Вон ворона по сторонам глядит, изображает мудрость, так ведь хочется знать суть, так ведь хочется, что проще высказать и пьедестал, и вершину, чтоб не затруднять свои капризы, чтоб не срыгнуть прекрасное чувство из недр дивных, поневоле, поневоле умственной, что кажется сковывающей и лишней, яко нечем преисполнить мысль.

– Что мы всё о мысли, да сюжете?

Некак больше возвеличить пыл?

Айда, друг мой, выстроим нечто, что метит за пределы зримого.

Взгляни на небо,

Там ли чего нет?

И тьма, и свет,

Всё и ничего,

Как будто бы, но вот же, вот,

Несметною ношей, которую не взвесить целиком,

Не объять, но поносишь истирая стопами и выдыхая с воздухом,

Пока не разомкнутся звенья скованные блаженством и болью,

Всё поглядывая наперёд,

Что там, да сколько,

Лишь бы преисполнить волей вселенские просторы,

Так поступает творчество,

Пример достойный,

Достойный почестей и подвигов,

Размахом в жизнь,

От молекулы вьющейся до цивилизационных вершин, до миграций межзвёздных,

Так дистанция сокращается меж производным и производящим, меж формой и жестом созидания,

Но обстоятельно дистанции и так не было,

Держите быль за всё, что возникло,

Ведь то необратимо, не ограничено ничем, хоть и весьма зыблемо,

Лишь интенсивность сопряжённых количеств, локаций и мер обусловили ситуативный предел, исчислённый продолжительностью,

Но сама ситуация предела не имеет,

Вон, взгляни на небо,

Там ли чего нет?

– Парниковый эффект настиг мою душу и душит её, влажность 100%-ая тропических широт, сначала опадает избыток испарившийся, а после топит витанием паров разгоняющихся о Солнце?

Не мне ли видеть сущность природы, если смотрю я в неё, ведь безконечность стремясь плодилась и полнилась не будучи готовой ни к чему?

Только задумайтесь, безконечность, она так долго была, всегда просто.

Каково быть тем, что не имеет края, ни до, ни после?

Порой о том не подозревая, как то животное, согласно реактивной сущности бредёт и воет, на себя возлагает явственность контуров, что встречно изволившись предстают,

Ведь то немыслимо, но мыслью оформилось, обозначив себя из себя,

Вечность в себе топится и собой восторгается.

– Раз уж мы завели диалог в поисках смыслового сюжета, откуда, да и кто знать мог, что есть, как, зачем? Стоит ли поиск самого себя, коли порождён собою и ищет себя же?

– Боюсь, ищем мы не то, что уже найдено и не нуждается быть искомым, вокруг непокорённая тайна, не имеющая ни начала, ни конца, словно изнанка собственного тела, весьма уязвимое место, то и стоит превозмочь, избавиться от зыбкого положения действием и познанием.

– В мире принято замыкаться на выдумки в ожидании чудес, на деле же лелея поведенческий гедонизм и скудные интересы, не более чем, отсюда тупик и мерклый сюжет, если не сказать отсутствующий совсем.

Что может быть хуже виртуального пространства заблуждений в непокорённой безконечности?

Это всё равно, что субъект претендующий на владение мерами материи не учитывая её ни в коем случае, несовершенная выдумка претендующая на то, что её взрастило, формально слепая инстинктивная сущность за пищей протянувшаяся как химический элемент, эксплуатация образа и его отстаивание не прибегая к распознанию обстоятельств, безцельная инерция потребности питаться впечатлениями используя всё не учитывая ничего, что неизбежно обречено на вымирание, либо на упорную модификацию, ибо обладающее формой никогда не преклоняется пред небытием, умственный блуд не есть живая мера в долгосрочном шествии, лишь ситуативный момент во благо градиента прихоти/похоти и их возвышения на гормональной струе.

– Что же думает на этот счёт светило?

Всё начинается с общения и обстоятельных координат параметров, плетущаяся динамичность, иначе блудни непробудные и тусклый свет фонарей,

Ремесленичество это норма, а вот бездеятельность болезнь, паразитизм вырожденческий и возникший тем фиктивный финансизм с прочим маркетингом и коммерцией, ОАО, АОА, дайте нам, дайте нам, мы свои, от сердца и кожи,

Ширпотреб и наместничество сквозных международных величин, дует поток, протекает жизни форма, несметно сочится эволюция, из головы в просторы мало распознаваемые, чтоб было побольше, иначе не хватит,

Но что-то подсказывает, что чего-то в жизни не хватает,

Тонет, вязнет в информационном маразме и социальном мраке всё эпохальное, если не сразу, так с запозданием, хлам имеет свойство накапливаться и оползнем сглаживать все возвышенности предварительно те переворотив, мол, был хлам, теперь из хлама равнина.

Короткая историческая память у людей, вроде всё записано, но как оказывается, в хламу ничего не помеха и хлам тому причина…

На сцену объявился незримый кинетический сдвиг, чувствуется тактильно,

Незваный ветер дуновением следует от термального перепада к равновесию,

Но жизнь да и только достойна удивления, как бы ни возникла, ведь невозможно разом ни счесть, ни вообразить всю бытийность,

Как же все эти залезшие на вершины снуют по истине стопами, того не чувствуя, того не признавая,

Прикинувшиеся не зверьми владыки мнимости, в чертогах мерклых встрявшие всеми головами,

Словно старые ботинки по глине вымокшей буксуют вхолостую.

А жизнь, а где же жизнь? Несметною повинностью шкребёт то дно, то вышины,

Не зная от чего, от того и делая усердно вид, что это от всевышнего, оттуда, но не здесь; туда, но не сейчас и незачем.

Сложно обозвать сие предельно выразительным, проникшимся тем даром, что неведомо возник, незначимо откуда, ибо есть всецело сим безпрерывно, неотлучно.

Ветер и дальше несодержательно подпевал вселенскому пожару разгоняясь им, но не гася его,

Недалеко море шелестит, свой тон доносит, а на берегу такова картина:

На крючке пойманная рыба, издирает глотку жертвенно,

Голод хищнический, если не сказать химический, попался другому хищнику, природой более запутанной меры,

Биология – закон астрономический, перманентный сдвиг, который нуждается в неотлучном реактивном пополнении, со звенящей звёздной дрожью свищет без повтора,

Охота за охотой из подворотни в прорубь, из дула в небесную высь по крыльям,

Не по ангельским ли? Не свободы ли? Видать слишком низко взлетают и тонут в просторах неограниченных смелою поступью,

Словно впору возникнуть вершащему подвигу, навстречу слепящей лазури бельмом нарушив спокойствие, чтоб иссякая уничтожиться, чтоб расплести узел, пресытив восходящий накат, от томной молекулы до сплетения буйствующей жизни, которая склонна искать пристань и быть ею,

Никто не отменял изворотливость градиента пищевого, растягивающегося по бездне в жизнь длиною,

Стремится хищный глаз и видит жертву во всякой съестности,

Поток стремит в поток, испарение в свет, лучезарево во всякую основу,

Пока не зашевелится душевная смесь, чтоб и выход и вход, и выдох и вдох,

Словно дверь одна в одном вечном хороводе замолвилась скрипом старых петель,

А там новый день изливается дивом и песнью, избавил от голода трепещущим на крючке деликатесом.

Скрылись утки за холмом стремя за горизонты, знают утки где тепло,

Знают, что бывает холод, пережили период ледниковый, преисполнив форму потребностью,

Определённо исчерпываясь и стёсываясь о бытие.

Бог пошутил жизнь сотворив, безудержный эволюционный хохот,

Чтоб нечто возникло и хотело ещё в бездыханном полыхающем космосе,

А утки летят, оминают планетарный изгиб, знают как будто, что надо слыть независимостью от угоды материи бездушной,

Чтоб продолжить и на кон положить, что продлилось,

Цикл реактивный жизни, ведь возникнув погаснет, тихонько снижая интенсивность метаболизма,

Не угасает только лишь, что не явилось.

Главное, чтоб хотелось ещё, чтоб хотелось ещё, доколе осилится и не спится.

Созерцает бренность мига и зовёт то прекрасным, то ли форма жизни, то ли безобразие напрасное.

Низвергнут смысл бытия едва ли возникнув, роем голодных тварей не владеющих мыслью,

Бездумная наглая похоть норовит всё возглавить, но ни знать, ни выведать истину, словно то напор безалаберный хлынувший участью невольной, никем не предписанной,

Подобно камень срывается с обрыва, похоже на жест, но то лишь инерция булыжника поддающегося давлению свыше,

И нисколько не свыкнуться с отсутствием когнитивным, ни созиданию, ни ошибкам,

Ибо так тишина всё разом норовит постигнуть, предопределяя исход неучтивостью,

Но нету и не было в мире ничего неподвластного необратимости,

Обращается лишь то, что закономерность постигло, не собой привнесённую, но всё привносящую, сие есть всецелый закон и он однозначен, но окончательно несоизмерим.

Картина длится дальше, воспроизводится, ни остановки, ни границы, только фрагменты жизни и её всеобщий накат, мельтешит плотскою волей и её неряшливостью.

Если б не чайки, море на рассвете не издавало б свист и приятный скрежет, у них сигнальная система ещё от ящеров, это голос прибоя со сладким ароматом доносится под утро налитым солнцем, что в небе пылает сферическим вихрем, они кричат, тонким гласом источают: "Мы должны преодолеть экономическую зависимость освоения космоса, чтобы тот кормил нас с приростом, а там далеко в вышине новый замкнутый экологический цикл и самовоспроизводство с курортами, где прекрасный вид в безмерность усеянную звёздами".

Летать по галактике станет дешевле, когда звездолётов станет много, массовый поток обуславливает скидку издержек и высокую платёжеспособность, особенно если оттуда хлынет напор достижений, ибо без того не освоить даль вселенскую.

Медицина, технологии, ментальность, так чайки кричат и крякают, таков прекрасен рассвет неповторный, сеет тепло по морю и то его топит шурша приятно по ушным раковинам.

Жизнь идёт, планета катится по солнечному пылу, а сюжета нет и нет. Но был ли таковой?

Может вовсе и не нужен? Так и обрастает комом стужа вытискивая жар из избытка.

Не лезет из меня романтика последние времена,

Жёсткий материализм запрягает в себя уздами,

Всё бытие стало понятно, не загадка, вокруг оно всячески,

Лишь гляди не мимо и всматривайся, что и как,

В этом нет ни одного подвоха, вся ложь от голода, по большей части умственного,

Когда не хватает чего-то не только снаружи,

Хлещет гормонов напор по нервам, тактику поведения регулирует, но думать не хочет,

Бредущий химический укор от частицы к будущему,

Невольною формой завидует тому, чего не было,

Но ведь быть может свалится на голову поспевшый плод гравитационный или кирпич строительный,

Осторожней слывите под окнами, оттуда на руку скорую выпадают вместе с жизнью прострации тел, вслед за птицами, что промеж земли и неба не у дел сверепеют, орут словно натянута струна, вот вот лопнет слабое место и раздастся треском его песня,

Кто-то дескать, несанкционированность извращенцев приспичила присвоить себе всё, лишь бы не сгорбиться от ноши тревожных пустот,

Что подобно мысли засвистывают от скоротечности жизни, словно стихи возникают лишь от безделья, но безделье порождено не ими, и это навскидку припудренный занятостью мир, по сути лишь привычка к кормилице, целых сонмов выстроившихся в ряды под светилищем, что раздаёт на халяву тепло.

Берите же сколько угодно! Но убогих за душу не берёт, они не смотрят на космос, словно то выкинуть пальцем щёлкнув, а ведь получится наоборот,

Oчень похоже, что кастинг человечеством не пройден, экзамен на скуку никому не по силам сдать даже перед мнимостью господ, а там вечность топит материю взахлёб, пылают звёзды, выдавливают золото.

Кому б хватило его? Но некому душу им преисполнить, ибо преисполнены барахлом, даже не возгласом новорожденным, что вопиет о доблести первозданных жестов, они не от корысти, а за волей ревут на просторы безконечные, что сплетают их из боли и нежности.

Оторвите, оторвите зады от своей ежедневности, иначе свершится срощение и не сможет просвистывать исконное дуновение ветряными порывами между, а черствость, это от неискренности, она заводит в тупик, где привычка видеть подставные подвижки к тяге зыблемой за упоением, ради пищи, ради наживы, чтоб продолжаться непрерывно, ибо не разумом и не логистикой потребствует по жизни алый сок, не помогают магазины избавиться от голода, животное жрёт, пока не сожрёт все возможности, таков скупой удел биологии,

Но пока не сожрали всё, посмотрим, внимание обратим, вьётся буйный росток и преисполнен манёвренностью, этим преисполняется жест творчества с жизнь объёмом.

А море всё тужится, норовит высказать накипевшее, провозгласить брызгаясь и вспениваясь о том, что таится с несметных времён на сокрытой глубине.

Возвышается волна, не первая и не последняя, она посередине где-то, мчит к берегам,

Не её это вектор, кроме берега не к чему мчать, позыв заставляет восходить над горизонтом, позыв к небесам, бесы из преисподней выгоняют,

Жмут на педали газа, бурлят лавою фразы, извергаются на ветер, лишь только пена шипящая мимолётно сникает,

Нисколько, нисколько не должны они каяться, ни перед павшими, ни перед величавыми,

Не льстит себе невольно возникающее, не задевает гордость драгоценных камней, вода не сама прилегла океанами, такова прослойка накатывающего звёздного шелеста,

А владельцы пластмассовых мер всегда возлагают вину на то и на это, покуда слабость их гложет и скупая надежда безделия, видимо не могут смириться с возвышенностями мер, это слизняки сущностные, которые не бывают довольны жизнью, от того и сжирают мир, словно яблоко червь, исподволь, изнутри, не разбираясь, что и сколько кровью даётся, а что дано не по ним убогим самой вселенной, не по делу извёвшихся, не по сути возникших в очереди поживиться неведомо чем, мол вечность упёрлась в их пресыщение.

Все проблемы человечества из-за попыток утолить прихотливую глупость под видом неопровержимой правильности или основательного убеждения. На сегодня сие имеет глобальный масштаб и всевозможные личины, и ликующие, и страждущие. Таковое граничит со слабой разумностью и отсутствием понимания определяющих основ. Многие персоны меняются в лице краской и формой, как только чувствуют кормёжку или рискованный миг, и каждый раз они это делают с видом незыблемой истины.

Так гласит очередная волна, не отличаясь от прежней, но другой такой никогда не было и не будет, наверное.

Ночь, прекраснее которой ночи нет, случается единожды, случается единожды,

День, прекраснее которого дня нет, случается единожды, случается единожды,

Но, чтоб увидеть красоту их, нужно прожить все.

Вселенская перемотка кружащей планеты, то окунается в тень, то окропляется светом, но никому неведомо отчего и зачем, лишь иступлённые взгляды мигают поверх, словно рябь на воде. От того и сюжета всё нет и нет, лишь изобразительное отвлечение на экранах для поникших головою в небыли, умственное оскопление с помощью иллюзий и антен до стадии мелкоты душевной. А коли нет сюжета, нет ни автора, ни внемлющего, лишь необузданное благоразумием жерло пожинающих, но не взращивающих, ибо некак и нечего сеять, колея вырождающихся потребителей, и умом, и телом.

Без автора нет ни одного начала,

Но без автора есть всё,

И то не начиналось,

Из ниоткуда, незачем, само собой,

Но смысл есть,

Взгляни, сие тобой предстало,

Их хоть ты тресни,

Как не вовремя трескается бревно в пламени,

Вынося искру на повестку,

Концентриуя внимание, что норовит полыхнуть,

Доносится так и холодное дыхание,

Оно бездну черпает,

Замкнувшись в безысходном преддверии,

Раз за разом стремя в вышину,

Где просторней и нет томящего тяготения,

Что сковало давлением стезю,

Словно рельсы, не вынырнуть из русла,

Трамвай задерживает очередь,

Расписание скупое, жизнь в него взлазит туго,

Свершения и подвиги обходит по маршруту,

Лишь бы подольше заглатывали топи,

Всё то, что без опоры умолкнет,

Или просто сдохнет в безысходном плену.

Где-то в этой вязнущей спутанности затерялись тайны молчаливых веков,

Привет, моя родная Атлантида,

Не видел ли тебя, не слышал ли песни твоих порук?

Что доносились штормом морского безпокойства над вершиной ушедшей ко дну,

Опрокинь водяную толщу, хлестни метущей волной размером с эпоху,

Не нужно отсрочек, томится сухая земля,

Ей бы упиться и уйти за тобой в тишину, Атлантида,

За раздающимся именем сквозь веские времена,

Нависла траектория распрей, словно небесный водопад,

Из берегов океан норовит выйти, снизойти к нарушению устойчивости скупой,

В загадке безпамятства сникнуть, но миг безмерный преисполнить сдвигом роковым,

Чтоб однажды любопытство познать то решилось, откуда эхо доносит глас истока незримого,

Словно идея возникнув несётся в голову из другой головы.

Знаешь? Сюжета нет, но жизнь идёт, хоть ты вей, не вей собою мысль, всё в рамках одной последовательности предстаёт.

Не шутка жизнь, тем более не скудная,

Любят глупцы возвеличивать свои личины,

Не ради нрава дурного мир вечностью преисполнен,

За каждым немым эскизом безмерное полнится,

За каждой чередой не имеющая начала череда,

Но вот закончится ли? Но вот закончится ли? Но вот закончится ли?

Тут и замолвила безконечность, прорезалась напевом цветущей травы,

Полынь настолько горькая, насколько это позволяет ей выжить,

Недостаточно горькую растительность давно сожрали травоядные и приспешники их,

Хотя и всякий корм настигает удел количества,

Масштаб позволяет выделить специфичность,

Так формируется яд в жилах, качеством дифференцирующимся из массы обширной,

Так Солнце глаза выжигает, не смотри долго, а то расползаются молекулы частями,

Все формы сдувает напором, вопрос времени или ситуативной обстановки,

А полынь горчит не самовольно, горечь её сохранила,

То случай воздействия и случай отзыва, что несколько и некоторым хватило, кому сторониться, кому преисполнить букет.

Долго ли сюжет не сыскать? Отчего же его не видывали? Время не воротится вспять, вспять воротится бремя, от того и сюжета всё нет и нет, впереди лишь неизведанность и грани мер её закона.

Опыт подобен куче барахла, он незаметно копится и через время вы обнаруживаете, что не только не помните о некоторых вещах, но и что некоторые из них утратили значение, в этом суть опыта, он совершенствует ваши знания и обесценивает предыдущие, иначе опыт не формируется, этим исчисляется и время, формальной и процессуальной необратимостью утраты и приобретения, запечатлённой градацией воспоминаний и их применением в ситуативной обстановке. Динамика деформации ценностей и траектория формирования приоритета.

Казалась скука, нет предела, сюжета не сыскать, всё в некоторой степени безмерно, от того и требуется познание, но не тут то было, нечто вздрогнуло пламенем взойдя на память эпох, то ли знаменем, то ли хлещущей новью, восходит смертоносными лучами вселенский напор, хлещет и ни с чем не считается, дьяволица, жар и любовь.

Отдай мне душу дьяволица, я буду чаруем ею до последнего всплеска нервного импульса,

Буду цербером трёхголовым хранить немыслимый дар,

И каждой из них поцелуй за поцелуем встречные порывы дыхания вкушать, гав, гав, гав,

Моя царица, и небес, и преисподней, за тобою для тебя от селе до коле видывать в пленении свободу, вселенские просторы взглядом опрокинутым за мирскую грань,

Отдаю пол жизни, а как доживу, отдам всю,

За жест восхитительный бросивший якорь в душу по самое взъевшее пропасть в мозгу,

Сингулярность схлопнулась, как раскладушка ненужная или зонт в урагане тонущий встряхнулся дождём атакующим покой,

Тихий скрежет будущего восходит мелодичным тоном, но он тужится, скоро заорёт,

И будет стелиться перламутром ковровым грядущее, по которому, по заумному распакуются дары, потекут вина Нилом вынося крокодилов в омут морской глубины,