Закономерные случайности

Гиляровский в книге «Мои скитания» рассказывал, что перемены не планировал. Вольная жизнь в артели по душе пришлась, заработки немалые, был авторитет среди товарищей-грузчиков, ценивших силу и ловкость.

Но, жалея семью, отправлял письма о своих приключениях, и отец, приехавший в Рыбинск, где сын тогда работал, уговорил его съездить домой. В путь отправились на пароходе, там встретили отцовского знакомого, пехотного офицера, и тот предложил Гиляровскому стать юнкером.

Случайная встреча, если верить Гиляровскому, обусловила его решение вновь изменить судьбу. Новая перспектива – офицерская карьера.

Как раз тогда продолжалась военная реформа. Вместо рекрутчины – воинская повинность, срок службы призванных исчислялся уже не десятилетиями, а годами, и недавних юнкеров именовали по-новому: вольноопределяющиеся.

Но суть почти не изменилась. Вольноопределяющимся, т. е. не по официальному призыву на службу поступающим, надлежало, как прежде, иметь хотя бы начальное образование и в полку выслужить обязательный ценз. Его именовали строевым. Далее – перевод в юнкерское училище, где следовало обрести знания и навыки, необходимые офицеру. Затем выдержать экзамены и, наконец, получить офицерский чин.

Службу в полку вольноопределяющиеся начинали рядовыми. Носили солдатское обмундирование, жили в казармах, столовались вместе с другими солдатами.

Правда, начальники обращались на «вы» к вольноопределяющимся, они были избавлены от телесных наказаний и грязной работы, на которую обычно провинившихся солдат отряжали. В остальном – такие же «нижние чины».

До офицерских погон Гиляровскому требовалось пережить годы муштры, скудного казарменного быта. И это – после вольной жизни и грузчицких заработков.

Новый выбор Гиляровский в мемуарах не комментировал. По его словам, принял решение, вот и всё.

Однако спонтанность выбора опять сомнительна. Что бы ни рассказывал сам Гиляровский, нет оснований полагать, будто он собирался остаться грузчиком. Не то происхождение, а главное, совсем другие интересы. В частности, литературные. Если верить мемуарам, ещё гимназистом стихи писал.

Какую бы карьеру ни планировал шестнадцатилетний сын чиновника, начинать следовало с обретения статуса. Официального. В случае Гиляровского первая ступень – гимназический аттестат. Дальше выбор есть: университет ли, иное высшее учебное заведение, служба государственная или по частному найму.

Если же нет свидетельства о среднем образовании, затруднён путь к социальной реализации, соответствующей происхождению. Тогда юнкерский вариант – чуть ли не самый удобный. Кстати, выбор многих.

Служба нелегка, зато вольноопределяющиеся обеспечены едой, одеждой, жильём, и через три года – офицерские погоны. Одноклассникам Гиляровского, закончившим гимназию, ещё рассматривать карьерные варианты, а у былого второгодника уже и чин, и гарантированное жалованье. Можно продолжить военную карьеру либо, выбрав другую область деятельности, в отставку выйти. Первый этап социальной реализации пройден.

Разумеется, путь к офицерским погонам можно было б выбрать и покороче: сразу поступить в училище. Но там и требования к поступающим выше.

Значит, если и оказалась случайной встреча с офицером, результат – поступление в полк вольноопределяющимся – можно считать проявлением закономерности. Отсюда следует, что Гиляровский, позиционировавший себя как романтика, искателя приключений, мыслил трезво.

Если верить мемуарам, новым его домом стала казарма шестой роты 137-го Нежинского пехотного полка, дислоцировавшегося в Ярославле. Служил исправно, был на хорошем счету, почему и направлен в привилегированное московское Алексеевское училище. Там и случилась беда: в увольнении загуляли юнкера. Развлекались, по обыкновению, в трактире, и возвращался Гиляровский через городской сад, где обнаружил младенца-подкидыша, с ним явился к начальству позже назначенного срока, да ещё и нетрезвый.

Подкидыша сразу отвезли в сиротский приют, а Гиляровского из училища исключили. Он был отправлен в Нежинский полк – с формулировкой «по распоряжению начальства без указания причины».

Вине это не соответствовало. Опоздание – проступок извинительный, если учитывать описанные Гиляровским обстоятельства. Младенца спас юнкер. Нехорошо, конечно, что нетрезвым в казарму вернулся, и всё же он будущий офицер, а не воспитанница Института благородных девиц. Обычное наказание в подобных случаях – несколько суток ареста. Вроде бы не за что из училища исключать.

Обиделся Гиляровский на училищное начальство. Зато в полку его встретили сочувственно. Ротный командир обещал через год отправить в Казанское пехотное училище. Однако недавний юнкер выбрал другое решение: отставка.

Версия опять романтическая: Гиляровский отверг военную карьеру, не пожелав смириться с явной несправедливостью. Однако маловероятно, чтобы причиной отставки стала лишь обида. Подразумеваются и другие факторы.

Если проступок Гиляровского был не первым, а завершал череду аналогичных, решение училищного начальства понятно. Именно потому, что юнкер из вольноопределяющихся – не солдат, а будущий офицер. С него другой спрос. Не успел привыкнуть к военной дисциплине в полку – служи там ещё год «нижним чином».

Тогда понятны и причины, в силу которых Гиляровский решил оставить службу. Их сразу три.

Офицерские погоны ждал бы не больше года, когда стал юнкером Алексеевского училища, однако не менее двух лет – после возвращения в Нежинский полк. Гораздо больше, нежели планировал изначально.

Сведения об исключении – навсегда в послужном списке. Гиляровский стал, как тогда говорили, штрафным.

Значит, если бы после обещанного срока Гиляровского отправили в Казанское училище, там отношение тоже было бы предвзятым. Штрафной. Первая же провинность – и опять в полк: ещё год служи как «нижний чин», привыкай к военной дисциплине. Обычная практика.

Если бы обошлось без провинностей и через два года произвели бы юнкера в офицеры, все равно послужной список испорчен. Карьера уже, как говорится, не заладилась. Дольше других ждал бы повышения. Вот и решил Гиляровский не продолжать службу.

Но это всё опять из области домыслов, а так ли было на самом деле – нельзя проверить. Документы о полковой и училищной службе Гиляровского не обнаружены.

Если верить Гиляровскому, он зачислен вольноопределяющимся 3 сентября 1871 года. Что и должно быть отражено в приказе по Нежинскому полку. А такого документа нет в Российском государственном военно-историческом архиве.

Вины Гиляровского тоже нет. Приказы по Нежинскому полку сохранились лишь за октябрь и ноябрь 1871 года⁷.

Это вполне объяснимо: революции, войны. Архивы перевозили в разные здания, многие документы были утрачены.

Самые ранние из сохранившихся послужных списков рядовых – 1878 года. Гиляровского там, понятно, нет.

Поиск в материалах, относящихся к хозяйственным службам, тоже не дал результатов. Самые ранние приказы – 1900 года.

В «Алфавите прапорщиков и вольноопределяющихся» за 1869–1888 годы» Гиляровский тоже не упомянут. Однако не только он вне этого списка оказался. Пропуски и ошибки в подобного рода документах – случаи обычные.

Не значится он и в материалах военного судопроизводства. К примеру, в протоколах дознаний по нарушениям воинской дисциплины. Самые ранние из сохранившихся документов относятся к началу 1890-х годов.

Тем не менее нет оснований утверждать, что рассказы Гиляровского о его полковой службе вымышлены. Есть косвенные подтверждения достоверности: не только сведения топографического характера, но и фамилии офицеров. К примеру, служил в Нежинском полку поручик И.И. Ярилов⁸.

Угадать топографические подробности Гиляровский не мог. Аналогично – фамилии офицеров, их чины в указанный период. Кстати, не исключено, что ещё обнаружатся прямые документальные свидетельства.

О юнкерской службе Гиляровского в Москве тоже сведений нет. Это объяснимо: в 1917 году на территории Алексеевского училища шли бои, документация за искомый период утрачена почти вся⁹.

Но Гиляровский в 1928 году, когда готовил к публикации мемуарную книгу, не мог знать, что документы о его полковой и училищной службе утрачены. Трёх лет не прошло, как началось формирование Военно-исторического архива РСФСР, куда свозили фонды аналогичных досоветских учреждений, и что из прежней документации сохранилось, ещё не выяснили.

Доводы, так сказать, здравого смысла тоже стоит учесть. Гиляровский в 1928 году – всесоюзная знаменитость. Не мог он исключить, что ещё здравствуют некоторые его сослуживцы по Нежинском полку и Алексеевскому училищу. Коль так, сочинительство – под угрозой разоблачения. А конфуз легендарному «дяде Гиляю» был не нужен.

Однако это опять домыслы. По рассказам же самого Гиляровского, вернулся он к прежней – бродяжьей – жизни.

Новый старый выбор

С учётом специфики характера, понятно, в силу каких причин Гиляровский опять бродяжничал. Домой возвращаться стыдно: вновь стал второгодником, причём уже не гимназистом – юнкером.

После очередных странствий Гиляровский в цирк поступил. Затем был актёром в провинциальной труппе. А с 1877 года – воевал.

Многие тогда шли добровольцами на войну. Одним важна была идея конфессиональная, ведь Россия помогала единоверцам-славянам, угнетаемым турками, другие руководствовались либеральными соображениями – борьба с тиранией Османской империи.

Войну общество встретило с энтузиазмом. Ныне бы сказали, что её прагматика считалась позитивной: если в 1848 году Николай I, помогая австрийскому императору, двинул войска за границу на подавление венгерского восстания, то почти через тридцать лет население Балкан встречало русскую армию как освободительницу.

Отправился на войну и студент Горного института В.М. Гаршин. Вольноопределяющийся пехотного полка был ранен, произведен в офицеры. Писательской известности добился после отставки.

Гиляровский – почти ровесник Гаршина. В мемуарной книге сообщил, что спонтанно принял решение воевать, какие-либо планы на будущее не строил. И это опять вызывает сомнения.

Ему в ту пору двадцать три года, официального статуса нет по-прежнему. А война давала шанс если не в офицеры выйти, так боевую награду получить – «солдатский георгий». И тогда Гиляровский уже не юнкер-второгодник, а герой. Можно сказать, совсем иная рекомендация.

Такого рода соображения нельзя исключить. Но и не доказать, что они были. Если да, то место и время реализации выбраны как нельзя лучше.

В мемуарах Гиляровский сообщил, что к нему полковое начальство относилось уважительно. Пока шла подготовка к отправлению в действующую армию, вольноопределяющегося-актёра отпускали на репетиции, а спектакли с его участием посещали все офицеры – по театральным контрамаркам. Он был, можно сказать, гордостью полка.

Сам Гиляровский такое отношение характеризовал, ссылаясь на своё армейское прошлое. Уважали, потому что службу знал строевую, да и для офицеров не совсем штатский – бывший юнкер.

Контекстом же подразумевалась и другая причина. На войну – добровольно, а не по официальному призыву – отправился актёр, жертвовавший сценической карьерой ради исполнения патриотического долга.

О такой мотивации Гиляровский тоже не сообщил. Военную обстановку характеризовал в мемуарах скупо. Отметил только, что рассуждать про «свои переживания или описывать геройские подвиги – это и скучно, и старо. Переживания мог писать глубокий Гаршин, попавший прямо из столиц, из интеллигентной жизни в кровавую обстановку, а у меня, кажется, никаких особых переживаний и не было. Служба в полку приучила меня к дисциплине, к солдатской обстановке, жизнь бурлацкая да бродяжная выбросила из моего лексикона слова: страх, ужас, страдание, усталость, а окружающие солдаты и казаки казались мне скромными институтками сравнительно с моими прежними товарищами…».

Гиляровский, по его словам, был зачислен в двенадцатую роту 161-го Александропольского пехотного полка. С ним и отправился в действующую армию. Там по-прежнему искал приключения. Что не раз подчеркнул: «На войне для укрощения моего озорства было поле широкое».

Потому и пошёл в команду войсковых разведчиков. Их называли охотниками: брали туда лишь «по своей охоте».

Служба у разведчиков была рискованная. Гиляровский отметил: «Много их перебили за войну, а всё-таки охотники находились. Зато житьё у них привольное, одеты кто в чём, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за отличие больше дают».

Вряд ли случайно упоминание о «крестах». Престижные награды.

«Солдатский георгиевский крест» получали не только по соответствующему представлению ротного командира. Вся рота должна была проголосовать: достоин.

Награда была нужна Гиляровскому. Это, впрочем, не противоречило сказанному им про «озорство», тягу к приключениям. Если верить его мемуарам, был награждён.

Однако прямых документальных подтверждений боевого прошлого нет. Послужной список вольноопределяющегося Александропольского пехотного полка не обнаружен в фондах РГВИА.

Вины «короля репортёров» опять нет. Документация Александропольского пехотного полка за указанный срок не сохранилась. Вообще нет полковых документов, отгосящихся к XIX веку. Утеряны сведения о службе не только Гиляровского, но и других вольноопределяющихся.