Сбросив личину, он остался невысоким – для мужчины, конечно же. Я помнила снимки в газетах, покойный король был на целую голову выше. Впрочем, я все равно едва доставала канцлеру макушкой до уха.

– Не переживайте, сударыня, ваши сокровища останутся в целости и сохранности.

– Я вовсе не переживаю, ваше превосходительство, – дрогнувшим голосом ответила я. – Неужели ваши слуги позарятся на мои безделушки? Лишь бы не выбросили, как ненужный хлам.

Он едва заметно улыбнулся и увлек меня по дорожке во тьму. Я все оглядывалась на Королевскую лестницу, и, наверно, канцлер заметил это, поскольку сказал:

– Не смотрите туда, сударыня. Там вам делать нечего.

– Простите, ваше превосходительство, – выговорила я. Бесконечная сверкающая лента Королевской лестницы вилась в темноте, и я не могла вообразить, как же всходили на эту немыслимую высоту монархи в полном церемониальном облачении, если оно весит, наверно, как я сама с двумя саквояжами… – Я просто не думала, что она настолько… настолько длинная!

– Вы даже не представляете насколько, – обронил он после паузы и вновь повлек меня за собой.

Здесь, в ухоженных зарослях прятался вход в небольшой домик. Кажется, подобные назывались охотничьими, ну да какая охота посреди города? А может, это просто флигель или пристройка для слуг, как поймешь?

Но чем бы ни было это строение, внутри оказалось удивительно красиво. Один мозаичный пол чего стоил…

– Нэна, – негромко произнес канцлер, и я обнаружила рядом с собою рослую женщину в скромном платье. Похожие носили горничные в пансионе, только это было сшито из куда более дорогой ткани. Что там, намного лучшей, чем мое собственное! – Проводи гостью в ее покои и позаботься о ней.

Та молча поклонилась.

– На дворе глухая ночь, – сказал он, обращаясь ко мне, – и вам давно пора спать. Я рассчитывал, что вы вздремнете в карете, а поутру… Впрочем, не важно. Поговорим, когда выспитесь, а покамест отправляйтесь с Нэной, сударыня.

Я кивнула, потом спохватилась, сделала реверанс – канцлер вряд ли увидел его, он уже повернулся спиной – и поплелась за горничной. Та оказалась молчалива: проводила меня в комнату, помогла умыться с дороги, подала стакан теплого молока и булочку, потом принесла ночную одежду и уложила спать… и все это безмолвно. Я пыталась спрашивать у нее о чем-то, но Нэна лишь сдержанно улыбалась и продолжала делать свое дело. Нескольких попыток хватило, чтобы удостовериться: она и слова не скажет, пока ей не прикажет хозяин. А может, она вовсе немая?

Постель оказалась непривычно мягкой, я тонула в подушках, одеяло казалось сугробом, под которым немудрено потеряться… Сна не было ни в одном глазу. Я пыталась считать единорогов, честных чиновников и прочих волшебных существ, но не могла сомкнуть глаз. Скорее бы утро…

Совсем измучившись, я слезла с огромной кровати, надела платье прямо поверх ночной рубашки и выглянула в коридор. Я понимала, что поступать так не следует, что меня за это отругают, накажут или вовсе вышвырнут прочь, но лежать и таращиться в потолок было выше моих сил.

Босые ноги зябли на каменном полу, зато ступали бесшумно, поэтому я, выйдя на лестницу, услышала голоса прежде, чем меня заметили, и присела за балюстрадой, ловя каждое слово.

– Удивительное совпадение, мэтр, – негромко произнес канцлер.

Его голос я хорошо запомнила, а еще он всегда делал заметную паузу перед тем, как поименовать собеседника, словно сомневался, правильно ли помнит его звание. Или – достоин ли человек этого самого звания? Наверно, это изрядно пугало придворных.

– Думаете, повезло наконец? – ответил хрипловатый старческий голос.

– Она разглядела меня под личиной, мэтр. А если этого мало, то вот вам еще: она увидела Королевскую лестницу. Спросила еще, неужели та в самом деле настолько длинная.

– Однако…

– Завтра… вернее, уже сегодня посмотрите сами на это юное дарование. Если и она не подойдет… Право, нет больше моих сил искать замену!

– Постараемся приспособить эту. Раз уж она способна видеть, то хоть на что-то сгодится, а там, будем надеяться, все придет в норму. – Голос старика помягчел, в нем зазвучали заботливые нотки. – Я понимаю, Одо, насколько тебе тяжело. Я состоял регентом при бабушке нынешней королевы, пусть и недолго, но…

– Именно, – после паузы ответил канцлер. – Недолго. И она…

Он осекся, и все стихло. Я тоже замерла в своем укрытии, надеясь, что не выдала себя ни шорохом, ни вздохом, но… Ничего не вышло.

– Вам велено было идти спать, сударыня, – сказал канцлер, остановившись передо мной. Я не расслышала его шагов, клянусь! – Что вы делаете здесь в такое время? Стараетесь рассердить меня настолько, чтобы я с утра пораньше отправил вас обратно в приют… то есть пансион, конечно же, под крыло почтенной госпожи Увве?

Я не нашлась с ответом. Даже на прогулки во сне нельзя было списать мое появление здесь: я ведь оделась, а лунатики бродят, как есть…

– И Нэна не заметила, что вы вышли из комнаты, – добавил он. – Интересно… Как вам это удалось?

– Просто повернула ручку, а дверь была не заперта…

– Не заперта, в самом деле?.. Не вздумайте заплакать! Я сказал, что женские слезы меня не пугают, но это не значит, будто мне нравится терять время понапрасну, дожидаясь, покуда они высохнут.

– Я… я вовсе не… собиралась… – выговорила я, хотя мне было невыразимо страшно. – Простите, ваше превосходительство, мне не спалось, и я…

– Искали библиотеку? – неожиданно улыбнулся канцлер. – Вынужден вас огорчить – здесь ее нет. И встаньте уже, не нужно сидеть на холодном полу.

Он протянул мне руку, и я несмело взялась за его пальцы.

– Вижу, вы любопытны сверх всякой меры, сударыня.

– Я просто хотела узнать, зачем я вам понадобилась, – едва слышно выговорила я, ужасаясь собственной смелости. – Пожалуйста, скажите! Тогда будет не так страшно…

– Даже если я сообщу, что намерен принести вас в жертву дикарским богам?

– Да! – твердо сказала я. – Но только объясните – каким, зачем и почему, и… и…

– Только не плачьте! – в который раз повторил канцлер и потер переносицу.

Забавно, у нашего старого учителя истории был такой же жест, но тот носил пенсне. Когда он снимал его, на переносице оставались красные вдавленные следы, их-то учитель и потирал.

– Подите обуйтесь, сударыня.

– Мне не холодно, право, – шепотом сказала я, живо представив, как вхожу в спальню, ищу ботинки, и в это мгновение дверь захлопывается, проворачивается в замке ключ, и я слышу удаляющиеся шаги.

– Хотите получить воспаление легких – дело ваше, – согласился он. – Идемте. Здесь недалеко.

По дороге я успела несколько раз проклясть свою несговорчивость: мы вышли во двор, а идти по гравийной дорожке босиком было очень больно. Я терпела, стараясь ступать на пальцах, но мне то и дело подворачивались крупные камни, и я сильнее хваталась за руку канцлера, стараясь только не повисать на ней всей тяжестью. Не сомневаюсь, он прекрасно видел, в чем дело, но не сказал ни слова. Сама ведь виновата, что не пожелала обуться.

– Сюда, – произнес он наконец. – Закройте глаза и держитесь за меня крепче, сударыня. Может… гм… встряхнуть.

– Как в карете? – угадала я.

– Хуже, потому что ближе, – непонятно ответил он, потом высвободил руку и крепко взял меня за талию. – Так надежнее. Теперь – шаг вперед…

Я думала, из меня не то что дух, а и все потроха вытряхнет! Какая там лягушка в мяче, этому я даже сравнения придумать не сумела! И хорошо, что ужин был таким легким, иначе я рисковала опозориться.

– Надо же, живы, – любезно произнес канцлер, когда я отдышалась. – Тем лучше. Идемте, сударыня. Ничего не бойтесь и постарайтесь держать язык за зубами. Я отвечу на ваши вопросы в другое время и в другом месте.

– Как прикажете, ваше превосходительство, – шепнула я, сглотнув горькую слюну.

Это был совсем другой особняк: здесь потолки оказались выше, залы – просторнее, окна – больше, и откуда-то доносился запах цветущего сада, хотя стояла глухая холодная осень.

Никто не попался нам на пути, ни одной живой души, и я поразилась: неужели здесь совсем нет слуг? Но так ведь не бывает, если дом не заброшен, а за этим следили со всем тщанием: сложно не заметить свежие цветы в вазах, недавно начищенные перила, сверкающие зеркала…

Но вот наконец я увидела людей, и они расступились перед канцлером, отворили двери в опочивальню, и я увидела на огромной кровати спящую девочку… девушку…

Себя.

Нет, в самом деле, у нее были точно такие же темно-каштановые волосы, чуть вздернутый нос, подбородок с ямочкой, левая бровь выше правой, домиком… Глаза вот закрыты, никак не сравнишь, но я была уверена, что у спящей они такие же, как у меня, – темно-серые, цвета снеговой тучи.

Вернее, у меня – как у нее.

– Все еще не страшно? – негромко спросил канцлер, и я покачала головой. – В самом деле? Вы не узнаете ту, что перед вами?

– Нет, ваше превосходительство, – ответила я как можно тише, опасаясь потревожить сон незнакомки.

– Конечно… Вы ведь видели ее только в газетах, на парадных снимках, исправленных и улучшенных. Но у вас цепкая память и хорошее воображение, в чем я уже имел удовольствие убедиться, так что присмотритесь как следует.

Я послушалась и уставилась на больную (или спящую?). Нет, все-таки мы не очень похожи. Если бы я могла оценить мимику, было бы проще, но увы – лицо девушки казалось совершенно неподвижным, а я не знаю, как выгляжу во сне.

Такие огромные круги под глазами у меня появляются, только если я долго и тяжело болею, а еще тускнеют и перестают виться волосы, трескаются губы… Помню, какая-то домашняя девочка пришла в пансион с кашлем, сказав, что это всего лишь простуда, а через неделю слегли все пансионерки. Когда я встала после той болезни, то выглядела примерно так же, как эта девушка на королевской кровати, разве что была намного более худой.

На королевской… парадные снимки в газете…

Я невольно отшатнулась, запнулась за какой-то пуфик и неминуемо упала бы, наделав шума, если бы канцлер не удержал меня за плечи.

– Узнали? – негромко спросил он, и я кивнула. – Тогда идемте. Не нужно ее беспокоить.

И, противореча собственным словам, канцлер подошел к постели ее величества, осторожно убрал с ее лба влажную от испарины прядь волос, дотронулся до руки и постоял так недолго.

– Идемте, сударыня, – сказал он наконец. – Вы увидели достаточно. Теперь, полагаю, желаете услышать, в какую историю угодили?