Курка у меня была кожаная, так что смыть кровь удалось довольно легко. Пара капель попала на рубашку, но их было почти незаметно. Джинсы тоже сильно не пострадали. Даже рана на голове практически перестала кровоточить. Все для меня! Я тщательно вымыл лицо и руки, вздохнул и вышел из своего укрытия. К некоторому облегчению отсутствие мое заметил только Безладов.

– Где был? – Владимир невозмутимо пил коньяк в обществе богемы с тоскливыми, но довольно красивыми глазами.

– В ванной. Похоже, немного перебрал.

– Что-то ты сегодня быстро.

– Бывает.

– Ничего, главное – не сдаваться.

Я оставил Безладова с его новой возможностью и немного покрутился среди смеющихся, шумящих, спорящих людей. Что и говорить, жалкое времяпрепровождение. Леве наконец улыбнулась удача, и он вышел сухим из тройных распасов, чему теперь громко радовался, воздавая неумелые хвалы своему добродушному богу. Мечеслав читал что-то из личного репертуара группе утомленных барышень и, как ни странно, имел определенный успех. А у Владимира, похоже, окончательно оформились планы на вечер. Вернее, уже на утро.

Мне больше нечего было делать здесь. Я хотел спать. И я хотел спать один. И еще я очень не хотел просыпаться. Я коротко попрощался, вышел из дома и пошел ловить ночного извозчика. Будем надеяться, завтра в мою дверь не постучится хмурый старлей.

Минут пять я стоял на запорошенной фонарным светом дороге, пока меня не подобрал загорелый юноша на потрепанной мазде. Я дал ему четыре сотни, и он повез меня домой. К пустому холодильнику. К недописанной рукописи. К горькой правде. И к новому дню. Нет! Только не домой!

– Останови здесь!

Машина затормозила возле безрадостного вида гостиницы. На другую у меня не хватило бы денег. Я снял самый дешевый номер и немного посидел на упругой кровати, глядя в черное окно. Я не заметил, как сон утащил меня на дно своего шепчущего омута.

Просыпаться мне, конечно, не стоило. Страшно болела голова. Безумно хотелось пить. Вот они – печали бывшего бога. Я с трудом сел на кровати. Я ненавидел даже эту кровать. Что же будет дальше?

А дальше у меня было только два варианта. Первый очевиден. Вернуться домой, взяться за работу, тихо жить и тихо, безжалостно умирать. И еще был второй. Красивый. Перестать быть человеком.

Не для них, конечно, лишь для себя. Но нужен ли мне кто-то иной. Нет! Нет! Двести тысяч аккордов нет! Значит, пусть будет так!

Вот теперь я мог ехать домой. Ведь это был не мой дом. Теперь можно дописать книгу. Это не моя книга. И можно без скорби смотреть в глаза всем этим странным существам. Ибо я не один из них. Ну а ненависть? Она пускай остается. Пускай согревает меня от ледяной тоски за углом.

Через полчаса я шел по полноводной московской улице и не думал о том, кем я стал. Уже не бог, еще не человек. Что же ближе. Я знаю, что ближе. И я, как могу, ухожу от этой близости. Как долго мне будет удаваться уходить? Пусть будет хотя бы недолго.

Через час я был дома. Дома у Сашки Волковского. Я без аппетита поел и без лишних раздумий включил ноутбук. Ну что, моя смешная фантазия, я снова с тобой. Слишком мало мы не виделись. Никто из нас не заскучал.

Болела голова. Ну, это ничего. Человек будет терпеть. Будет терпеть столько, сколько я скажу. Столько, сколько будет угодно богу.

Ну а ты? Ты еще любишь ее? Беспредельно! А ты его? Необратимо! Вот так категорично? Но вы забудете друг друга. Сделаете то, чего никогда бы не сделал человек. И вы не будете об этом жалеть. В вас не останется жалости. Вы отдали этой любви все, но ей надо было гораздо больше. Слишком много на вас двоих.

И вы, конечно, не согласитесь со мной. Но кто спросит вашего согласия? Кому нужно согласие придуманных людей, если его не хватает на живых. Так что вы забудете, но не сейчас. Не сегодня. Сегодня вам предстоит последняя ночь из огня и ненависти. Последние мед и горечь поцелуев. Последний аккорд гениальной, недописанной симфонии.

Я долго писал ни о чем и ни для кого. Получилось, как мне показалось, неплохо. Непонятно, но это даже хорошо. Ведь приятно, прочитав что-то непонятное, потом рассказать всем, о том, что все прекрасно понял? Очень приятно. Ну так вот вам! Наслаждайтесь!

Оставался еще непредсказуемый финал! И что же в нем будет непредсказуемого? Кто-то умрет? Это, пожалуй, самый предсказуемый финал из всех. Кто-то простит? Слишком уж жаждут они прощения. Не дам! Кто-то поймет, что все было зря. Вот! Вот уже что-то стоящее. Человек никогда не скажет, что его любовь была зря. Не посмеет. Но я посмею. Печальный будет финал. Но финал, пожалуй, всегда печален. Так или иначе. Все!

Я с силой захлопнул ноутбук. Я вдруг со всей ясностью понял, что уже давно занимаюсь тем, что жду. То есть провожу время за самым распространенным занятием в этом мире. Здесь всегда ждут. Ждут и надеются, ждут и боятся, ждут и сомневаются. И, наконец, ждут и не дожидаются.

Так просто довериться равнодушному времени, не замечая при этом его равнодушия. Просто подождать, и все будет хорошо. Все… образуется. И боль пройдет, и счастье найдет. А потом, у края жизни, поймешь, что тебя обманули. Перепутали счастье и боль. Как же так? Вот так! Ты просто слишком долго ждал.

Бог был на грани. Человек рвался наружу ревущим ураганом. Мог ли я его остановить? Но на вопросы уже не остается времени. Тем более на вопросы без ответов. Человек ненавидел бога. Бог ненавидел человека. Я вернулся к тому с чего начал. Я не очень хочу знать, чем все закончится. Другой вопрос, – что мне придется. Придется посмотреть в многогранность моей арены.

Социум. Мой непобедимый, безжалостный враг. К слову, не только мой. Здесь много зараженных болезнью асоциальности. Смешно то, что асоциальность как состояние безмерно человечно. Асоциальность – это конфликт. Конфликт – основа социума. Столкновение разумов, желаний, стремлений. Рождение нового смешанного-перемешанного знания. Человек не против социума как феномена, но против той роли, которую социум ему отвел. И, имея слишком много врагов конкретных, он соединят их в единого врага. Врага, которого ему не победить хотя бы потому, что времени явно недостаточно. В том числе и у меня.

Значит, не стоит думать о победе. Но стоит подумать о шансе на выживание. О том, чтобы поискать этот безумный шанс. И для этого стоит залезть в самые дебри асоциальности. И славно в этих дебрях поохотиться. Странная охота в странном месте. Не будет погонь и трофеев. Может быть, даже не будет крови. И, скорее всего, я так ничего и не найду. Но я хотя бы буду охотником. И теперь мне крайне нужен загонщик.

Я набрал знакомый номер.

– Говори…

Обладателя хриплого, грубого голоса звали Константин Ремнев, а чаще Костя Ремень. Он был потрепанным жизнью металлистом, ударником каждой пятой третьесортной московской команды. У Кости были проблемы с алкоголем, наркотиками, женщинами, законом и просто людьми. Он был законченный мизантроп и без пары минут социопат. В общем, – идеальный загонщик.

– Здорово, Ремень! По пиву? – беспроигрышное предложение.

– Угощаешь?

– Частично.

– Где?

– В «Мефистофеле», часа через два.

– Пойдет, – Костя повесил трубку. – Не любил Костя Ремень пустого телефонного базара.

Если и был в Москве бар сомнительней, чем «Скрипач и Мефистофель», то я его, к стыду своему, не знал. Костя, наверное, знал, но вряд ли бы выдал мне эту тайну уличных псов. Так что я пригнул голову и пробрался в подвальное помещение в забытом ветром переулке.

Из хрипящих динамиков в тяжелом воздухе ревел Anthrax. Половина лампочек не горела, а вторая горела так слабо, что напоминала свет спрятавшейся за тучами луны. И далеко не полной. Однако хмурый взгляд лысого бармена это разглядеть не мешало.

Я без особого труда нашел свободное место, заказал у недоброго вида официантки темного пива и с интересом начал рассматривать посетителей бара. Охота, по сути, началась.

Справа от меня мрачно развлекалась группа то ли панков, то ли кого-то здорово на них похожих. В субкультурах я был не слишком силен. Парни давили жидкое пиво и как-то неестественно смеялись.

Девушка с разноцветными волосами печально смотрела в глубину бара.

Дети… неважно сколько им лет. Важно, что они так и не выросли. Может быть, социум не пустил их, когда они этого так ждали, а может, наоборот, сами не захотели входить туда, где станут, как все. Что ж, теперь они не как все. Теперь они еще хуже. Впрочем, для панков это не грех. Если они, конечно, все-таки панки.

Существует два типа асоциальных групп. Первые стремятся влиться во враждебный к ним социум. Вторые же, наоборот, хотят из социума вырваться. И если у первых задуманное нередко получается, то второй вариант заканчивается, как правило, либо полным перевоспитанием, либо изрядным ограничением подвижности. Похоже на элитный клуб, войти в который сложно, а выйти, увы, невозможно. Кстати, у меня в этом клубе почетное членство.

– Мой добрый друг, – голос вынырнувшего из полумрака Кости был полон сарказма. Не было у него друзей, и тем более добрых.

– Как жизнь, Ремень?

– Бесподобно, – он мрачно ухмыльнулся. – Где пиво?

Пиво появилось минут через пять, составив компанию паре двойных виски. Костя молча залил в себя виски, пиво, стряхнул пену с неухоженных усов и подозрительно уставился на меня.

– Чего тебе нужно, писатель? – тактом Ремень не отличался.

– Приятное общество, – я глотнул виски.

Удивить Костю было непросто. Он перепробовал все – от героина до сифилиса, и продолжал пробовать дальше. Но моя бесхитростная просьба, похоже, произвела на него должное впечатление. Редко кто мечтал о подобном обществе.

– Уверен, что ко мне?

– Более чем.

Я заказал у проходящей мимо официантки еще пива и на этой ноте Ремень сдался.

– Если задумал плакаться, то лучше сразу отваливай! – предупредил он и прикончил виски. – А если просто нажраться, то оставайся.

– Не просто нажраться, – я зловеще усмехнулся. – С продолжением.

– С каким еще продолжением?

– Достойным этого места и этого пива.

– Недетское продолжение, Саня. Ты вроде небольшой любитель таких дел?

– А я не из-за любви.

Костя Ремень радостно засмеялся и даже стукнул о мою кружку своей.

– За нелюбовь! – громко провозгласил он и уткнулся в меня хитрым, прищуренным глазом. – А из-за чего тогда?

– Для книги.

– Хорошие ты книги стал писать, Саня, – заключил Константин и потянулся к новой кружке. – Честные.

– Стараюсь.

Честные книги не появятся в этом мире еще очень долго и уж точно не с моей подачи. Поиск тропинок на ту сторону социума – слишком экзотический предмет для встречи. Но как же хотелось бежать по этой истоптанной тропинке. Бежать и оглядываться. Постоянно оглядываться. И не упустить тот раненый миг, когда, наконец, сменится пейзаж. Если, конечно, сменится.

– Как музыка? – одна из немногих тем, которые не вызывали у Кости неприкрытой агрессии.

– Все дальше от меня, – Ремень потихоньку напивался. – Скоро в барабан перестану попадать. Так куда двинем? – он допил пиво и треснул кружкой об стол.

– Туда, где не светит солнце.

– Это где?

– Я думал, ты знаешь.

– Знаю, – он глухо засмеялся. – Ни солнца, ни звезд. Сплошные сумерки мира.

– Самое место для нас с тобой.

Минут через пять мы вышли из бара, поймали машину с содранной тонировкой и отправились на ней в сумерки этого мира. В охотничьи угодья, о которых я так недолго, но столь искренне грезил. Трубят рога, лают борзые, в страхе разбегаются грызуны и парнокопытные. Осталось выбрать цель. И не жалеть ни патронов, ни шкуры. Когда еще придется поохотиться?

Я задумался и не отсек момента, когда мы приехали. На безлюдной улице высилось мрачное недостроенное здание с черными провалами окон. Я вопросительно посмотрел на Ремня. Тот кивнул и зловеще усмехнулся.

– Здесь никогда не скучают.

После такой рекомендации устоять было невозможно. Мы прошли мимо невнятного ограждения и пробрались в здание. По дороге Костя организовал для меня краткий экскурс.

– Лет пять назад дом бросили строить, и здесь стихийно образовалось сообщество по интересам.

Условное название «Десятка», – Ремень усмехнулся. – Какой-то умник решил, что за все здешние грехи девяти адских кругов будет маловато и рогатым парням надо срочно браться за циркуль и чертить десятый.

– Секс, наркотики и рок-н-ролл?

– Не так все просто, писатель.

Мы пробирались вверх и вглубь по узким лестницам и скрипящим доскам. Через несколько минут я услышал первый звук – чей-то приглушенный, яростный крик. Шаг за шагом, и вот вокруг нас сомкнулась какофония агрессивной музыки и невразумительных воплей.

Мы вышли на широкую площадку, в центре которой с мрачной отрешенностью дрались два человека. Оба худые, с изможденными лицами, они явно не были бойцами по жизни. Неумелые движения отчасти компенсировались звериной яростью и активной поддержкой со стороны многочисленных зрителей.

– Бойцовский клуб? – такого я признаться не ожидал.

– Бойцовский клуб, это для первокурсниц. Здесь все по взрослому, – Ремень махнул какому-то знакомому. – Сюда не от нечего делать идут. Идут за деньгами и наркотиками. Победишь, получишь столько, чтобы не сдохнуть еще неделю.

– И много желающих?

– Хватает.

– Драться или смотреть?

Я обернулся. На нас равнодушно взирал высокий, широкоплечий мужик с давно переломанным носом.

– Поглядим. Давай два косаря, – рука Ремня метнулась ко мне, приняла деньги и переправила их в карман местной стражи.

– Призовой фонд?

– А еще арендная плата и ментовская доля.

– Я смотрю, все серьезно.

– Серьезное только начинается.

Мы подошли к импровизированному рингу. Победитель пока так и не выявился. Хотя я бы отдал предпочтение татуированному субъекту с безумным взглядом и разбитым ртом. Он элементарно был больше своего конкурента. Больше и страшнее. Чем не повод?

– Ставить будешь? – Ремень с азартом смотрел на гладиаторский бой.

– Может, потом? – у меня с азартом вышла какая-то заминка. – А бывало до смерти?

– Здесь много чего бывало. И до смерти и еще хуже.

В этот момент мой татуированный фаворит полетел на бетонный пол. Похоже, я верно воздержался от ставки. Однако, как оказалось, это был далеко не конец. Его еще долго избивал бледный, бритый наголо человек с исколотыми руками. В черных глазах его горели злость и радость. Одно подарило ему другое.

Поверженного бойца оттащили куда-то за пределы света, а скалящегося победителя без особого чествования увели в другую сторону, видимо, за долгожданной наградой. Пленяющий финал.

Почти сразу же на арену вышли новые бойцы. У обоих были усталые глаза и тревожные лица. Да, пожалуй, лучшего места для охоты мне действительно не найти. Но, чтобы понять волка, придется залезть в серую шкуру. Ну или хотя бы просто набросить ее на плечи.

– Хочу попробовать, – я весело посмотрел на Костю. – Что нужно сделать?

– Нужно окончательно спятить! – Второй раз за день мне удалось удивить Ремня. Недостижимый рекорд. – Это тебе тоже для книги? Последняя глава?

– Если бы последняя, – я мрачно усмехнулся.

– Ты не сможешь, – Костя покачал головой. – Здесь мало хотеть драки. Нужно понимать, что позади тебя Ад, нижний ярус.

– С чего ты взял, что я не понимаю?

– С того, что ты, писатель, живешь в отличной квартире и давно не пьешь алкоголь дешевле косаря за бутылку. Откуда ты знаешь, что такое Ад? Вот этот, вполне земной!

– Вот и узнаю. Эй, командир! – я поймал взгляд местного громилы. – Я участвую!

– Через два боя! – громила оказался невозмутим. – Правила знаешь?

– Никаких правил? – предположил я.

– Никакого железа, никаких отказов, никакой ответственности. В больницу своим ходом. За победу двадцать кусков. Либо сразу дурью. Усвоил.

– Усвоил, командир, – я лучезарно улыбнулся. – Никакой ответственности.

Никакой ответственности! Мечта этого мира! Дайте автомат и скажите, что мне за это ничего не будет! Ох, как же здесь все заждались автоматов. Как же все хотят и не могут. Ведь ни один поступок не останется безнаказанным. А почему? Да потому, что вас слишком много, а значит, кому-то это обязательно не понравится. И он что? Совершенно верно. Он тоже возьмет автомат.

Я не волновался. Бог будет драться с человеком. Уже повод для слез. Я не дам себе большего. Минут через двадцать-тридцать меня будет бить незнающий, где завтра проснется, наркоман. А я должен буду бить его в ответ. Возможно, на меня даже кто-то поставит. Темная лошадка. Новая возможность. Или, скорее, случайный неудачник со странно заинтересованным лицом. Давайте! Ставьте последний рубль!

– Если упадешь, закрой голову. Не пытайся уползти. Только больше разозлишь, – в голосе Ремня было изрядное сомнение.

– Поставь на меня, – я достал из кошелька все деньги.

– Уверен? Много все равно не выиграешь.

– Ну, пожалуйста.

– Ну, ты в конец тронулся, писатель, – Костя с неохотой взял деньги.

А через полчаса я стоял напротив паренька лет двадцати. Он смотрел на меня с ненавистью и легкой опаской. Ему приходилось смотреть. За его спиной был Ад, и он не желал оборачиваться.

– Начали!

Мой противник бросился вперед. Сломать, загрызть, растоптать. Он хотел так многого, но только с одним итогом. Его мир сжался до размеров этой жалкой арены. Арены, которая всегда мала для двоих.

Драться я не умел. Да и не любил. Но мне и не нужна была драка. Это было просто необходимым условием. Мне нужен был вот этот обезумевший от гнетущей жизни человек. Его злость, его страдание, его жажда. И его ненависть. Ненависть, которая даст мне пару ответов. Конечно, все это при условии, что я останусь жить.

Навыков рукопашного боя мне хватило бы для схватки с усталой старушкой. Применять их лучше даже не пытаться. Пусть мне их заменит ненависть. Ненависть бессильного бога.

Я зарычал и, наклонив голову, врезался в своего врага. Я бил, кусал, получал удары и укусы. Ненависть на ненависть. В этой схватке у человека не было шансов. Он так мало знал, а значит, так мало ненавидел. Я же ненавидел все, что касалось моего взора и разума. Ручей против океана. Давид против стада Голиафов. И, что характерно, Давид был без пращи.

Я в последний раз ударил его по лицу. Уже без необходимости. Так, pro forma. Вокруг ревела толпа. Ей нравилась кровь – и кровь чужая. А коль скоро эту кровь подарил ей я, то, значит, и мне пока быть в фаворе. Ах, как я рад!

Я поднялся на ноги и с печалью посмотрел внутрь себя. Ну и что? Что ты понял? Что упасть легко? Что на дне не найдешь света? Боюсь, что все это ты давно знал. Но разве охота не только началась? Разве стану я измерять свое дело минутами? Как жаль, что для моего дела нет веков.

– Ну, ты дал, писатель! – Костя Ремень был уже рядом и протягивал мне открытую бутылку пива. – Эту книгу я куплю!

– Деньги? Дурь?

Мне предлагали приз. Хотя подобным тоном скорее стоило спрашивать из чего меня застрелить. ПМ? АК? СВД?

Я взял деньги.

– Как сам? Ничего не сломал? – Костя хлопнул меня по плечу.

– Вроде, нет, – я выпил пива. – Нои толку чуть.

– Двадцать косарей, чем не толк? – Ремень рассмеялся. – Плюс еще десятка за ставку. Прогуляем?

– А что еще делать с тридцатью косарями?

– Не знаешь? И я не знаю! – Косте явно нравился сегодняшний вечер. – Только давай задержимся. Давно здесь не был. Успел соскучиться.

Мы задержались, и я еще долго смотрел на них. На людей, которые били друг друга в надежде прожить следующий день лучше, чем прежний. И на людей, для которых это был повод весело провести время. Их с легкостью можно было поменять местами, и мир бы этого даже не заметил. Какая, в сущности, разница, кто будет рычать, а кто смеяться? Главное, что будет. Главное, что ни на миг не остановится эта изумительная карусель. Не погаснут развеселые малиновые фонарики.

– Я на тебя поставила.