– На волю, – Николай грустно усмехнулся и сделал большой глоток коньяка. – Хочется на волю. Унестись за леса, поля, океаны.

– В гости к сказке?

– Не бывает в жизни сказок.

Его лицо вдруг стало злым. Он вылил себе в бокал остатки коньяка и резко выпил. Потом молча встал и вернулся минут через пять с новой бутылкой. В этот раз он налил и мне.

– Сказок нет. Только откровения. Наслушаешься и сдохнуть хочется.

Дальнейший разговор я почти не запомнил. Николай много пил, много говорил и даже пытался плакать. Спать мы легли последними, и лично я был почти удовлетворен проведенным вечером.

Проснулся я от резкого лязгающего звука. Надо мной, чуть покачиваясь, стоял Николай. В руках он держал Holland & Holland. Оба красивых ствола смотрели мне прямо в глаза. Не нравился мне их взгляд.

– Сука ты, – Николай тряхнул головой. – Вставай. Выходи, – он повел ружьем в сторону двери.

Спал я, к сожалению, на веранде и, к двойному сожалению, в полном одиночестве. Можно было, конечно, закричать, но друг мой Коля был уже не настолько пьян, чтобы промахнуться с двух метров. Но, увы, и не настолько трезв, чтобы в полной мере осознавать свои действия и их неминуемые последствия. Так что я вышел из дома и с некоторым извращенным интересом стал ожидать дальнейшего развития событий.

Особого страха я не испытывал. Все же я еще не настолько дорожил выданной мне жизнью. Но и радости, что характерно, не было. Все-таки сомнительно, что отсутствие жизни доставит мне хоть сколько-то удовольствия. В общем, сплошная нерешительность. К тому же еще так темно.

Николай остановился напротив и пару минут нетвердо стоял, целясь в меня из двустволки. На губах его застыла горькая, истеричная усмешка.

– Сука, – повторил он, наконец, с плачущими интонациями. – Ненавижу тебя. Всех ненавижу, но тебя ненавижу первого.

Я предусмотрительно промолчал, понимая, что этот монолог лучше не прерывать. Руки у Коли изрядно дрожали.

– Зачем ты со мной говорил? Знаешь, что я сейчас делал? Знаешь? Плакал! Как овца, плакал! Жил ведь и жил! Пусть несчастливо, зато хорошо. Сладко ел, всех имел! А как теперь? Куда мне теперь идти? Везде же эти козлиные рожи! Пляшут, хохочут и тебе губы растягивают, чтоб тоже улыбался! А я не хочу! Не хочу больше улыбаться! Некому мне улыбаться! Ну! Что молчишь?!

– Заслушался. Все жду, когда взойдет солнце и моя козлиная рожа превратится в архангельский лик.

– Вот убью тебя, – продолжал между тем мой недавний собутыльник. – И все. И в бега. Деньги в карман, самолет до жарких стран, а там начать все сначала. Новое имя, новая жизнь. Легкая, светлая жизнь.

– Где ж ты видел легкую, светлую жизнь, Коля? – Я все-таки не выдержал. – Это как раз из тех сказок, в которые ты не веришь.

– Сука… – проскрежетал Николай. – Заткнись!

– Я к тому, Коля, что когда ты меня убьешь, то тебе станет еще паршивее. Ведь ты поймешь, что я был прав.

– Сейчас проверим.

– Ты ведь убьешь единственную козлиную рожу, которая тебя очень хорошо понимает. Которая так похожа на тебя. Ты ведь тоже козлиная рожа, Коля. Только близорукая. Никак не разглядишь в зеркале свои вторичные козлиные признаки. Опомнись, в жарких странах козлов еще больше, просто они в панамах.

– Вот видишь, – печально протянул он. – Снова ты мне все переломал. Ну что ты за человек?

– Тот еще человек.

– Ненавижу…

– Взаимно.

– Хорошее ружье, – неожиданно сказал он. – У меня такое же. Я из него кабана убил в прошлом году.

– Может, и в этом убьешь кабана? Он ведь гораздо толще и симпатичнее меня. Он будет так рад.

Николай посмотрел мне в глаза тяжелым, скорбным взглядом и медленно опустил ружье. В его пьяной, ссутулившейся фигуре сквозило мировое отчаяние. Безнадежность последнего листопада.

– Сука… – прошептал он мертвым голосом и вошел в спящий дом.

Я с грустью посмотрел на ночное звездное небо. Большая Медведица сонно махала мне мохнатой лапой. Сука я, видите ли! А сам он герой-драконоборец! Рыцарь в заблеванных доспехах. А виноват, конечно, я.

Конечно, не я! Виноват коньяк, много коньяка. Интересно, что этот стрелок расскажет мне завтра? Еще одну слезливую историю о страшной ошибке? Так ли он ошибся? Где-то на пару другую рюмок.

И все же забавные плоды дала его выпрыгнувшая на волю асоциальность. Бесцельная, обреченная, она все равно ищет путь к спасению своего мертво-рождения. И вот они! Несмелые, жалкие, проигранные попытки. Социуму достаточно потянуть лишь за одну веревку. А таких веревок у него сотни. И каждая прочна, как вера еретика.

С Николаем мы встретились утром. В бане. Он смотрел на меня затравленным взглядом и долго ждал, когда мы останемся наедине.

– Прости, Саша, – сказал он наконец, дождавшись момента. – Прости дурака. Не знаю, что на меня нашло. В жизни такой ерунды не творил. Страшно вспоминать.

– Ружье хоть заряжено было?

– Да, – он опустил глаза.

– Бывает, Коля, – у меня эта ночь оставила минимум переживаний. – Половина от твоего следующего кабана – и в расчете.

– Спасибо, – он сжал мое плечо. – Еще раз прости.

После бани Николай сразу уехал. На меня он больше не смотрел. Сколько же правды сказал он вчера и сколько сегодня? Ведь убил бы. С радостью бы меня убил, если бы знал, что это поможет. Всех бы в доме перестрелял. И в соседних домах. И не перед кем ему было бы извиняться поутру.

– Не торопишься? – Безладов, как всегда свежий, незаметно подошел ко мне.

– Зависит от альтернативы.

– Тут рядом еще один день рождения празднуют. Надо съездить. А один не хочу.

– Я без подарка.

– Что-нибудь найдем. Мне много барахла надарили.

– Пить не буду. Не могу больше.

– Ну и будешь сидеть трезвый, как куропатка.

– Заманчиво. Но завтра, по любому, домой.

– Все не допишешь?

– Последние аккорды.

– И как в целом?

– Гениально!

– Совсем как у меня, – он зевнул. – Сейчас всех провожу и поедем.

Разъехались все часа через два. К этому времени я, несмотря на свои обещания, все же успел выпить стакан портвейна. В голове образовалась нехорошая пустота. Пустота, в которой не найдешь облегчения, только еще большую тяжесть. Пустота усталости и непонимания.

Я очень не хотел в один распрекрасный момент оказаться на месте Николая. Не хотел плакать по ночам и извиняться утром. Не хотел с разрубающей ясностью осознавать, что уже ничего не изменить. Зачем что-то менять? Ведь все скоро закончится. И, конечно, начнется снова, но уже без моего участия.

– Саня, не спи! Едем!

Едем, едем, не уедем. Я неловко встал и направился к машине.

Когда мы подъехали, я понял, что у Владимира была очень маленькая и скромная дача. Не дача даже. Так, сарай в закутке жизни. Здесь же за огромными чугунными воротами распологался едва ли не замковый комплекс, украшенный ухоженными насаждениями и античными скульптурами. В глубине угадывались пруд и теннисный корт. В общем, судя по всему, на этом дне рождения все-таки стоило выпить.

– Думается, тут после прошлого дня рождения не всех нашли, – я с сомнением смотрел на открывшееся великолепие. – А я без галстука.

– Расслабься, – Владимир припарковал машину. – Здесь довольно либерально.

– А что с подарками?

– Я отдам шахматы. А ты Пикассо.

– Утраченного?

– Розовый период.

– Не жалко.

– Не время сейчас для жалости, Саня! Ох, не время… – он кивнул в сторону. – А вот и наша хозяйка.

Про хозяйку я уже знал, что звали ее Полина, а больше мне знать было и не надо. По крайней мере, в этом Безладов убедил меня довольно легко.

Эффектное каштановое каре, спокойные карие глаза, уверенная улыбка. Красивая женщина. Нос, правда, длинноват, но по сравнению с четырехэтажной цитаделью это же совершеннейшие мелочи.

– Владимир, – раздался голос мурлычущей пумы. – Я так рада, что вы приехали. А кто ваш друг? – слабо заинтересованный взгляд на меня.

– Александр, – представился я. – Брат Владимира. По перу, разумеется.

– Очень приятно, – Полина блеснула глазами. – Пойдемте. У нас все только начинается.

Все только начиналось, но начиналось, явно давно. Во всяком случае, количество гостей, еды, алкоголя и общего веселья говорили как раз об этом. Женщины были изящны, мужчины дружелюбны, а официанты своевременны.

Пили за прекрасную Полину, за великолепную Полину, за волшебную Полину. За нашу дорогую Полю тоже пили. Я утомленно пил вместе со всеми. Все-таки я пил очень хороший портвейн. И все-таки надо было продолжать охоту. По крайней мере, до тех пор, пока из-за облаков не выскочит фея с корзинкой новых, чудесных идей. А еще в короткой юбке и ажурных чулках.

– Не знаете, сколько ей лет?

Заговорщицки прищурившись, на меня вопросительно смотрел лысоватый толстяк с бокалом шампанского в руке. Огненно-лиловый галстук на необъятной шее навевал мысли о яхтах и личных самолетах.

– Красивой женщине всегда где-то в районе двадцати трех.

– Хороший возраст, – толстяк одним глотком осушил бокал. – Я в двадцать три играл в водное поло.

– А я на гитаре.

– Так, может, сыграете? Я где-то здесь видел! Высоцкого? Вспомним юность!

– Боюсь, я забыл весь репертуар.

– Грешно забывать Высоцкого.

Толстяк бросил на меня укоризненный взгляд и пошел искать более достойного собеседника. А в голове, помимо воли, начал громко и яростно петь Высоцкий. Про любовь, дружбу и горы.

– Не угостите сигаретой?

Женщина. Дорогой костюм, минимум косметики, взор прохладный, но уже довольно пьяный.

– Увы, не курю сигарет.

– И мне надо бросать, – она покачала головой. – Надо, но не хочу. А вы как думаете, что важнее хочу или надо?

– Важно, чтобы страховка не подвела.

– Что?

– Я говорю, когда расслабиться, если не сейчас?

– Значит, не бросать?

– Не бросайте. Вам идет сигарета.

– Откуда вы знаете?

– Шепнул на ухо маленький никотиновый гном.

– А вы шутник!

– Только по нечетным.

– Шутки это хорошо, но тысячу шуток за сигарету! – она щелкнула пальцами и… растворилась в воздухе. Хотя нет, просто пошла стрелять сигареты.

Я немного побродил по дому. Оценил размах пейзажей в золоченых рамах, белоснежный рояль, быстроглазых официанток, туалет, куда не стыдно было бы зайти и дьяволу. Я затерялся в этом огромном доме, так же, как затерялся и в ненавистном мне мире. И я, конечно, найду выход. Но меня вновь обманут и попросят поискать еще раз. И я снова открою дверь, и мне снова скажут…

Поблуждав еще немного, я вышел на миниатюрный балкон, с которого открывался пленительный вид на лесной массив. Снег уже почти сошел, весело пробивались к солнцу первые листья, березовые стволы стояли неровной стеной храбрящихся новобранцев. Природа мчалась навстречу весне. Пробуждающей, обещающей, влюбляющей весне. Вечной надежде вечных желаний.

Совсем скоро распустятся цветы, яростно запоют птицы, с новой силой захочется жить, любить, мечтать. А она оглянется на мгновение, лукавым, игривым взором осветит твою непройденную дорогу и бросится дальше пробуждать, обещать, влюблять. И останется лишь покориться ее детской упрямой воле. И никто не будет думать о том, что осень опять придет слишком рано.

– Красиво, правда?

– Пожалуй.

Я повернул голову и увидел Полину (прекрасную, великолепную, волшебную). Она расслабленно смотрела на верхушки деревьев. В руке ее полулежал пустой бокал из-под шампанского.

– Вам нравиться у меня?

– Безбрежно.

– А мне понравился ваш подарок.

– Не может быть.

– Нет, в самом деле. Чем-то зацепило.

– И такое бывает.

– Вы ведь останетесь на ночь?

– Вопрос…

– Оставайтесь. Ночью будет весело, не то что сейчас. К тому же ночь так скоро.

Я посмотрел на циферблат. Полшестого. В апреле ночь начинается в где-то районе девяти. Действительно, не так долго. Когда я поднял глаза, то увидел, что меня вновь оставили в одиночестве. Все-таки очень тактичные люди.

Еще час я бездумно бродил по просторным этажам, пока не наткнулся на Безладова. Владимир находился в состоянии полного душевного умиротворения и вел легкомысленный разговор о кулинарии с добродушного вида парой лет сорока. Мне удалось ненавязчиво пристроиться в его тени и оставаться там вплоть до разрекламированной ночи.

А потом пробило десять часов, и громкий голос Полины прорезал монотонный гул истомившегося в ожидании вечера.

– А теперь все в лес! В лес, господа!

– В лес? Да по грибы? – я недоуменно посмотрел на Безладова.

– Боюсь, что нет, – Владимир сокрушенно развел руками. – В отличие от тебя, у здешних обитателей есть фантазия.

– Наша прелестная хозяйка что-то говорила про ночное веселье.

– Тогда держись. Должно быть жарко.

– Ну, значит, скорее в лес! А то еще подадут недожаренными.

И шумною толпой, презрев хмельной покой… Владимир, вы со мной? Не отставайте! Как странно и темно, но, впрочем, все равно. У вас с собой вино? Давайте!

До леса было минут семь. Полина вела нас, как Гермес своих подопечных. Из света во тьму. Из мира во мрак. И к чему эти загробные сравнения? Ведь будет весело! Ве-се-ло! И падать будем только от хохота.

Наконец мы вошли в лес. Под ногами вместо грязи я не без удовольствия обнаружил доски. Заботлива наша хозяйка, ох, заботлива. К добру ли это? Пускай будет к добру. К бескрайним просторам восхитительного добра. Пускай его раздают в стаканчиках, как мороженое. По двадцать пять рублей за стаканчик.

Бум! Бум! Бум!

Барабаны! Невидимые барабаны прорвали ночной покров, заставили удивляться, озираться и ждать, с трепетом ждать продолжения.

Бум! Бум! Бум!

Уже со всех сторон. Громкие, ритмичные удары. Нестихающий, бешеный бой. Какой-то языческий, древний мотив. И сразу мерещатся кентавры, оборотни и прочие лесные духи.

Бум! Бум! Бум!

– Тебе страшно, Володя?

– Еще не решил, а тебе?

– Мне стыдно об этом говорить.

Вдруг огненными стелами вспыхнули высокие костры, колдовским светом озаряя приютившую нас рощу. Ярко горели костры, а на их фоне появлялись и начинали плясать женские и полукозлиные фигуры. Дриады и сатиры, насколько я мог судить из общего замысла.

Бум! Бум! Бум!

– Друзья мои!

Я поднял голову. На высоком постаменте стояла Полина. Она смеялась и махала нам руками. Сейчас она была похожа на эльфийскую королеву.

– Сегодня праздник весны! Праздник любви! – она подняла руку, и барабаны смолкли. – Я хочу, чтобы каждый из вас забыл про свои тревоги и оставил место только для вина и веселья! Веселитесь! Веселитесь, как в последний раз! – она снова взмахнула рукой.

Бум! Бум! Бум!

– Да, масштабно, – похоже, обещанное веселье оказалось не шуткой. – Ты танцуешь, Володя?

– Когда пьяный.

– Я тоже. Выпьем?

Бум! Бум! Бум!

Вокруг нас уже начались дикие пляски. Дриады и сатиры стремительно подхватывали еще не пришедших в себя людей, заставляли их пить из больших плетеных бутылок и двигаться в такт яростным звукам барабана. Нас с Владимиром мгновенно затащили в хоровод, в центре которого извивалась стройная дриада. Она мерцала в свете костров, словно ожившая бронзовая статуя.

Бум! Бум! Бум!

Кружилась голова, перед глазами грохотало пламя. Дриада с оливковыми волосами обливала меня вином и слизывала красные капли с моих щек. Было нереально, было завораживающе. Праздник весны, праздник любви. Ожившая сказка, манящая мистерия. Легкость самой природы. Вино и танцы, мужчины и женщины. Что еще надо человеку для счастья в такую ночь? Да разве нужно что-то иное? Разве оно не испортит, не опошлит эту хрупкую первобытную гармонию?

Бум! Бум! Бум!

Я с трудом вырвался из объятий дриады, вина и барабанов. С трудом отстранился от этой прелестной вакханалии. Все-таки я был уже пьян и очень недоволен охотой. Ну а здесь мне поохотиться точно не удастся. Сюда не пускают с прицелами и манками. Весна и любовь строго охраняют свои владения.

Сейчас я на обратной стороне. На той, где люди любят друг друга, желают друг друга, хотят быть друг с другом. Я там, где социум чист и безгрешен. Там, где моя ненависть не найдет ни поддержки, ни утешения. Ересь асоциальности сейчас далеко, за лесами, за кострами.

Кто я здесь? Изгой! Мне ни за что не почувствовать этой всепоглощающей радости, этой простоты и легкости жизни. Мне не смеяться над ужимками сатиров, не восхищаться изяществом дриад, не захлебываться в водопадах вина, не греться у шатров-костров. Мне не быть здесь. Я не должен здесь быть.

Бум! Бум! Бум!

– Александр!

Возникшая из ниоткуда Полина схватила мою руку и увлекла в опаляющий танец. Она смеялась и смотрела на меня пьяными, беззаботными глазами открывающего подарки ребенка. Она торжествовала, она была эльфийской королевой, и весь лес склонился перед ней на колени.

– Я же говорила, что будет весело!

– Я вам сразу поверил!

– Вы пьяны?!

– Вот-вот буду!

– А я пьяна! Давно я не была так пьяна! Выпьем еще!

– Выпьем!

Мы выпили вина, на этот раз белого, и в зеленых глазах Полины засверкали искры эльфийского безумия. Она притянула меня к себе и жадно поцеловала. Ее губы на вкус были, как огонь, – злые и горячие. А вот я, боюсь, был немного прохладен. Впрочем, Полина этого, похоже, не заметила.

Бум! Бум! Бум!

– Я так мечтала об этом! – она обвела рукой круг костров. – Только об этом я и мечтала!

– О чем же будешь мечтать теперь?

– О том, чтобы праздник не кончался! Никогда!

– Смелая мечта!

– Просто не надо трезветь! Выпьем, Саша!

– Выпьем!

Бум! Бум! Бум!

Она отпустила меня только через час. Пьяная, влюбленная, восторженная. Словно сама весна пришла на зов наших костров. И она не собиралась уходить. Это мы шли за ней. Шли легкой поступью лесных эльфов.

Я сделал пару шагов в сторону и неожиданно оказался в небольшой компании, которая с шумным интересом наблюдала за борьбой сатиров возле одного из костров. Выглядело все крайне эффектно. Сатиры с криками бросались друг на друга, рычали, бодались бутафорскими рогами. Мелькали мускулистые руки, веревочные хвосты, яростные оскалы. Ни один не мог взять верх, ведь им не платили за победу.

– Это, наверное, самое странное из того, что я когда-либо видела, – хрупкая барышня, не отрываясь, смотрела на кувыркающихся борцов. – Правда, Димочка?

– Я как-то видел, как дрались два Деда Мороза, – Димочка обнял свою спутницу. – Тоже зрелище еще то.

– А я как-то сам дрался с Дедом Морозом, – стоящий рядом длинный субъект коротко рассмеялся.

– Из-за подарков?

– Из-за Снегурочки.

– И как?

– Честно говоря, не помню, – длинный опять рассмеялся. – Новый год же! Все в мясо!

– А вы художник? – вдруг обратилась ко мне девушка. – Я видела, вы Полине картину подарили.

– Временами. Больше писатель.

– А я вас читала.

– Возможно. Волковский.

– Волковский! Александр?

Я осторожно кивнул.

– Я вас так люблю!

– Тронут, – я снова кивнул.

– И Димочка вас любит! Правда, Димочка?

– Правда, – чуть смущенно прогудел шкафообразный Димочка.

– А я не читал, но одобряю, – длинный неожиданно схватил и решительно пожал мою руку.

– И не читайте. Фантазия всегда лучше реальности.

– Мальчики, давайте выпьем!

– Правильно! Давай выпьем, братан! За литературу!

– За литературу!

Бум! Бум! Бум!

Я пил за литературу с людьми, которые в ней ничего не понимали. Почему я так решил? Так ведь они считали меня отличным писателем. Впрочем, не все ли равно, в чем разбирается тот, с кем ты пьешь? Это совершенно не важно, ведь говорить вы станете совсем о другом.

И я говорил, пил, смеялся. Я бросил свою бесполезную охоту на корм негаснущим кострам. Я принимал комплименты и сыпал комплиментами в ответ. Я целовал дриад и плясал среди сатиров. Этот бой был уже проигран. Как говорил один из местных, – есть армии, на которые не нападают^[1]. Сегодня я в плену. Сегодня меня заставят плясать, пить и смеяться. И мне не вырваться, пока не погаснут костры. Пока не смолкнут барабаны.

Бум! Бум! Бум!

Очнулся я в светлом, явно гостиничном номере. В голове шумели барабаны и скакали сатиры. Я встал и подошел к окну. За окном текла широкая, полноводная река. Глядя на реку, я с некоторым трудом прикинул, где оказался. Не знаю почему, но это утро я встречал в некоторой дали от Москвы.