7. – В посреднических голосах не существует ни истины, ни искренности, это мнимые формы зря глотки распахнувшие, каждая дискретная единица сама себе единство, не им знать и видывать ни свою, ни чужую участь, ибо вся их жизнь вниманием акцентирована на чём-то стороннем, дремучем, словно живущие бродячие сны, заблудшие в именах и возгласах, что поводят в их головах мыслеобразы и картинки. Налегай на вёсла, штиль подстелился под киль!

8. – Пассивная демонстрация есть выраженная приверженность безразличию, что есть неумение отстаивать свои позиции и взгляды, либо того хлеще, неумение их формировать. Штиль не только на море бывает, он может быть и ментальным. Мол, как будет, так будет, произрастаем и на всё пахнем, всё от горизонта до горизонта зеркально.

9. – Если баба не хочет, захочет баба другая, коль не ищи ты плуг, роднее милая не станет, если не видать её, и лишь скупое ожидание разводит руки, чтоб помахать на прощание бредущей подруге, что стопами прошлась по душе невзначай, толи помасировав, толи запятнав, но зиждется и дальше плотская сущность, проплывающий ветер ругает, слов незваный перелёт от уха к уху, никто не знает откуда, никто не подытожит куда,

Нет бабы рядом, что привносит желание вспахать почву чёрствую, дабы взошла потомственная ветвь из той, дабы было кому на преклонности лет уши занять речью буйства, не чающего в бреду милого образа, но глядя в него повсюду.

Но стоит мне уснуть, так голову мою цепляет нечто необъяснимое и неприкасаемое. Вновь существо неведомое о себе напомнить решилось пылая и сияя, словно тайна норовит вырваться из несметных глубин и явить себя миру.

(Богиня) – Хитросплетения заплётов, что рисуют небыль второпях, не вы ли тычетесь лбами в заборы воображаемые, идолы собственной прихоти и психоподобных пристрастий,

Зажатые мнимым упоением, превозвышенных напоров головных, приватизированных заочно мер, мол, мы требуем почтения, но ничего не привносим сим, словно то анонс рекламный на обочине в преддверии сделки торговой, придайте миру отпущение от своей порочности, иначе тот отпустит вас, иначе увязнет всё в грязевом застое, в мелочных изъянах ментальности.

Мы на корабле, не только оно в нашем распоряжении, но и мы в его власти всецело, несёт его море и дали небесных простор, кои неподвластны закону людскому, лишь помыслы, да и только, рассекают и меряют чарующий образ природы, что дарует плоти ещё один вдох, ещё один шаг к неминуемому и порой неугодному.

(Богиня) – Посоветовала бы вникнуть в закономерности окружающих истоков, каковым соотношением те даруют преисполненность, что вами предстаёт.

(Поэт во сне) – При жизни наслаждение помыслы дарует, после не имеет значения, сколько, как и что, отсутствие не преисполнено ни восхищением, ни соучастием, вон ещё один день петлю вяжет вокруг, только некому закинуть на сук, чтоб маятником качаться в одном циклическом ритме, из ночи в день, из дневного света во вселенскую темень томимую соблазном мимолётных совпадений, в дыхании развеявших свою участь по тропе, впервые стоп коснувшейся, так дланей дрожь окутана долгожданным прикосновением, каждой неровностью, каждой шероховатостью, словно то нещадный поцелуй выхватывает из мира случай и никогда его не отпускает.

10. – Скука ведь тоже разная бывает, у кого от глупости, а у кого от разума,

И эта тварь всю душу проедает, ни обладателю её, так окружающим,

Не ленность это, а нехватка любви и запала, что любовь разжигает,

Так напитывается туманной влагой пороховница, без искры, что существо иссушает насухо, когда триггер провоцирует детонацию,

Лишь облако дымное, хлопок взрывной и вспышка озаряющая лица, выгоняют роковой металл, чтоб тот настиг преднамеренно или нечаянно, так души настигают свой завет и в памяти могил скуки той лишаются, что дней их томных громозд коробила.

(Поэт во сне) – Мне не заскучать, хоть и ограничен бортом, а корабль берегами, вода маячит перед глазами, словно нашёптывает губами, сей диалог не даёт погрузиться в скуку.

(Богиня сквозь сон). – Никто не испытал и некому постигнуть вечность,

Беспечно взор в тиши пронизывает тьму, словно вымаливает себя и топится своею мерой в том, что меры не имеет вовсе, но нечто отбрасывает отражение оттуда, будто знает хитительный взор пронизывающий бурю разыгравшуюся необъятным воем, значет сущность, что не имеет выражения полного, насколько не дотягивает мысль к масштабу преисполненному всеобъемлемостью, ибо невозможно измерить, невозможно постичь одномоментно и всецело всё. Но сие положение шлёт наставление в рост.

(Поэт) – Скука, ну, а что же скука? Скука от томных граней, что жизнью всею не одолеть, но лишь покаместь, а те грани скуку одолевать не позволяют, формацией социальных звеньев предстают ограничением, да что там, всей вселенской преисполненностью, словно привычка губит всё заточённое в ней, если та не отзывается на бытийные параметры, кои мечутся в умозрительной небыли той, но никак не ограничиваясь её пределами и её предлогами. Навероное и вся вселенская даль выводит контур помысла за собственные грани, ведь она ни разу не закончилась.

(Богиня) – За очередным раскатом грома следует тишина, за каждой звездой подорванной замирает пространственная необъятность, и нет ни одной расчётливости, всё в силу складываюшихся частиц случается, ничего не исчезает, ничего не появляется, но форма меняется необратимо и постоянно, только виднеется след в виде предстающем, и ничего кроме того не существует, сплетается сущность бытия в стремлении буйном. Кто его видит и кто направляет, если некому чувством его обернуть? Каждая корпускула без помощи мается, но никому неведомо есть ли здесь задумка, кроме уже существующей. Изначально ведь её не может быть, но и начала тоже нет, коль пустота из себя ничего не порождает, а значит существующая материя есть в вечном скитании, лишь в разнящихся формациях есть её несотворимое, и лишь тем порождается замысел.

(Поэт) – Для чего ведаешь мне тайны бытия? Пригодятся ли? Бренная жизнь в тупике глупостей и потреб пресыщать плотские побуждения. Нужно ли выйти за пределы и как?

(Богиня) – Стоит ли лгать, если не умеешь ведать суть? Получается тупик заблуждений во благо любого посягательства, непробудный блуд, умолишение под предлогом впечатлений и эмоциональной кражи всех благ подвернувшихся.

Если хоть малейший выбор может истину встрепенуть, значит то не истина, а прихоть,

Ты знай, внимая сей посыл не определяющий адресанта, но исходящий к неминуемости,

Что меня нет в сим, если тебя ведёт кто-то за очередной иллюзией, не существует, пока имеет место быть нечто большее действительной сути, не являясь таковой вовсе,

Не желаю и не буду впадать в тупик ублюдочности, коим принято приукрашать и припудривать всякую глупость, я есть истина и сию в безмерность несу.

Прекрасные тона, волосы колосья и кожи нежный бархат ублажает взгляд, она плывёт в суетности полудня, подобно раненый цветок небрежностью, но чары не отъять, не вырвать, не отрезать, лишь мимолётный взгляд сползающей надеждой ускользает, лишь миг сплетённый в вечности негаданно возник, исчез, неведомо зачем, некому проверить значимость восторга, рвущаяся жизнью неотлучность, никем не предопределенная, всё давно здесь есть, и мы творящим жестом произвольности поводим, так водит по осколкам вечности несметный звёздный луч.

Всё, чего не было вчера, уже предстало, невозможно вселенский пыл отсрочить, но будет или нет, как разродится спелость плотская, не предначертано ни адом, ни раем, тотальная подвластность всеобъемлемости, что присуща каждому случаю, пред ней и ей изящно извиваясь амплитудой пламени меж всплесками рожденя и агонизации, от вдоха первого терзая груз материи, пока не исчерпается прогрессия симфонического зова, резонирующего в такт плывущего изящества мгновения, концентрация коего в каждой точке каждого места.

И тут я проснулся. Вдали виднеется берег, немой вперёдсмотрящий невнятно мычит:

"Что за место? Не стоит ли поведать и провизией запастись?!

Причала нету, пристани не видно, дикий край, но много растительности, а значит живность есть. Кто знает? Кто знает?"

– Будем плыть вдоль, пока не наткнёмся на признаки хозяйской деятельности!

Тёмные осколки ночи звенят ссыпаясь, шёлк полотен незыблемо лоснится,

И только шелест волн в глубинах простор играет невзначай, будто напоминает о днях текущих мимо,

О, как изящны мгновения спокойные, никто не видит и никто не знает сколько их отдано на откуп, покуда не иссякнет воля броская, что размеряет актом помысла в задоре с одиночеством,

Никогда не завершая, никогда не исчерпывая, лишь прерываясь в моменты отвлечения и гибели, что осыпаются звеня россыпью осколков по неровностям полотен жизни, отведённой задолго несметным напором плотским от частицы к частице.

Казалось бы всё тихо, но покой томился не долго в тиши, а дьяволица от скуки видимо, вновь возникла, но уже в присутствии команды всей.

– Что за диво! – раздаются крики.

Полыхает и искрится неведомая сущность, заметна озорница и умиление, а вокруг удивление и паника мечется по палубе. Наш корабль расплывчатым сиянием объяло, он вздымает в вышину, но куда и зачем, никто не знает, каждый держится за то, что попалось под руку: «Царица небес или ада, скажи, что творишь, чего надо!?»

– Тайны должны открыться и вознестись куда выше, чем слывёт древесина этой посудины, а если уж не хватает аргументов и рвения мысли, то придётся прибегнуть к психоэмоциональному высвобождению чувств, дабы те выплеснули в просторы ваши судьбы.

Словно подбитый дракон летящий ко дну,

Падение неизбежно, но сможет ли вырулить,

Дабы мягко упасть, никому неведомо,

Случай непредсказуемостью красен, тем и фатален,

Неуправляемость взором обрамлена или безучастием,

Так и вся жизнь, возникла негадано, негадано сникает.

К чертям собачьим или к господу богу,

Задаваясь в очередной раз невзрачным вопросом,

Увидишь ли разницу в спутанных дорогах,

Если на всём давно весит цена?

В сюжет не влазит божественность, тиснется,

Но трещит по швам скупой аншлаг, в нём скоро не останется места для жизни,

А мир всё продолжит катиться в никуда.

Корабль в упругой оболочке, всё расплывается вокруг, словно пустынный мираж в горячих воздушных потоках, мы проплываем сквозь тучи и высоты, море под нами мельчает вдалеке и отражает солнце подобно зеркалу, горизонты начинают обретать изогнутую форму, небесная синева сменяется на тьму, обнажаются безкрайние просторы и безчисленность звёзд, их сияние меняет цвет и яркость, члены экипажа теряют сознание от испуга.

Дьяволица провозглашает: «Теперь вы больше ведаете! Таковой виднеется форма вашего бытия в комплексе, но это далеко не всё, лишь мерклая черта восприятия испуганного».

Капитан орёт: «Испорченное детство, испорченная молодость, испорченное здоровье, испорченная жизнь! Может ты, случай нерукотворный, скажи, отчего этот сумрак убогий навис надо мною и швыряет некие отбросы на откуп скупому упоению?

Не мелочность ли, что не касается и ступнями босыми первозданного пути, не перебивает духа ветер, лишь мерзкая игра безропотной тоски под видом шальной дерзости скребущей собственные заботы, свои же потребы, только изнашивается место в миру тесном, что принято приукрашать позором, ибо больше нечем?»

Сверху виднеется вся Земля, будто шар, не зря издавна провозглашали мудрецы об округлости вселенских форм, но приверженцы прихоти не слушали их, словно незатейливые животные.

Корабль обогнул Землю в течении получаса, а дьяволица заливала всем в головы знания об устройстве мироздания: "Чтоб вы не мучались с водной стихией, я вас к нужной пристани подвину".

Боцман кричит:

«Если нужно что-то бюрократическое, можно поставить печати,

Ежели нужно что-то большее, можно плясать на пляже Стикса, пока не надломится мачта,

Вон виднеется тень чьей-то жизни в свету пылающего костра, в ночи распыляется жар жалящими остриями пиков по тьме хлестая,

Безумный танец мелькает и вопли о нём возвещают, провозглашая творение бытийной формации,

Проливается смех и его неистовая дерзновенность, он как и свет воспаряет к безмерности, планомерно утопая в небыли,

Энтропирует неистовствующими жестами кипящий напор воплоти, впервые и напоследок впивается празднеством в материю жизнь!»

Корабль плавно начал опускаться сквозь воздушные пучины к морю, пираты воспевают о полёте к высотам, вокруг виднеется весь мир, долины, реки, леса, горы.

Солнце неистово светит, в лампах погасшие угли и пепел.

Тьма рассеялась в душе, ветер затрагивает останки дымной мглы замершей во времени,

И шагает вдоль судеб отчаянно пресыщаясь дневной луной, с приветом или на прощание,

За кадром мелькнувшего лета, но впившегося касанием, что корень пустило в сердце до самого дна,

Растение сие ещё выплеснется цветом пьянящих ароматов, когда пресытится бренной влагой гонящей в жилах жар,

Да слезут с куплета томимые следом слова, что выжег на сетчатке лучами образ прекрасный жалящей страсти,

За ним протянулись лепестки отдавшись в объятия гибели, но преисполнив цветением мир,

Озарение встречным сиянием толкнувшим вселенское тело к новым временам, его неповторимость пронзив переменчивой градацией, прекрасной и ранящей неотвратимостью распыляющей блаженный запах.

Неведомая сущность сникла, исчезла, но оставила витающий след.

Ещё один член команды кричит очнувшись после обморока:

«Убогости тьма искрящая, нераспознанный скупой толк!

Незамысловатая кража во имя немых угод,

Неведомо нечто необъяснимое, что пестрит сутью и истиной,

Словно продымевшая счастье попытка приторговывающая местом на виселице.

Но где потерян смысл жизни был?

Не виден ни быт, ни предназначение оного.

Пускай пошире разверзнутся полотна скатертей, жрать угодно!»

Мы приземлились недалеко от места, куда должны доставить пойло, что в трюме, здесь строилось и судно, все присутствующие с подозрением косятся на меня: «Я вам говорил, теперь же ведаете и без моего, что нечто есть и сие истину провозглашает».

Не все прониклись, некоторые начали в себя приходить, кто-то ныряет в воду и вплавь бросается к пристани, остальные столпотворились вокруг и безпорядочно закидывают вопрошанием.

– Почему мы?

– Что это было?

– Что за диво?

– Выкладывай истину.

– Так виновен ты в возникшем?

– Если поделом живёте, отчего же не поделом судите?

У окольных подходов окольные результаты,

Ваши суфлёры по ходу эволюции давно выдохлись умственно и нехотя кривляются, словно от психомоторной дисфункции,

Их лица не подсказки шлют, а от жизни отвлекают, диалогу с вселенной помеха,

Стадия крепчающего маразма всегда имеет затяжной характер,

Момент неопределенности не столько творческий элемент, сколько творческая необходимость,

Есть она или нет, вопрос менталитета во всех его плоскостях и аспектах.

Взгляд на вечность обращён сквозь мир и нелепость его содержимого,

Бренный бред превалирующий в повседневности никогда того не постигнет,

Но именно постигнуть и требуется.

Я такой же свидетель, как и вы, неведомо столько же, но теперь мы равны и это не иллюзия,

Зато сотни миль морских далей прошли без единой трудности, осталось нести багаж знаний в быт.

Трюма были разгружены в течении суток, а выручка распределена согласно контракту, судно поставлено под вахтовую охрану, команда разбрелась по своим делам до следующего торгового заказа, пойло потекло рекой в местных тавернах и трактирах, графы и князья должно быть довольны, может и им явится немыслимое от пойла дивного.

Вымощенный гранит отражает свет из окон, цоканье копыт и звон застольного хрусталя сопутствуют вечерней поруке, что предстоит развеять шествием сквозь остаточную неизведанность дня.

Отдаю свою суть перманентному сдвигу,

Пускай растворяет вместе с содержимым,

Оседлать космос можно, но никто не осиливает,

Не договориться вселенной с жадностью и голодом,

Забытые рощи, не спетые возгласы,

Давит ошейник, скулит дикий зверь,

Отдайте ему мерила врождённые,

Чтоб забыл об ущербе скупых недоделок,

За мщением всё человечество строилось всю безконечность,

Но негоже хвалиться подлостью и ущербом,

Плоды поспели, собирать их некому,

Заслон когнитивный навис дурманом превозвышенности,

Кто главнее, тот не многое ведает,

Грубо говоря, ситуативно преуспел,

Кто ближе оказался к случаю в нужный момент,

Но не факт, что съесть всё успел, ничего не поделаешь,

За отпущением зиждется лестность,

Лукавый веер нужд и потреб,

И нет ни одной поспешности,

В истечении сущности повсеместной.

Безконечность не подпустит к себе глупость даже без единой мысли. Вселенная представляет огромный практикум, который отсеит все погрешности и неустойки, проблема только в том, что прежде чем напрямую взаимодействовать с вселенскими законами, придётся долго ограничиваться посредниками главенствующими по законам дикости.

Вот и хижина на окраине мира, где таится уединение мысли, нужно скинуть груз тяжкого бремени, если только неведомая ещё что-то не выкинет. Снимаю сапоги, ложусь, погружаюсь в сон, но вдруг ощущаю присутствие, только иное, не похожее на то, что было доселе…

Похоже на дьявола, это существо покрупнее, я чувствую его побуждения без слов, он ищет ту, что наш корабль за небесами водила, но всё же вымолвить нечто счёл: «Где эта дерзость, что трусит над преисподней истину? Думает, что чертям под силу выбраться из собственных оков? Вероятность есть, но она в вас зиждется и вам испытывать её».

– Неведома мне, как неведомы вы, с момента явления истина душу сгорбила, словно не знание, а ноша, до сих пор никак не выпрямлюсь, тревожный мотив, покуда и кой быт не постигнут в фундаменте, что словно миф, ни коснуться, ни унять, ни избавиться.

Но с чего это черти мы? Как нам сдаётся, ад где-то ниже, ведь не может быть, что мы пребываем в самой низменности, непохоже!

– Кажется вам от непомерной мнимости, что скребёте вершины, но то лишь утёсы ущелья в бездонной пропасти, вы не далеко от насекомых ушли, словно лишь претворились не ими.

– Тушится мясо на медленном огне, кто-то хочет, чтоб оно разомлело,

Искреннее вожделение прозрения, лепет блаженной ереси,

Эфиры жизни, ещё недавними шевелениями заныривают в душу сплетением аромата в заигрывании с аппетитом, размеренная в рецепте опытом ферментация на составные необходимые, кондиция несовместима с несдержанностью, но её уловить невозможно без проб и дегустирования,

Невозможно взлететь, если ни разу не подпрыгивал, невозможно счесть, если нечего считывать, вон за дверью ещё одна дверь и не все открыты, а на всех дверях разные замки и задвижки, содержимое отдельно в каждом дискретном элементе, но неотличимо в основах первостепенных,

За каждой формой стоит вечность, но нет вечности ни перед одним произведением жизни.

Ошибки могут открывать возможности, но если возможности возрастают или формируются только посредством ошибок, это истощает их до полного исчезновения.

– Таки чему-то научился, но это подобно младенческому лепету в сравнении с тем, что предстоит проделать на пути вечном сквозь просторы неисчерпаемые бытия.

Акт прелюдии имеет место быть в мечтах о том, чего не бывало,

Парад во имя сюжета, тупик парадокса, когда сюжет предначертан, но не предрешён условно,

Узлы заплетены туго, но не распутаны, их же принято расписывать используя палитру иллюзий, производную нужды преисполниться упоительным фоном метаболизма.

О, сияющий блеск жемчужины в центре лотоса, загадка не нуждающаяся в раскрытии,

Завеса автоматизма мыслительного над бездной чудес,

Пропащая истина в лоне небыли, нет позывов на повсеместность,

Лишь стоит изъять должный трепет, что выныривает из толщи безпросветных недр рутинных задержек, где очереди создают давление на издержки, что не позволяют на полные лёгкие ветряную свежесть вдохнуть, ведь и вкушение воздушного вкуса слишком потеряно в привычках к избытку стабильному, но без излишка нет запаса во благо свершений, каждая возможность профицитна по структуре, пустыни хранят лишь следы избавления, узкая вариативность сухости.

Молекулярный конструктор безчислен, но принцип его действия прост, лишь в нём живёт упоение божественное, ибо то плод творчества.