас перестроили, расширили, это лучшие в городе отели… Но хотелось без кипиша, чтобы живоглоты выявили бытовуху и ничего другого… Я лично исполнителем не был, но все обмозговал и спланировал. Брательник кента был в курсе, что Барин собрался его чпокнуть, боссы грамотно проехались по ушам – мол, ты будешь в доле, заработаешь, половина бизнеса твоего родственника перейдет к тебе, вся такая лабуда… Он даже не догадывался, что его тоже мочить будут. На деле все вышло даже проще – когда этот баклан буянить начал… – Лазаренко вяло кивнул на окаменевшего Максима. – Их шхуна ушла от берега на несколько миль, в округе никого не было… Двое парней на аквалангах подплыли к борту, прикрепились там, подглядывали через швартовочные клюзы. Потом рассказали – забавно, блин… Баклан с объектом крупно повздорили, нахлебавшись пойла, что мы им подсунули, парень что-то доказывал, орал – кривой в дымину. Потом начал на объект с ножом бросаться, махал у него под носом – впрочем, не пырнул, хотя пацаны и надеялись. Прибежал брательник – он на корме спиннинг бросал, скрутили парня – тот вырубился. Тут пацаны и метнулись, мочканули этих двоих и всё подстроили – типа этот фраер нажрался до соплей, а потом насадил на перо своих компаньонов, да еще и нанес им в ярости кучу ударов… Ментам на берегу по-быстрому намекнули – мол, что-то долго мужики рыбачат. А этот фраер уже и сам их вызвал, не стал шифроваться, прятать улики, молодец… Хотя и дурак. В общем, нормально так отстрелялись – даже баклан, которого подставили, наивно поверил, что это он тех двоих… Чего уж об остальном городе говорить, до сих пор его не любят… А вот пацанам, что этот финт провернули, не повезло: на их могилках уже деревья выросли. Шайбу через месяц на разборке в Солнечногорском люди Щуплого завалили, Клоун в ДТП погиб – несся без башки на «бэхе», занесло, в обрыв скопытился… Я все сказал, Ильич, больше не будешь доставать больного человека?

Завершив столь важное признание, Лазаренко выбрался из кресла, доволокся до барной стойки, где сделал третий «подход», после чего побрел на выход, заедая огурцом. Максим машинально дернулся и заступил ему дорогу.

– Во как? – удивился Лазаренко и засмеялся дряблым смехом. – Хочешь чпокнуть меня, парниша? А что, давай, крутая, по ходу пьесы, идея. Я так боюсь старухи с косой, просто зубы сводит. Ты уж это… Извиняй, что так вышло, работа у нашего брата такая. Нам приказали – мы под козырек, а ты в тот день просто под руку попался, удачной находкой стал… Вон, Ильич не даст соврать… Ладно, привет честной компании, не кашляйте. – Не глядя на окружающих, Лазаренко обогнул окаменевшего Максима, доволокся до двери и пропал, скрипнув дверью.

– Не вломит он нас? – сморщился Угрюмый.

– Не вломит, – уверил Ильич. – С совестью у Лазаренко лучше не стало, но он обижен на корешей и рад им сделать бяку. Ему действительно осталось жить не больше месяца. Бог ему судья и палач…

Установилась тягостная тишина. Максим оцепенел, мурашки ползли по коже. Он с трепетным ужасом таращился на окружающих, порывался что-то сказать, но слова застревали в горле. Информация не усваивалась – казалось, он что-то пропустил, неверно понял.

– Самое смешное, дружище, что этот порнофильм основан на реальных событиях, – заметил Фаткин.

– Такие вот дела, парень, – глуховато произнес Ильич. – Не убивал ты Владимира Михайловича Воронцова. И его недостойного братца не убивал. Дело сфабриковали, и одиннадцать лет ты просидел зазря, с чем тебя и поздравляю. И это не просто слова бывшего пособника криминальных боссов Лазаренко. Я по-тихому вентилировал тему, все сходится. Стыдно признаться, но и я в те годы участвовал в расследовании твоего дела. Ты меня не помнишь, я в допросах не участвовал, собирал улики. Прости, парень, но улик против тебя было море. Чистая работа. Ни один мент не усомнился, что это ты замочил тех двоих.

Максим схватился за стойку, голова закружилась. Что же творится на белом свете? За что он отсидел одиннадцать лет?!

– Вы меня не разыгрываете? – промямлил он.

– Успокойся, Максим, ты не убийца, – сказала Бобышка.

– Ты просто дурак, – незатейливо хохотнул Угрюмый. – Мог бы и догнать.

– А ты, Угрюмый, догнал? – встрепенулся Макар. – А кто-нибудь еще из нас догнал? Во всей Фиоленсии кто-нибудь догнал, включая его любовь Аленку Воронцову? Его же к позорному столбу пригвоздили, а мы сопели в тряпочку, от стыда обтекали да гадали – и как наш друг на такое сподобился? Ах, проклятая водка…

– Ладно вам лаяться, – бухнул Коля Селин. – Все хороши. Слушайте, надо бы сообщить об этом людям. А то несправедливо получается. Менты на Максима охотятся, все такое – а он, в натуре, не при делах…

– Коляша, голову включи, – поморщился Фаткин.

– Да уж, теперь плохая новость, – крякнул Ильич. – Григорий верно мыслит. Шибко не пошумишь. Люди, может, и поверят, но власти точно не одобрят. Те, кто это затеял одиннадцать лет назад, являются нынешней районной властью. Они, понятно, в курсе, что Максим не убивал, поскольку сами это сделали. С передела гостиничной собственности начался их взлет – в то время они еще не были такими могучими. Любой намек, что нам что-то известно, – и все присутствующие бесследно исчезают, либо их будут поочередно находить погибшими в результате несчастного случая. Я знаю, на что способны эти люди, – досыта объелся этой похлебкой. Даже при самом удачном раскладе – мы сообщаем все известные факты в Следственный комитет, федералы берут под охрану Лазаренко, начинается пересмотр дела… И что? Только слова Лазаренко, никаких улик не осталось, все зарыто, исполнители мертвы. И снова все присутствующие гибнут в результате несчастного случая… И еще. – Ильич смущенно кашлянул. – Прости, Максим, прозвучит для тебя неприятно, но прошла туча лет, выросло новое поколение, которое даже не знает о том резонансном деле. Большинству людей все равно, никто не пойдет против Молоха, который их всех раздавит. Людям интересна лишь их собственная жизнь. Им нужно выживать, кормить семьи. Ты даже не в курсе, какая шпана здесь всем заправляет…