Глава 2

О, тут она была права. Когда-то Финн постоянно боролся с желанием защитить Женевьеву, оградить ее от деда – даже сделать ему больно за то, как он обращался с ней. Долгие годы унижений сделали свое дело – девушка была робкой и забитой. Но даже тогда в ней чувствовалась скрытая энергия, огонек жизни, который можно было раздуть в красивое пламя – и ему это удалось.

И вот он смотрел в ее глаза, в которых полыхала ярость, и в нем закипало восхищение. Хотелось схватить ее, прижать к себе и целовать, с головой окунаясь в эту страсть. Но так было легко заработать пощечину, а еще лишиться возможности видеться с сыном. Правда, Финн в равной степени боялся этой встречи – он представления не имел, как вести себя с малышом. Насколько он помнил своих родителей, оба были посредственным примером для подражания. Слишком занятые собственными делами, они часто, казалось, и не вспоминали о том, что у них есть дети. Их присутствие в его жизни напоминало визит Санта-Клауса или пасхального кролика – раз-два в год они являлись, принося с собой волнение и множество подарков, в которых он, по сути, не нуждался. Обделяя детей вниманием, они делали все, чтобы обеспечить тех всем мыслимым и немыслимым. Правда, от этого им вовсе не было легче жить. Финн не хотел становиться таким отцом. Может, сейчас он и не представлял, как обращаться с ребенком, но собирался этому научиться.

Пристальный взгляд Женевьевы спустил его с небес на землю – пора было сказать хоть что-то.

– Я не жду, что ты простишь меня, Женевьева, – начал он. – Но мне жаль, что случилось так, как случилось. Ты, наверное, не поверишь мне…

– Конечно нет, ведь ты сделал все, чтобы подорвать доверие к тебе.

Финн кивнул, признавая ее правоту.

– Но я не собирался красть «Звезду Райли» той ночью.

– Тебя поймали с камнем в руках, а на его месте лежала подделка.

– Дженни, к тому моменту камень был у меня уже три дня. Я вернулся, чтобы его положить на место. Вначале я, конечно, хотел забрать его и исчезнуть, но не смог. Впервые в жизни что-то, точнее, кто-то был для меня важнее успеха предприятия.

Женевьева бросила на него взгляд, в котором читалась буря эмоций, Финн обожал ее за эту открытость. Никогда прежде он не встречал такого человека, и, учитывая жизнь, которую девушка вела до встречи с ним, эта ее особенность была поистине удивительной. Любой стал бы на ее месте жестким, потерял интерес к жизни, но Женевьева была точно глоток свежего воздуха для любого, кто встречал ее. И для него – потому что он как раз ожесточился от той жизни, что была у него.

– Что? – осторожно переспросила Женевьева.

– Я приехал, чтобы положить камень на мес то, – повторил Финн.

Он снова вспомнил ту ночь. Украсть «Звезду Райли» было несложно, сложно было справиться со своей совестью – и еще труднее уйти от Женевьевы. Однако, решив вернуть драгоценность, Финн не спланировал эту акцию: кто бы мог подумать, что это окажется опаснее кражи?

Девушка нахмурилась.

– Что это меняет, Финн? Ты все равно украл его.

– Да, но не смог оставить себе. Ты была для меня важнее.

– Если бы это было так, ты бы его не взял.

– Если бы ты знала меня получше, ты бы поняла, как это утверждение далеко от истины.

Женевьева сжала губы.

– Ты прав. Я совершенно тебя не знаю. Но чья это вина? Не одну неделю я летала в облаках от счастья, думая, что познакомилась с прекрасным мужчиной, и жестоко разочаровалась, потому что все это оказалось фарсом.

– Не все.

– Как я могу тебе верить после того, что произошло? Да и, знаешь, мне не хочется задумываться о том, что из сказанного тобой ложь, а что правда. Что было, то прошло. Я позволяю тебе увидеться с сыном только потому, что суд утверждает, что у меня нет другого выбора. Но я больше чем уверена, что для тебя это не более чем новая игрушка. Через пару месяцев твое внимание займет что-то другое, и ты исчезнешь.

Финн подошел к ней вплотную – та Женевьева, что он знал раньше, непременно бы испугалась, но эта новая женщина, которой она стала, лишь вскинула голову и упрямо посмотрела на него. В груди его поднялась волна гордости за нее – и еще захотелось рассмеяться. Наклонившись, он прошептал, почти касаясь губами ее губ:

– Не рассчитывай на это, Дженни, я никуда не денусь.

По телу ее пробежала дрожь, это было заметно, но вот Женевьева фыркнула и отступила.

– Если мы закончили обсуждать прошлое, – склонив голову, произнес Финн, – могу я увидеть Ноа?

Ее презрительный взгляд был ему ответом, но Финн лишь спокойно ждал, зная, что он ничего не сможет поделать. Ему даже нравилось наблюдать за разгневанной девушкой – глаза ее засверкали, на щеках появился румянец. Наконец она сказала:

– Ноа на заднем дворе. Сейчас я его приведу.

Она повернулась, не проронив больше ни слова, даже не предложив Финну присесть. Однако приличия беспокоили его сейчас меньше всего.

– Не надо, я пойду с тобой, – сказал он, делая шаг вслед за Женевьевой.

Она на миг остановилась, но не повернулась и продолжила идти. Взгляд Финна невольно скользнул по ее круглой попке, обтянутой джинсами. Ах, если бы можно было протянуть руку и шлепнуть ее… но он не был полным идиотом.

Они прошли пару комнат – одна из них определенно была рабочим кабинетом. Это Финн понял по сверкающим кусочкам камней, минералов и изогнутым металлическим полоскам. Другая была, похоже, гостевой комнатой, а за ней шла, возможно, хозяйская спальня. Женевьева остановилась у двери, закрывая обзор, но Финн смотрел лишь на ее лицо – потому что в мгновение ока оно изменилось. На нем читались неподдельная любовь и восторг – если бы хоть раз его мать посмотрела на него так… на него никогда и никто так не смотрел. Кроме Женевьевы… когда-то.

Женевьева чувствовала себя в смятении, понимая, что не готова к общению с Финном и к знакомству его с сыном. До сих пор в ней пробуждались какие-то чувства к нему – что было странно, учитывая все, что он сделал. Его предательство отозвалось в ней особенно сильно – ведь она, изголодавшись по теплу, человеческому общению, пониманию, так легко поверила в его ложь о любви, о том, что она красива, талантлива и умна. Дед беспрестанно повторял, что ей нельзя доверить ничего мало-мальски важного, и она до того привыкла к мысли о собственной никчемности, что хватило бы и пары ласковых слов, чтобы растопить лед. Но Финн дал ей куда больше – он помог почувствовать ту жизнь, о которой она все время мечтала. Было глупо с ее стороны поддаться на уловку. Но, с другой стороны, откуда ей было знать? До появления Финна она и понятия не имела о том, как складывается жизнь у других и чего не хватает ей, не знала, что заслуживает большего, чем постоянное эмоциональное насилие, которому ее подвергали. Теперь она куда умнее и сильнее… однако это лишь больше озадачивает, потому что непонятно, почему она до сих пор так реагирует на Финна. В тот момент, когда он вошел, сердце ее подпрыгнуло, дыхание перехватило, ладони вспотели, а трусики предательски намокли.

Понятно, что его внешность и манера держаться сыграли в этом не последнюю роль, но кто, как не она, знал, что за его улыбкой нет искренней теплоты, а каждое слово можно ставить под сомнение. Очевидно, разум покинул ее вместе с памятью. Что ж, по крайней мере, стоит напоминать себе о том, что сейчас визит Финна не был связан с ней – он здесь лишь для того, чтобы повидать сына.

Сделав глубокий вдох, Женевьева прошептала:

– Иди поздоровайся с ним.

Впуская Финна, она отошла от двери. Ей хотелось понаблюдать за Ноа и его реакцией на нового человека, но она не в силах была удержаться и перевела взгляд на его отца. И замерла, чувствуя, как грудь ее словно стянуло тугим ремнем при виде восхищения, что появилось во взгляде Финна. Она была уверена, что это искренняя радость – и что-то, напоминающее надежду.

– Он похож на моего брата, – произнес Финн.

– Он похож на тебя, – возразила Женевьева.

Финн покачал головой, и она удивилась: неужели он не видит поразительного сходства между собой и малышом? Когда Ноа был совсем крохой, это не было столь очевидно, но, подрастая, он все больше напоминал отца. Если бы не светлые волосы и голубые глаза, вздернутый носик и форма рта… даже озорная натура мальчика, его улыбка была такой же, как у Финна.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, Ноа поднял голову – и, как всегда при виде матери, лицо его озарилось улыбкой. Женевьева взяла сына на руки.

– Спасибо, Мэдди, – обратилась она к подруге.

– Рада помочь. – По пути к выходу та окинула Финна злым взглядом, и через несколько мгновений входная дверь громко хлопнула. Они остались втроем.

На миг Женевьеве стало страшно, и она с трудом подавила в себе желание окликнуть Мэдди, чтобы она вернулась. Но ее отвлек Ноа. Похлопав ручками по ее щекам, он произнес:

– Мама.

Подойдя к Финну, она сказала:

– Ноа, это твой папа. Финн, познакомься с Ноа.

Мальчик с любопытством склонил голову набок – точно так же сделал десять минут назад Финн, – прищурился и затаил дыхание. Но пауза не затянулась надолго. Вытянув ручки, Ноа требовательно произнес:

– Подними.

К удивлению Женевьевы, Финн не колеблясь взял сына на руки. На мгновение лица их оказались на одном уровне, и они пристально посмотрели друг на друга. На лице Финна расплылась блаженная улыбка. Ноа же ткнул пальчиком в книжную полку и так же требовательно сказал:

– Книгу.

Финн снова повиновался. Сняв с полки книгу, он сел в кресло-качалку, усадил Ноа на колени, точно делал так всегда. Женевьева, понаблюдав за ними несколько секунд, тихо повернулась и ушла – смотреть на них было невыносимо, и она возненавидела себя за это.

Глава 3

– Мы продали три украшения из изумрудов, – сообщил Женевьеве по телефону Эрик, владелец бутика.

Сердце ее сжалось – хотя она понимала, что должна бы радоваться, ведь на деньги с этой продажи они с Ноа смогут прожить не один месяц. Но… Будь то любой другой набор, а не этот, радоваться было бы куда легче. С первого момента, взяв в руки изумрудную каплю, что стала основой подвески, Женевьева ощутила какую-то особую связь с камнем. Что ж, ей не впервой расставаться с красивыми камнями – да и стоит надеяться, это не станет последним разом. Она всегда тщательно изучала материал, прежде чем начать с ним работу, и камни всегда имели для нее особое значение. И все же… тот изумруд был особенным.

Однако она не могла позволить себе не продавать украшение только лишь оттого, что хотела сохранить его для себя. Этот изумруд стоил около пятидесяти тысяч. Одним из недостатков ее дела было то, что материалы стоили немалых денег, но всегда окупались. В последние несколько недель, однако, воцарилось затишье, так что продажа изумрудов случилась как нельзя кстати. Пожалуй, на этом и стоит сконцентрироваться – теперь можно подумать о планировании поездки с Ноа в Диснейленд в следующем году.

– Женевьева, вы меня слышите? – раздался голос Эрика.

– Да, простите. Это чудесная новость! Вы можете мне сообщить имя покупателя?

Она всегда старалась узнать что-нибудь о людях, что приобретали ее украшения, – это помогало ей представить восхищенные лица женщин, их удивление и, возможно, шок, когда они получали подарок от мужа. Всегда было приятно узнать, что за покупкой кроется какая-то история – например, когда изделие покупалось в честь рождения ребенка или пятидесятилетнего юбилея. В ней неизменно пробуждалось чувство гордости и счастья оттого, что ее творения могут порадовать людей. Это было необходимым этапом завершения процесса работы над украшением.

– Я не знаю подробностей. Дениз не удалось выяснить многого. Она сказала, что это был джентльмен, который, казалось, не был уверен в том, что хочет. Однако, как только она показала набор, он решил его купить.

Что ж, подумала Дениз, может, этот джентльмен тоже ощутил с камнями особую связь. Эта мысль немного успокаивала.

– Не могли бы вы прислать мне его имя и адрес?

Женевьева любила посылать своим покупателям личную благодарность – многие впоследствии делали повторное приобретение. Конечно, в основном оттого, что им нравился ее стиль, но еще они ценили индивидуальный подход. В этом заключался один из недостатков дальнейшего развития ее бизнеса – она не знала, как сохранить эту связь с покупателями.

Новая ее коллекция должна была произвести фурор, тому способствовало партнерство с «Митчелл бразерз», крупным ювелирным холдингом, раскинувшим свои бутики по юго-востоку, – об этом уже написали некоторые крупные газеты, чему Женевьева порадовалась. Такой пиар был для нее новым опытом. Через несколько недель ее украшения должны были появиться в пятидесяти местах двенадцати разных штатов на юге. Несомненно, это означало лучшие перспективы и уверенность в будущем, что необходимо Ноа. Что же касается стиля… значит, ей придется как-то найти выход из положения.

– Да, конечно, – ответил Эрик. – Я пришлю информацию по почте, и в течение недели вам придет депозит.

– Спасибо, Эрик.

Женевьева повесила трубку и направилась обратно в студию. Ноа был с Николь – временной няней, помогавшей ее, когда она работала. Николь еще училась в колледже, и это здорово выручало, потому что часто Женевьева работала в нестандартное время. Сейчас у нее было по крайней мере два часа до возвращения домой.

Она окинула взглядом камни, лежащие на столе, – чудесные экземпляры александрита, полудрагоценного камня, известного своей способностью менять окраску в зависимости от освещения. В последние несколько дней она изучала эти камни самым подробным образом, стараясь понять, как лучше их представить в украшении. Самый большой был чуть больше карата – в трех других было примерно три четверти. Остальные различались по размеру, но в каждом было чуть менее половины карата. Было бы разумно вставить самый большой камень в подвеску, два маленьких использовать для сережек, а остальные – для браслета. Но инстинкты шли вразрез с логикой и нашептывали что-то свое – проблема была лишь в том, что Женевьева пока не поняла, чего именно ей хочется.

Она погладила камни пальцами, наслаждаясь гладкостью граней и тем, как они перекатываются под ее ладонью. Взяв их в руку, она снова окинула все взглядом, надеясь, что вдохновение все же придет, но ничего не происходило. Она потратила на эти камни много денег, и нужно было закончить украшения к открытию ее коллекций. Расстроенная, Женевьева ссутулилась, опустив голову.

Тишину студии нарушил сигнал телефона – на почту пришло письмо. Схватив мобильный, Женевьева открыла послание от Эрика – и негодующий стон сорвался с ее губ при виде имени покупателя. Она убьет Финна.

Финн только что вышел из душа и даже не успел одеться, когда раздался звонок консьержа с сообщением о том, что какая-то посетительница ждет его внизу. Единственной женщиной, знавшей его адрес, была Пайпер, девушка Стоуна, и было сложно придумать хоть одну причину, по которой она могла бы явиться с визитом. Финн улыбнулся: значит, пришла Женевьева. Знакомое волнение овладело им, но интуиция подсказывала, что, какой бы ни была причина ее прихода в семь вечера, вряд ли его надеждам суждено сбыться.