– Ты пошел ловить рыбу. Забыв позвать меня… А я лежала и думала чем бы заняться. Но меня нашла бушка, приказала сходить на рынок, купить хлеба, овощей и рыбы, – она опять тогда удумала приготовить своего этого карпа королевского. Я решила не перечить, потому что скука стояла смертная. Уже выхожу на улицу как замечаю на столе, прямо в коридоре в вазе лежит ключ. Представляешь?

Брат молча улыбнулся, с неподдельным интересом слушая сестру.

– Выдался редкий случай, когда ба сняла его с шеи. И я, недолго думая, схватила его и побежала на рынок.

– Она что, забыла его по обыкновению на шею повесить? – спросил Эш.

– Видимо, забыла, – пожала плечами сестра, – На рынке же я первым делом побежала к…

– Ключнику, – закончил брат, перебив сестру не из невежливости, а скорее от нетерпения.

– Точно! – подмигнула Аня, – Наплела ему с три короба, что ключи потеряли, что замок новый, все в таком духе. И вуаля, «ключ готов, дорогуша, в следующий раз, будь внимательнее». Спасибо, отвечаю, конечно буду.

Дети с ехидцей засмеялись.

– Вернулась, как ни в чем ни бывало, положила бушкин экземпляр в вазу и все.

– А почему только сейчас сказала? – подозрительно прищурился брат.

– Сам же придумал: в таких вещах чем меньше народу знает, тем лучше. Я ждала неделю, хотела точно убедиться, что временную пропажу не обнаружили, и вся потеря ключа не подстроена. А то ведь знаешь бушку-то, – ответила Аня, взяла ключ и спрятала его обратно в карман. – Но наверно можно точно сказать, что не спалилась.

Дети медлили. Первым решился, как ни странно, Эш.

– Когда?

Аня придвинулась ближе, так что ее вечно встрепанные, длинные светлые волосы щекотали ему нос.

– Сегодня. Лучше вовсе перед обедом. Деда и ба пойдут встречать родителей, дом будет свободный, можно беспрепятственно залезть, – ответила Аня.

– Они наверняка возьмут нас с собой, – парировал брат. – Одних в доме нас не оставляют, ты же знаешь.

– Хорошо, но пара минут для того, чтобы подобраться к верхней полке, в темпе открыть ее и взять содержимое у нас будет, – упрямо сказала сестра.

– Кто-то должен стоять на стреме или отвлекать стариков, – Эш начал лихорадочно размышлять и планировать. Аня поняла это по его характерному для таких ситуаций выражению физиономии. – Забираться к шкафу должна ты. У тебя получится прытче.

Она молчала. Когда доходило до дела, братец мог откинуть и личные чувства, и обиды. Она действительно лучше лазала, была на порядок ловчее, чем он, сколько бы Эш не спорил. Плюс она элементарно выше его на голову, что также повышало ее шансы. Едино для того, чтобы дотянуться до верха шкафа, Эшу бы понадобилось в разы больше времени.

– Я буду заговаривать им зубы, постараюсь вывести из дома хотя бы на пару минут, – продолжал брат. – Пока они собираются, пока выходят, пока дед найдет свою трость и все такое, у тебя будет время. Думаю, минута или две.

– Мне за глаза хватит, – проговорила Аня, надувшись от самоуверенности.

– Не забывай, что мы не знаем о содержимом верхней полки, – напомнил брат и лицо Ани поугасло. – Там может быть что-угодно, от громадного фолианта, весом в пять кило, до мелкого камушка. Или браслет или кольцо, или оружие… Или что-угодно.

– Мы, кажется, с тобой условились, что в той полке лежит книга, – недовольно буркнула девочка.

– Наши фантазии и предположения, не более. А сейчас надо по-настоящему смотреть на вещи, – брат приложил кулак к губам и задумался совсем вроде как взрослый. – Если увидишь, что груз тебе не по силам, – сразу вали! Перед этим закрой и полку, и шкаф.

– Без тебя бы не догадалась никогда, – усмехнулась Аня, про себя явственно понимая правоту и дальновидность брата.

– Самое главное, что у нас есть ключ. Найти саму возможность проникнуть в шкаф намного легче, – закончил Эш, покусывая большой палец. – Не получится сейчас, попробуем позже. Потом не выйдет, снова попытаемся. Главное не дать виду, что у нас…

– Да, да, есть ключ. Я поняла, ага.

Дети помолчали. Им предстояло серьезное дело и, как обычно в таких ситуациях, оба замолкали, чувствуя друг друга без слов. Эш посмотрел на часы. Они бесстрастно показывали половину второго.

– Потопали домой, – предложил он. – На месте посмотрим что как.

Ребята поднялись с теплой, мягкой лужайки, бросили взгляд на верхушку дерева и, собственно, «потопали» домой, волнуясь от предстоящей авантюры и переживая о том не заметил ли кто, что они были в этом почему-то запретном месте.

…А древо же все стояло, бесшумно ловя с океана зефиры, млея на солнечных лучах, поигрывая на ветру своим темно-зеленым шатром. Оно стояло на краю своего опушенного разноцветной растительностью обрывистого берега, который был вольно набросан по водной сини, будто исполин наклонился и песочным мелком желал обвести остров беглой, летучей чертой, но вдруг задумался да так и закончил. Вокруг всегда царила густая тишина, изредка разбавляемая шелестом волн, шелестящим шепотом листьев, кликами далеких птиц, жужжанием жуков, мягчайшим шуршанием травы. Фривольно цветущие молочно-белые асфоделусы, кроваво маки, небесно-синие ирисы мерно и полусонно покачивались, поддаваясь ветрам, подчиняясь теплу и тишине. Рядом с этим местом дети не слышали посторонних звуков, кроме звуков природы.

Дети не слышали.

***

– Вечно ты копаешься, Ал! Куда опять палку подевал? – недовольно прикрикивала пожилая женщина, в черной шляпке и кремовой легкой накидке.

– Ах, не кричи, прошу. Сейчас найду, – прохрипел мужчина весьма преклонных лет, неуклюже хромая в прихожей.

– Быстрее давай, ну сколько можно! Каждый раз говорю тебе: клади ее в одно место, клади все в одно место, нет, ты постоянно кидаешь клюку свою куда ни попадя, потом ищешь, а мы опаздываем. Опаздываем! Их корабль вот-вот прибудет! – продолжала женщина. Она поправила шляпку у зеркала, провела рукой по шее: тоненькая веревочка с ключиком висела на месте.

– Они не маленькие, не потеряются, у них у самих дети вон, – ответил мужчина. Его разукрашенная, черная трость оказалась между комодом и стеной.

– Кстати, – опомнилась его собеседница. – а где они? Дети эти?

– Тут я, ба, – ответил Эш. Шнурки на кроссовках давно были завязаны, однако он делал вид, будто продолжает накручивать эглеты в узлы.

– Так, а где Анна? Где, а? Анна! Анна?! – старушечий голос уверенно пробежался по всему дому.

– Она в туалете, бабуль. Сейчас придет, – сказал мальчик, хотя сердце его стучало все сильнее.

Женщина покосилась на мальчика. Потом поглядела на висящие маятниковые часы.

– С вами со всеми нужно за час собираться, черт возьми! – недовольно проговорила бабушка, всухую шмыгая носом, напоминающим сморщенный клюв. Она уткнула руки в сетчатых перчаточках в боки и стала ждать внучку.

– Давай выходить. Оглянуться не успеешь, Анька нас догонит, – сказал мужчина, подхрамывая к двери и едва открыл ее, как рука женщины его остановила.

– Нет, мы подождем, – голос бабушки прозвучал более, чем странно, как показалось Эшу. Дедушка немного нахмурился, но спорить не стал.

Эш прислушался к звукам за дверью в гостиную. Эта тонкая деревянная дверь разделяла их и Аню, которая, – как очень надеялся мальчик, – к настоящему моменту успела забраться в шкаф, вытащить содержимое, все спрятать, – причем желательно понадежнее, – и сейчас на всех парах бежала в коридор, не забыв забежать в туалет, чтобы смыть бочок.

Эш сидел, тупо уставившись в пол. Все собрались, ждали Аню, от которой не исходило ни звука. В доме было совершенно тихо, оглушающе беззвучно. Тяжелая секундная стрелка маятниковых часов вкрадчиво отмеряла: тик-ттак, тик-ттак, тик-ттак…

– Где твоя сестра, Эш? – медленно проговорила бабушка. Он практически почувствовал ее взор на себе, уши и щеки у него, как обычно в такие моменты, начали гореть и краснеть.

«Где же ты, чего так долго?! – лихорадочно думал он. – Ведь договорились же, если не можешь унести, то сразу все сворачиваем».

Дедушка долго стоять не мог. Рука с тростью задрожала, он закряхтел, достал платок, промокнул лоб. В доме было жарко, собственно, как и везде. Лето все же.

– Садись, дед, – Эш быстренько уступил место и пошел к входной двери, только бы как-то вырваться из-под очей престарелой родственницы.

– Да сиди, я на улицу выйду лучше, духотища не могу.

– Так, все, сейчас она получит, – бабушка не выдержала и решительно направилась в глубину дома.

Послышался характерный звук смываемой воды, хлюпанье омываемых якобы рук. Пара секунд и дверь открылась, являя белокурую Аню. Она совершенно хладнокровно зашла в прихожую, вытирая руки о шорты.

– Почему так долго, молодая леди? – грозно спросила бабушка. – Приезжают родители, ты же знаешь? Чего ты там делала?! М?!

– Чего я делала в туалете? – переспросила девочка с дерзким сарказмом.

– Роза, все, слушай, отстань от них, – дедушка прихватил жену, уже было вздувшуюся от возмущения, и повел к выходу. – Пойдем, хватит скрипеть. А вы, бандиты, шустрее догоняйте.

Стоявший у выхода Эш слабо их слушал, больше сосредоточенный на сестре. Он буквально сгорал от любопытства. Но по Ане совершенно ничего нельзя было сказать – ни один мускул не дрогнул на лице, когда она заходила; ни одна нотка не дрогнула в голосе; при ответе бабушке, ни одним движением она себя не выдала. Чего он, к своему смущению, не сказал бы о себе. Уши горели до сих пор.

Наскоро собравшись и одевшись, они направились вслед за родственниками на причал, куда обещал приплыть корабль с родителями.

***

Многозвездная лунная ночь сгущенною массою накрыла городок, окутав его темным одеялом. Ничто не нарушало сон людей. В домах царил сумрак, вокруг – пустота.

Но в одном доме, если присмотреться с улицы, в крайней комнате мелькал слабенький огонек, пульсирующий и точно приглушаемый чем-то. Из этой комнаты, если подойти поближе, слышались приглушенные звуки шепота, взволнованные и жаркие.

– Дай я буду лампу держать, Эш, а ты читай!

– Фонарик что ли найти не могла?

– Нет у них фонариков, ты же знаешь!

– И почему я читать должен вдруг?

– Я не помню половину слов.

– Ага, думаешь, я их помню?! Деда со мной год занимается, а с тобой четыре, – возразил брат.

– Ну так ты же у нас делаешь большие успехи в языках, а не я, – ядовито возразила сестра.

– Ладно, – нетерпеливо согласился брат. – Лампу держи повыше. Ага, вот так, да. Значит… Эм.

Он сосредоточился. Исписанные чьей-то рукой пожелтевшие страницы упрямо не пускали в себя. Автор объяснялся на древнем, невероятно старом языке, овладеть которым считалось настоящим искусством. Он, язык этот, в недавнем прошлом находился на околозапретном состоянии. Потом, после Революции, пришла эпоха «бума» по изучению всех текстов на этом дремучем наречии. Одним из корифеев переводческого дела тридцатилетней давности явился их дедушка – Александр Иан де Лиотар. Он же загорелся идеей обучить ему и своих внучат. Тот факт, что в настоящий момент язык толком не пользовался популярностью и стремительно отмирал уже по-настоящему – этот факт их деда не волновал.

Но пускай дети занимались его изучением, порой усердно и прилежно, однако столкнувшись лицом к лицу с настоящим текстом, а не с упражнениями из учебника, оба почти что расписались в собственном невежестве. По сравнению с дедушкиными учебными тетрадями, где сменяли друг друга простые тренировочные предложения, толстенная кипа бумаг обладала на порядок большей сложностью. Трудностей добавлял и почерк: широкий, извилистый, местами грубый, рубленный, но где-то прециозный, чуть жеманный, некогда, видимо, нелишенный каллиграфичности, словом – одновременно изысканный и варварский, и тем особенно как-то неудобный.

– Значит… Смотри. Все идет от первого лица… – начал Эш.

– Да ты не пересказывай мне, а читай. Я и сама вижу местоимение «я»! Причем почему-то с большой буквы. – зашептала Аня, обдавая теплом щеку брата.

– Да, да, – голос мальчика был рассеянным. – Погоди. Значит… Итак: «Моя история начинается не с… меня». Да, «не с меня». «Однако»… чего-то потом не пойму, «что на мне она заканчивается». «Поэтому», хммм, не знаю слова, написано неразборчиво, «Я и опишу ее тебе».

– В смысле? – сразу переспросила Аня. – Кому «тебе»?

– Ну я-то откуда могу знать, Ань? – переспросил мальчик, сосредоточенный на тексте. – Не перебивай, будь добра.

– Хорошо, хорошо.

– Лампу выше!

– Так?

– … «Времени у меня осталось немного и эта»… Ансуал. Тетрадь? Или учебник?

– Учебник, вроде, – неуверенно подсказала девочка.

– В общем, не суть, допустим, тетрадь, короче «тетрадь служит»… Нет, «послужит»… Снова не знаю, потом «моего…»… Ай, не пойму эти каракули, что за почерк?! «И пропуском многих деталей», снова околесица, «но все-таки незначимых в общей картине»… Ой, данное слово первый раз вижу.

– Ты уверен, что вообще чего-то учишь, а? – не удержалась девочка.

Эш засопел и в упор посмотрел на сестру. Под одеялом было и неудобно, и душно, и тесно. Лежа вплотную, они кое-как приспособились для чтения.

– Ну сама валяй переводи тогда! – он перешел с шепота на тихий голос. – Умная нашлась.

– Все, все дальше давай, не хнычь!

– А я не хнычу!

– Дальше давай! Хос-спади!

– …«Возможно, многое ты»… Ммм… Ниал? Знаешь, вот! «Возможно, многое ты знаешь», потом… «многое не знаешь, а некоторое тебе не хотелось бы знать», дальше неразборчиво…

– Да кто же этот таинственный «ты»? – сестра нахмурилась, и сдула ниспавшую челку. – Постоянно «ты», «ты», а имя не называет. Письмо что ли какое-то?

– Нет, вряд ли. Смотри сколько тут страниц. Для письма перебор.

Ребята задумчиво смотрели на листы. Как сказала Аня, самым трудным стало не открытие верхней полки, а удержаться от желания чихнуть: когда она залезла, оттуда комьями повалила пыль. Поэтому девочка так долго не выходила, – пришлось в скором темпе вытирать ее отовсюду. Пачка бумаг была нетяжелой, сами листы скреплялись прочной бичевкой. К неимоверному разочарованию ребят, текст шел сплошь на другом языке.

–Пока что все звучит, как вступление, мне кажется, – сказал наконец Эш.

– К чему интересно? – прошептала девочка глядя на чернильные строчки.

– … «И все же Я напишу все так как было и»… «Постараюсь не»… «и не…»…

– Улетно переводишь.

– Иди ты, честно! «…Великое, а ты помнишь, всего другого было в…»… Ну думаю, «было много»… «Основной целью моей»… «станет такая простая и…»… Эммм… «такая сложная вещь, как…».

– Как что? – шепот Ани был настойчив.

– Тралсум… Не могу, блин, вспомнить! Тралсум… Тралсум… Знакомое слово, до боли, – простонал Эш.

– Правда. «Основной целью моей… чего-то там… станет такая простая и сложная вещь, как правда», – подсказала Аня.

– Точно! Спасибо! Значит далее: «Достаточно было… в прошлом, чтобы нести их… в то …, которое мы вместе построили… жутких … и многих потерь. В итоге…»…Нет, «в конце концов… не исправила, а только обмягчала»

– Может, «смягчала»?

– Да, «смягчала»… На «короткое» вроде «время ненавистную»… Тралсум… «Правду».

– Ненавистную правду? – переспросила сестра. – Кому же она ненавистна?

– Ты что, взрослых не знаешь? – усмехнулся мальчик.

За окном послышался скрип, потом отдаленный хлопок, чье-то мычание. Где-то залаяли собаки, кто-то в доме закашлял. Зашумел ветер, что-то заскрипело. Из маслянисто-густой темноты ночи, разбавленной лунным светом, вылетела юркая ласточка и резво прыгнула на подоконник детской комнаты.

Дети, пусть и напрягшиеся от всевозможных звуков, готовые сразу же свернуть свое переводческое предприятие, затаили дыхание, но не убрали лампу и не изменили положения.

– Это похоже дневник, – шепнула Аня, едва не уронив их тусклый источник света. – Рука затекла. Дай отдохну.

– Но чей? И кому автор писал? Зачем?

– Наверняка кому-то близкому, но тут важнее для чего он это настрочил.

– Смотри, выше пишет, что «времени осталось немного». Возможно, он уезжал и решил написать близкому человеку.

– Ага, такую-то пачку? Перед отъездом? На сорминорском? – улыбнулась девочка, неспешно сжимая-разжимая руку.

– Согласен, глупо, но мы можем пока лишь гадать, – Эш вздохнул и подпер рукой толстую щеку.

– Поехали дальше, – Аня взяла светильник и приблизила к рукописи.

– …«Также, хотел бы сразу сказать одну вещь»…, «конечно, тебе лично, однако»… «это невозможно, да и»,… « действие было бы разумно». У писателя такой странный и кривой слог, кошмар. То ли красуется, то ли человек был очень непонятный.

– А может и не человек… – шепнула Аня.

Неуверенный свет в лампе задрожал без каких-либо видимых причин. Дети затаили дыхание, хотя вокруг не было ни ветерка.

– Ты о чем? – спросил брат, искренне не понимая сестру. Но Аня лишь нахмурилась, покачала и кивком указала переводить дальше.

–Ого, тут дальше перечеркнуто. – Эш посмотрел сквозь страницу на свете лампы, – Нет, не разобрать. …«Избавить лист от… букв и ум от…», «напишу вот что: один»…Ого, гляди, слово «журналист» он написал на обычном диалекте, видимо, на сорминорском аналога нет.

– А может он сам не знал, – сказала Аня. – И с чего ты взял, что это «он»?