Либеральное правительство проиграло выборы и ушло в отставку, а государственный секретарь Форин-офиса Великобритании (по совместительству второе по влиятельности лицо в министерстве иностранных дел Евросоюза) покинул свой пост.
Иоанн вошёл в Треугольный дом, и его проводили в кабинет министра. Из него был вид на парк: накрапывал лёгкий дождь, ветер оживлял кроны деревьев. У министра был усталый вид, и он, извинившись перед Иоанном, постоянно пил воду из пластиковой бутылки. Ему было пятьдесят четыре, и он обожал греблю, о чём свидетельствовали фотографии на стене и расставленные на полке призы.
– Ты хочешь уйти? – спросил министр, когда Иоанн попросил подписать прошение.
– Меня назначил прежний госсекретарь, – объяснил Иоанн. – У нового наверняка есть своя кандидатура.
– Дело в смене правительства?
– Да.
– Ты знаешь нового госсекретаря?
– Нет, – ответил Иоанн. Они и правда не были знакомы лично, но его сокурсница из Аббертона работала в штабе консерваторов и по секрету сообщила Иоанну, что серьёзных кадровых перестановок не планируется (особенно в сфере внешней политики, которую так сложно согласовывать с Брюсселем).
– А я знаю, – сказал министр, и сделал несколько жадных глотков. Работал кондиционер, но ему всё равно было душно, и он оттягивал с шеи узел галстука. – Мы действительно планировали убрать тебя из Джакарты.
– Да, я понимаю это, но…
– Нет, – сказал министр. – Все высокого о тебе мнения. Новый госсекретарь – мы разговаривали вчера вечером – хочет вернуть тебя в Лондон.
Иоанн молча вглядывался в глаза министра. Тот опять пил.
– Он хочет сделать тебя своим заместителем, – заявил министр. – И спрашивает, отдам ли я тебя.
– И что вы сказали?
– Ну, видимо, теперь это уже не моё дело. Так что я спрошу ещё раз: ты хочешь уйти?
– Сейчас – да. Я прощу прощения, но…
– Не надо. Только не ври, что проблема в новом госсекретаре.
– Вы и так всё знаете, – ответил Иоанн.
– Ты хочешь работать над сценарием для своего фильма?
– Да. И для этого нужно время.
– Я могу дать полгода, – предложил министр. – Отпуск. Устроит?
– Это будет законно? – спросил Иоанн.
– Не наш с тобой вопрос. Полгодика отдохнёшь, напишешь свой сценарий, поболтаешься в Голливуде и вернёшься.
– На какую должность?
– Посмотрим. Не волнуйся, думаю, я найду, чем тебя занять…
– Простите, но я не уверен. Мне нужно будет быть в Лос-Анджелесе и присутствовать там… Потом ведь ещё правки, согласование, съёмки. Полгода не хватит.
– А что думает отец?
– Не знаю, – соврал Иоанн. – Это моё решение.
– Тебе так важен этот фильм?
– Да, он для меня важен.
– И тебе недостаточно просто написать сценарий?
– Нет… Посмотрим, что позволит мне режиссёр, но я хочу в этом участвовать.
– Я не буду тебя держать, – сказал министр. – Но и не отпущу тебя.
– Я понимаю.
– Лети в Джакарту, собирай вещи и занимайся своим фильмом, – он допил бутылку, спрессовал её и выкинул в урну под столом. – А когда наиграешься с камерами, возвращайся. У нас тут очень много работы. А ты ценный сотрудник, Иоанн, и не потому, что твой отец… и не потому, что ты окончил Аббертон.
– Спасибо, министр.
– За три года работы, господин Касидроу, вы сделали больше, чем многие успевают за тридцать лет. – Министр помолчал. – Так что наслаждайтесь Западным побережьем. И привет Чарльзу!
Иоанн покинул Треугольный дом, но на душе у него легче не стало. Ему готовили повышение, а он собрался всё бросить. «Я бы стал заместителем госсекретаря в двадцать семь лет, – подумал Иоанн. – Интересно, был бы это рекорд?..»
Возник соблазн передумать, но он быстро одёрнул себя. Возможно, он и ошибся, но отец когда-то рассказал ему об ответственности и готовности защищать принятые решения, так что сомнения он переборол.
Иоанн сделал не то, что должен был, а то, чего хотел. Дело ведь было не только в том, что права на экранизацию его книги приобрели «Уорнер Бразерс» и режиссёр Кристофер Эплауд позвонил и лично попросил Иоанна принять участие в работе над сценарием.
Иоанн без малейших колебаний ответил согласием потому, что ему до смерти надоела работа. Операция «Стеклянный замок» так и осталась вершиной его карьеры и самым ярким впечатлением; с тех пор он погрузился в рутину, высчитывая доли процентов в договорах, повинуясь маразматическим директивам правительства, и постоянно трепал языком, произнося заученные формулы о «благожелательном отношении», «всесторонней поддержке», «надежде на развитие сотрудничества», «резком неодобрении». Его тошнило от мелочности приказов, которые он был вынужден исполнять, и от беззубости, бессмысленности слов, которые был вынужден зачитывать.
А что хуже всего – это отнимало все силы и всё время: у Иоанна не оставалось и часа в день, чтобы сесть за клавиатуру и написать что-то. У него не оставалось времени придумать сюжет для новой книги, хотя идеи приходили постоянно, и он даже начал пару вещей, но с тех пор ни разу к ним не притронулся. Он с трудом выкроил неделю на презентацию китайского издания «Императора Михаила» в Шанхае, Пекине и Чунцине, и всё равно промо-тур пришлось прервать, потому что Нью-Дели решило поиграть мускулами, и Пакистан закрыл границу…
Издатели устали напоминать Иоанну о том, что у них уже подписан контракт на вторую книгу; перестали приглашать его на мероприятия, проходившие преимущественно на оси Нью-Йорк – Лондон. Иоанн жаждал славы и признания и сам это прекрасно понимал; возбуждение, которое он испытывал, сидя и подписывая дорогой ручкой экземпляры своей книги, было сравнимо лишь с окрыляющим чувством победы, которое он испытал на борту «Чжэн Хэ».
Иоанн решил, что сполна отдал долг своей стране и послужил ей достаточно, что бы там ни говорил отец. Это его жизнь, и это ему решать, как ею распорядиться. Он знал, что его работа в Джакарте приносила много пользы (в прямом смысле спасала жизни), но там он терял свою собственную жизнь и явно был не на своём месте. Пусть другие заступают на караул, решил Иоанн, и, хотя пообещал министру вернуться, знал, что обещание не исполнит.
Ему хватило Таиланда, и он планировал написать об этом мемуары. Удача повлиять на ход истории выпадает раз в жизни, подвёл черту Иоанн, однажды она ему выпала, и он счастлив. У многих и такого шанса нет. Теперь, в благоденствии, он собирался посвятить жизнь творчеству.
– То есть вы эмигрант?
– Я бы не хотела, чтобы это было моей единственной характеристикой, – рассмеялась Элизабет. Они плыли на яхте по какому-то южному морю, возможно Средиземному, за бортом пенилась вода, и изредка из лазури появлялся массивный синий кит – как живой, он мелодично гудел и стрелял в небо белым фонтаном. Брызги долетали до наблюдателей на палубе, но их было слишком много, одежда намокала. Элизабет отметила про себя, что настройки капель от струи кита нужно отредактировать: люди любили ощущения в виртуальной реальности и хорошо за них платили, но баланс между приятными и неприятными, вроде обрызганного пиджака, всегда должен сохраняться в пользу первых. – Я предпочитаю называть себя гражданкой мира.
– Может, есть смысл в этих разговорах о введении сетевого гражданства? – улыбнулся её собеседник – молодой мужчина в бежевом смокинге и красной бабочке. Он облокотился о бортовые перила и отпил глоток шампанского из хрустального бокала. – Вы бы могли стать гражданкой своего сетевого царства…
– Некоторые люди не видят разницы между виртуальным миром и реальным, – пожала Элизабет плечами. – Они вживляют себе коммуникаторы прямо в мозг, достигают максимальной полноты ощущений и всё время живут…
– Не там, но и не здесь.
– Именно. Я к ним не отношусь.
– Не представляю, как можно не видеть разницы, – сказал он. – Они даже сексом занимаются онлайн и получают от этого наслаждение такое же, если не большее… Вы были когда-нибудь на море?
– Так – никогда.
– Это не настоящее море. Какое-то лакированное. Всё время остаётся ощущение… пародии.
– Алексей, не у всех есть средства полететь на Лазурный берег и арендовать яхту.
– Простите. Не хотел вас обидеть.
– Откуда вы?
– Я из России.
– Москва?
– Владивосток, у нас с вами один часовой пояс.
– Вот видите, я в Пхеньяне, вы – во Владивостоке, но мы стоим друг напротив друга, нас обдувает ветер и по нашему желанию может зайти солнце.
– Но не настоящее солнце.
– Оно как настоящее, – Элизабет посмотрела за горизонт. – Для миллионов людей это единственная возможность увидеть такой закат и пожить этой жизнью… Почему вы хотите их этого лишить?
– Элизабет, – сказал Алексей, – я не знаю вашей биографии. Где вы родились?
– Я не знаю, где родилась, – ответила она. – Я приехала сюда из Дели.
– Вы могли бы остаться в Дели и наблюдать этот закат оттуда. Но вы уехали, вы эмигрировали в Северную Корею, вы сделали это в реальном мире. Вы выбрали его, а не эти сказки.
– Я же сказала, я не отношусь к тем людям.
– Вы знаете, насколько вам повезло?
– Простите?
– Две трети мигрантов, – сказал он, – десятки тысяч людей были отправлены обратно. Все они поверили в щедрые обещания Нам Туена… две трети прибывших забраковали как больных, нетрудоспособных или негодных к обучению.
– Это закрытая информация. Откуда вам это известно?
– Моя компания ведёт дела в Северной Корее, – ответил Алексей. – Мы строим термоядерную электростанцию в Синчхоне. Так вы знали?
– Цифр я не знала. Но, думаю, вы говорите правду: наши первые собеседования длились по нескольку часов, и люди часто выходили заплаканные, некоторые падали без сознания. А потом, когда нас отправили в обучающий центр, примерно четверть тех, с кем я училась, не смогли сдать экзамены.
– А знаете, что инструкции чиновников миграционной службы писал лично Нам Туен?
– Я слышала об этом, но, полагаю, у него были помощники.
– Вы когда-нибудь видели его?
– Лично? Нет. Вы?
– Нет.
– Но он спас мне жизнь, – улыбнулась Элизабет. – Меня, в отличие от всех этих людей, он не обманул.
– Это только ваша заслуга, – серьёзно сказал Алексей. – Вы смогли создать всё это…
– У меня тоже были помощники, – рассмеялась Элизабет.
– Не скромничайте, – покачал головой Алексей. – Вы с нуля сумели создать одну из крупнейших корейских сетевых компаний… Сколько вам лет, кстати?
– Это бестактный вопрос.
– Извините. Я читал в Сети, что вам нет и двадцати пяти…
– Обтекаемая формулировка. Мне двадцать четыре года.
– Это поразительно. Я восхищаюсь вами. Сколько лет вы потратили…
– Вот потому-то я и пытаюсь сделать так, чтобы в Сети обо мне не писали, – улыбнулась Элизабет. – Из-за всех этих расспросов. – Она посмотрела на кита, который снова появился из воды, демонстрируя новую анимацию. – Я приехала в Пхеньян пять лет назад. У меня не было билета, и в поезде Дели – Пекин я выдавала себя за проститутку.
– Невероятно.
– Мне самой трудно сейчас это представить, – соврала она. – Но тем не менее… После того как я год просидела в образовательном центре… Несколько месяцев работала в колл-центре, где был дефицит людей со знанием хинди. Потом устроилась секретаршей в строительный департамент… а в свободное время заводила по Сети друзей и думала, как бы заработать.
Она рассмеялась, но Алексей оставался невозмутим. Тогда Элизабет развела руками и показала на окружающий пейзаж.
– Вот так я и решила продавать впечатления. Нашла людей, взяла кредит… Удивительно, что до меня никто не додумался до этой простейшей мысли…
– Дать возможность ощутить дополненную реальность даже тем, у кого нет денег на дорогой коммуникатор, – кивнул Алексей. – Вы потрясающая женщина, Элизабет, я хочу, чтобы вы это знали. Простите за неловкий комплимент.
– Извинения приняты.
– Вы слышали о нейробиологическом программировании?
– Шутите? Я изучила всё, что могла.
– И вы верите, что это двери в новый век?
– Эти двери будут доступны лишь избранным, – ответила Элизабет, – вроде вас.
– Или вас. Весь мир, каким мы его воспринимаем, это просто набор сигналов, поступающих в наш мозг. Если подавать верные сигналы, то нет никакой разницы, происходит ли это с нами на самом деле. Это уже не дополненная реальность. Это изменение самой реальности.
– Пока нет данных, насколько оно действенно.
– Но его же используют не только для создания иллюзий. Думаете, в ООН обсуждали бы развлекательную программу?
– Вы считаете, НБп работает?
– Мне оно помогло.
– Да ладно, – удивилась Элизабет. – Вы им пользовались?..
– У меня был рак, – сказал Алексей, – рак крови, два года назад. Но теперь я абсолютно здоров. Прошёл курс НБп четыре месяца назад.
– Сколько это стоило?
– Моя очередь сказать про бестактный вопрос.
– И всё же?
– Небольшое состояние, – кивнул Алексей. – Но у меня не было выбора. Нанобомбы уже не помогали, слишком поздно диагностировали… В своё время не установил датчик здоровья и пожалел об этом.
– И как ощущения от НБп?
– Три процедуры. Никакой боли, ничего подобного. Вообще никаких ощущений. И я здоров. Лимфомы нет, и больше она не появится. Меня перезагрузили, как компьютер. Спасибо Стивену Голду, что я стою сейчас перед вами.
– А вы стали… другим?
– «Новым человеком», да? – засмеялся Алексей. – Так сейчас говорят? Я считаю, они преувеличивают, этой проблемы не существует.
– Но всё же?
– Нет, у меня ведь был лечебный, а не полный курс… Без изменений характера, когнитивных функций, регулировки эмоций. Я себя полностью устраиваю.
– Простите за допрос, – засмеялась Элизабет. – Но я впервые встречаю… вижу человека, который прошёл НБп. Мне безумно любопытно.
– Как и мне, – засмеялся в ответ Алексей. —Я через десять дней буду в Пхеньяне и буду счастлив, если вы захотите продолжить свой допрос в реальном мире.
– Я жду приглашения.
…На этом их диалог оборвался; две недели спустя, глядя через окно монорельса на гостиницу Рюгён, громадную стеклянную пирамиду в центре города, соединённую перемычками с окружающими небоскрёбами, Элизабет вспоминала их разговор в деталях. Они тогда обменялись контактами и разошлись: Алексей отключился от симуляции, а Элизабет вышла из режима прямого включения и устроила совещание по поводу брызг от струи кита и некоторых мелочей экстерьера. Ей не нравилось, как вели себя альбатросы, и девушка с раздражением вспомнила, что их программу так и не переписали.
У неё работали профессионалы – после недавнего сокращения она оставила всего тридцать шесть человек, но у маленькой команды есть как преимущества, так и недостатки. Элизабет не платила им зарплату – они получали нефиксированный доход от прибыли компании и потому работали не покладая рук, но успевали не всё. «Альбатросы – не главное, – успокоила себя Элизабет, – ты волнуешься из-за встречи, и альбатросы – просто предлог, чтобы выпустить пар…»
Элизабет смотрела на Рюгён: она видела фотографии старого Пхеньяна, до Объединения, и на них здание Рюгёна казалось чужеродным и уродливым, особенно рядом с однотипными, низкими и убогими строениями вокруг. Теперь же, опоясанный магистралями, висячими парками и пешеходными зонами, дополненный комплексом высоток, Рюгён сиял, став тематическим центром пейзажа. Несмотря на туман и низкую облачность, Пхеньян сверкал – город перестраивали, и здания вырастали по строгому плану, не перекрывая друг другу обзор и оставляя широкие просветы для солнца и автомобильных магистралей. Элизабет изучала планировку, когда работала в департаменте строительства, и знала, как много сил приложено к тому, чтобы одновременно ликвидировать коммунистическое архитектурное наследие и создать новый облик современного Пхеньяна.
«Как это случилось? – задавалась вопросом Элизабет, пока чистый полупустой вагон монорельса мчал её ко входу в Рюгён. – Есть ли имя у этих чудес, которые преобразили и город, и страну, и мою жизнь?..»
У этих чудес было имя. Над дверями и окнами вагона тянулись рекламные щиты, и на одном, рядом с трёхмерным изображением нового коммуникатора и улыбающейся девушки, протягивающей вперёд свои протезированные, неотличимые от органических руки, красовалось лицо Нам Туена.
Его улыбка подрагивала, но морщинки у глаз выдавали (или должны были выдавать) её искренность. Он иногда моргал, и в это время фокус изображения смещался на глаза – у него были голубые глаза, большие и круглые, почти как у европейца. Он просто улыбался с плаката и смотрел на пассажиров: не было ни бегущей строки, ни агитационного лозунга, ни даже его имени – а ведь приближались парламентские выборы, и правящей партии предстояла серьёзная борьба за электорат северных территорий.
О проекте
О подписке