Шубин рассмеялся. Он вскочил, стараясь сделать это легко и молодо. И сразу оказался рядом с Элей – номер был мал. Она подняла глаза и посмотрела на Шубина внимательно и серьезно. Руки сами притянули ее за плечи. Эля послушно сделала шаг вперед. Ее губы чуть разошлись, как бы ожидая поцелуя, и поцелуй получился долгим, как будто не первым, а тем, десятым, сотым, от которого одно движение до близости. Рукам Шубина было неловко прижимать к себе скользкую кожу куртки.

Эля вдруг оттолкнула Шубина. И сказала, будто процитировала:

– Не время и не место.

Сам поцелуй не вызвал в ней удивления или сопротивления.

– Извини, – сказал Шубин.

– А чего извиняться. Я заводная. Если бы не кожан, вы бы почувствовали. Пошли, а то Федор Семеновича инфаркт хватит.

Она пошла к двери первой. Шубин натягивал аляску и смотрел на волосы Эли, очень густые, черные, прямые. Восточные волосы. А лицо русское.

– Волосы у тебя красивые, – сказал Шубин, выходя в коридор.

– Это раньше были красивые, – сказала Эля. – Я химию делала. А когда на машине стала работать, обрезала. И не жалко.

Дежурный с красной повязкой у двери поднялся, когда Шубин поравнялся с ним. Открыл дверь. Какое тупое, злое лицо, подумал Шубин.

– Он всегда так? – спросил Шубин.

– Ну что вы! Он в людях разбирается. Другого и не заметит.

– Или его предупредили?

– О чем предупредили?

– Что приехал ревизор, остановился в гостинице.

– Да какой вы ревизор?

– Вот и я говорю. А что, не похоже?

– Ревизоры разные бывают. Если вы ревизор, то секретный. Но вы даже не секретный.

– Почему?

– А потому что целоваться с шофершей не полезли бы. Ревизоры своем место ценят. Если надо, им доставят какую следует. Без риска. С керамическими зубами.

Шубин улыбнулся.

Он сел рядом с Элей на переднее сидение. Она долго заводила машину, мотор взрывался шумом и тут же замолкал.

– А еще ревизоры, даже секретные, не садятся рядом с водителем, – сказала она поучительно. – Люди на мелочах попадаются.

– Как шпионы, – сказал Шубин.

Он смотрел на ее профиль, который ему очень нравился. Он был четкий и логичный.

– Не смотрите, – сказала Эля. – А то никогда не заведу.

Машина все же завелась и, разбрызгивая снежную жижу по асфальту, развернулась к центру.

– Расскажи мне про общество защиты природы.

– Про зеленых?

– Они себя так зовут?

– Нет, это их так зовут. У нас в городе сейчас обществ посоздавалось – не представляете. Я даже не все знаю и разницу не понимаю. Есть «Память», потом «Мемориал», хотя эти хотят памятник жертвам сталинских репрессий ставить, потом «Отечество» и еще «Родина». Ну, конечно, «Зеленые», а в пединституте – политический клуб. Смешно, правда?

– Это везде происходит, – сказал Шубин.

– У вас это, может, и серьезно, а у нас их всерьез никто не принимает. Все равно власть не у них.

– А ты сама принадлежишь к какому-нибудь обществу?

– Вы с ума сошли! Мне работать надо. Митьку кормить.

– Кого?

– У меня сын есть, в садик ходит.

– Вот не думал…

– Мне уже двадцать пять, вы что думали? Девочка?

– А муж? – Шубину стало неловко – командировочный козел! Мужчина в сорок лет…

– Не беспокойтесь… – улыбнулась Эля. – Нет у меня мужа. В Томске мой муж строит новую семью. Выгнали мы его с Митькой. Так что я женщина свободная, люблю кого хочу.

Эта бравада была Шубину неприятна.

– Мне бы от получки до получки прокрутиться, не до фарфоровых зубов. Я у Федора Семеновича как личный лакей – туда, сюда, подай, привези. На себя некогда пахать. Вот и крутимся на полторы сотни в месяц.

– А он помогает ребенку?

– Он бы себе помог.

«Москвич» резко затормозил у подъезда безликого желтокирпичного клуба. Машину занесло по грязи. Эля матюкнулась сквозь зубы. Может быть, нечаянно, а может, специально для Шубина.

– Идите, – сказала она. – Вас в дверях встретят.

Она осталась в машине и не смотрела на Шубина, будто была обижена.

Шубин поднялся по лестнице. Суетливая женщина в школьном платье с белым кружевным воротничком ждала его у вешалки.

– Вам не здесь раздеваться, – сказала она. – Вам, Юрий Сергеевич, в кабинет директора.

Сейчас скажет, подумал Шубин, что видела меня позавчера по телевизору.

Но обошлось. Они прошли через буфет, где стояла длинная очередь. Шубину было ясно, что этим людям никак не управиться до начала лекции. Они будут входить и стучать стульями во время ее. В кабинете директора было натоплено, на столе стоял чай и домашние пирожки, которые, как выяснилось, испекла женщина в школьном платье. Николайчик уже восседал за столом и жевал бутерброд с ветчиной.

– Подкрепитесь, – сказал он наставительно.

– Уже надо идти.

– Подождут.

Шубин хотел было возразить, но тут понял, что страшно голоден и совершенно неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз. Пригласили, водят по кабинетам, а чтобы покормить – это в голову не приходит.

Он уселся за стол и стал жевать бутерброд. В кабинет заглядывали какие-то люди, будто узнали, что привезли редкое животное. Скорей бы домой. Вода в жидком чае противно пахла. Шубину показалось, что этот запах будет теперь преследовать его везде.

– Вода у нас, можно сказать, целебная, – сказал Николайчик.

– Я смотрел сводку – по химическому составу она содержит многие полезные микроэлементы. Правда, приходится жертвовать вкусовыми данными.

– Лучше бы без микроэлементов, – сказал Шубин, и Николайчик послушно засмеялся.

Зал был почти полон, и это немного примирило Шубина с жизнью. Он сел за столик рядом с Николайчиком, который принялся по бумажке вычитывать краткую биографию гостя. Звучало солидно. Шубин хотел найти в зале Элю, но свет в зале был притушен, только первые ряды на свету. Если она пришла, она где-то у входа. Нет, сказал себе Шубин, она сейчас пользуется возможностью подработать. Ловит клиентов на вокзале.

Шубин старался говорить интересно, ему надо было почувствовать зал. Важно почувствовать, что тебя слушают. Зал был благожелательный. Люди купили билеты, то есть сознательно отдали ему вечер, и Шубин честно хотел отработать полтинник, который каждый из них заплатил.

Слушали хорошо, потом были вопросы. Так как зал был велик, вопросы передавали в записках из ряда в ряд, а потом мальчик, сидевший в первом ряду, бежал к сцене, поднимался на цыпочки и клал их в картонную коробку, что стояла на краю сцены. Николайчик поднимался, шел к коробке, вытаскивал очередную партию записок, нес к столику и, прежде чем отдать Шубину, прочитывал их, раскладывая на две стопки, – та, что поближе к Шубину, предназначалась для ответов, а та, что оставалась под рукой у Николайчика, предназначалась черт знает для чего.

Шубин отвечал, поглядывая на все растущую стопку под рукой Николайчика, и его подмывало вытащить записки у организатора. Ему неприятно, что кто-то решает за него.

Когда Николайчик в очередной раз отошел, Шубин протянул руку к забракованным запискам и спросил в микрофон:

– А на эти отвечать можно?

В зале засмеялись. Потом раздались аплодисменты.

Николайчик вернулся к столу и сказал не в микрофон:

– Это все повторения. Те же вопросы. Я не хотел ваше время отнимать.

Шубин не поверил ему и потянул записки к себе. Николайчик сдался, но добавил при этом:

– Но есть такие, которые к вам не относятся.

– А вот это мы сейчас и посмотрим, – сказал Шубин в микрофон.

– Читайте, читайте! – кто-то крикнул из зала.

Шубиным владело сладкое мстительное чувство презрения сильного к провинциальному бюрократу, который посмел поднять руку на его свободу.

Он раскрыл верхнюю записку и прочел ее вслух:

– «Вы женаты?»

Зал после короткой паузы расхохотался. Даже Николайчик смеялся удовлетворенно. Шубин сказал:

– Это к делу не относится. – Ответ был неудачен, и зал продолжал смеяться.

Шубин достал другую записку:

– «Как решается проблема с нитратами в овощах в других странах?» – Шубин начал отвечать, и зал слушал зачарованно, так как это всех интересовало. Шубин поглядывал на Николайчика, который нервно зевал. Ему очень хотелось кончить эту лекцию, но Шубин в союзе с залом продолжал его злить.

Следующая записка:

– «Какие меры принимаются в Японии или Америке по отношению к заводам, травящим население? А то у нас химзавод и биокомбинат травят нас, как мышей. А разве мы полевые вредители?»

– Это провокационный вопрос и не имеет отношения к международной обстановке, – сказал Николайчик, и зал зашумел.

– Ничего, – сказал Шубин. – Я отвечу. Как я понимаю, эта проблема остро стоит в вашем городе.

– Еще как! – крикнули из третьего ряда. Шубин поглядел в ту сторону и увидел сидевших рядом бородатого Бориса и очкастую Наташу из книжного магазина.

– Помимо государственных органов, которые обязаны следить за окружающей средой и которые независимы от местных властей, в европейских странах существуют общественные организации, которые могут влиять на производителей. Губить природу предприятиям там стало экономически невыгодно. Слишком дорого это обходится.

– А у нас он платит из государственного кармана! – крикнул Борис, поднимаясь, словно в римском сенате, и указывая перстом на неизвестного Шубину человека в черном костюме, который сидел в первом ряду.

– Спокойно! – кричал в микрофон Николайчик. – Спокойно, товарищи! Мы не на базаре!

Человек в черном костюме поднялся и пошел к выходу.

Борис с Наташей из книжного магазина ждали Шубина у выхода. Шубин знал, что они будут его ждать. После ухода человека в черном костюме, оказавшегося «товарищем Николаевым», ввергнувшего Николайчика в глубокое прискорбие, вечер быстро закруглился, так как Николайчик пошел на предательский шаг, сразу выбивший почву из-под ног общественности. Он встал и громко напомнил собравшимся, что после лекции намечен британский кинофильм, а механик не может ждать до полуночи. Шубину бы обидеться, но стало смешно, и к тому же он уже понял, что Борис с Наташей будут его ждать. Еще несколько минут назад он и не помнил об их существовании, да и не трогали его их заботы. Не потому, что Шубин был особо бездушен – он был равнодушен в меру, фаталистически полагая, что химзавод и дальше будет травить воздух, пока не прорвется этот город со своими бедами на телевидение или в центральную газету, тогда приедет какая-нибудь комиссия, и фильтры в конце концов поставят.

– Значит так, – сказал Николайчик, когда они вышли за кулисы, – в будущем нам с вами придется быть несколько осторожнее.

Он уже овладел собой и старался быть дипломатичным.

– Я не совсем понимаю, – сказал Шубин, – Мне кажется, что встреча прошла интересно.

– Юрий Сергеевич! – сказал Николайчик. – Вы приехали, вы уехали. Нам здесь оставаться. Обстановка напряженная, есть провокационные элементы, которые совершенно не думают о реальных интересах города. Легко быть крикуном. Сложнее – созидателем.

– Вы серьезно?

– Я не сторонник демагогии, – сказал Николайчик твердо. – и не нам с вами решать, как помочь моему родному городу. Есть более решительные силы. А этим силам ставят палки в колеса. Неужели вы думаете, что Василий Григорьевич не принимает близко к сердцу то,что происходит?

– Значит, митинга завтра не будет? – спросил Шубин.

Они зашли одеться в кабинет директора, где к ним кинулась женщина в школьном платье и принялась благодарить Шубина за замечательную лекцию. Она пошла их провожать, но Шубин и Николайчик быстро пошли вперед, и женщина не посмела держаться рядом.

– Что вы знаете о митинге? – спросил Николайчик.

– Все о нем говорят.

– Вот это лишнее. Все не говорят. Вы получили эту информацию со стороны. И даже интересно, откуда.

– Так будет или не будет?

– Я не милиция, – сказал Николайчик. – Но хотите знать мое личное мнение?

– Я его знаю.

– Да?

– Вы бы на месте Силантьева обязательно запретили этот митинг, который не отвечает высоким интересам города и нашего социалистического государства в целом.

– Примерно так, – согласился Николайчик. – А вы со мной не согласны?

– Категорически.

– Интересно, это ваше личное мнение?

– Нет, – ответил Шубин. – Я его согласовал в Москве.

Николайчик проглотил слюну. За спиной тихо ахнула женщина в школьном платье. Они уже вышли в вестибюль. Шубин увидел открытую дверь в буфет. Там все так же стояла длинная очередь.

Николайчик резко обернулся к женщине в школьном платье:

– Простите, я забыл позвонить в клуб химзавода о завтрашнем выступлении. Где телефон?

– Я вас провожу.

– Юрий Сергеевич, – сказал Николайчик официальным голосом. – Если вы согласитесь подождать три минуты, буквально три минуты, я вас завезу в гостиницу.

– Не беспокойтесь, звоните спокойно, – сказал Шубин. – Ведь не исключено, что завтра клуб химзавода закроется на ремонт.

– Как так?

– И моя лекция будет отменена по техническим причинам. Так бывает.

– Я бы этого не хотел.

– До свидания. Я пойду пешком.

Николайчик засуетился. Он разрывался между долгом отвезти домой Шубина и чувством долга, велевшим доложить кому следует о странной фразе московского журналиста.

Шубин пошел к двери, но Николайчик догнал его.

– Я хотел сегодня вас пригласить к себе, – сказал он, но моя жена прихворнула. Если позволите, давайте перенесем нашу встречу на завтра. Жена мечтает с вами познакомиться.

– Разумеется, – сказал Шубин. – Я буду счастлив.

Борис и Наташа ждали его у выхода. С ними еще два человека.

– Мы хотели бы с вами поговорить, – сказала Наташа. – Вы извините, если вы устали.

– Одну минуту, – сказал Шубин.

Эля стояла возле машины. Шубин подошел к ней.

– Я пойду до гостиницы пешком, – сказал он.

– Я была в зале, – сказала Эля. – Вы интересно выступали. А где Федор Семенович?

– Я ему сказал, что у меня особое задание. Из Москвы.

– Он звонить побежал? – сказала Эля.

– Ты его хорошо знаешь?

– Как же не знать! Третий год с ним работаю. Только вы на него не сердитесь. Он от них зависит.

– Я ни на кого не сержусь. У тебя телефон дома есть?

– Нет. А зачем?

– Я думал позвонить тебе вечером. Попозже.

– Позже некуда. Девятый час.

– Ну тогда до завтра.

– Вы с ними гулять пойдете?

– До гостиницы.

– Тогда идите скорей. А то Федор Семенович сейчас выскочит, увидит вас в такой компании – испугается.

– За меня?

– За себя. Чего ему за вас пугаться? Вы сами за себя пугайтесь.

– Спасибо за предупреждение.

– Долго не гуляйте, – сказала Эля. – У нас неспокойно. На химии зэки расконвоированные работают. А у вас куртка импортная.

Шубин поспешил к четырем темным фигурам, стоявшим возле выхода.

– Пошли?

Борис был без шапки – его космы и не уместились бы под шапку. Два других человека представились ему. Один был пожилой, с бородой клинышком. Такие бородки давно не в моде – они неизбежно вызывают представление о владельце, как о человеке с оппортунистическими взглядами. В революционных фильмах владельцы таких бородок предают дело рабочего класса. Бородку звали Николаем Николаевичем Бруни. Второй, молодой, в ватнике и железнодорожной фуражке, буркнул что-то, протягивая Шубину жесткую ладонь. Шубин не разобрал имени.

Они спустились к пустому скверу.

– Мы хотим вам нашу реку показать, – сказала Наташа.

– Только давайте договоримся с самого начала, чтобы не было никаких неожиданностей, – сказала Шубин. – Я не агент Москвы, не тайный ревизор. Это все недоразумение.

– А мы и не думали, – сказал Борис. – Это те, кто боятся, они легко верят всякой чепухе. Вы типичный благоустроенный международник. Наверное, «вольво» привезли?

– У меня «Жигули», – сказал Шубин без обиды.

– Боря, не цепляйся к человеку, – сказала Наташа.

Начало подмораживать, было скользко. Они миновали сквер, уставленный мокрыми черными стволами. Две или три лампочки на столбах горели, остальные перегорели или были разбиты. По краю сквера тянулась тропинка, от которой шел скат к неширокой речке. От нее плохо пахло.

За речкой тянулись темные склады. Дальше торчали усеянные святящимися квадратиками жилые башни, а за ними несколько труб, изрыгавших в неспокойное небо светлые клубы дыма.

– Это не вода, – сказал Бруни. – Это жидкость замедленного действия.

Вода в реке была черной, но странно отражала огни домов и завода на том берегу – они мерцали в воде, потому что по ее поверхности плыли обрывки желтоватого, почти прозрачного тумана.

– Это еще что такое? – спросила Наташа, и все ее сразу поняли.

– Я постараюсь прийти сюда завтра, – сказал Бруни, – чтобы разобраться.

– И пахнет иначе, – сказал Борис. – Еще гаже, чем всегда.

– Это у тебя нос слишком большой, – сказал парень в ватнике.

– В самом деле – пахнет иначе, – подтвердил Шубин. – Я тут человек новый, еще не принюхался.

Запах был тревожным и удушающе мертвым. Даже нельзя было сказать, насколько он неприятен, потому что ноздри отказывались пропускать его в легкие.

– Наша беда в том, – сказал Бруни, – что инспекция и химики отказываются изучать сбросы в сумме воздействия, во взаимной активности. Сброс может быть умеренно гадким сам по себе и убийственным в соединении с каким-то вполне нейтральным веществом.

– Пошли отсюда, – сказала Наташа и закашлялась.

Когда они вернулись в сквер и дышать стало легче, Шубин спросил:

– Но почему вы не пишете, не скандалите?

– Завтра будем снова скандалить. А нас разгонят, – сказал парень в ватнике. – Я уже отсидел пятнадцать суток.

– За что?

– Они узнали, что я у брата на свадьбе был. На обратном пути подстерегли. Пьянство и хулиганство.

– Я уверен, что наши письма и обращения доходят, – сказал Бруни. – Но потом, как у нас положено, их отправляют снова на круги своя – в обком, к нам в город, на завод. И получаем отработанные тексты. У нас выработалась замечательная система медленного нереагирования.

Они отвели Шубина в маленькое, жаркое, набитое народом кафе. В углу гремел телевизор, показывая видеофильм про Микки Мауса. Парень в ватнике сумел вытеснить с одного из столиков девушек с дикими прическами. Наташа с Борисом принесли жидкий, но горячий кофе.

– Кофе приходится класть втрое больше, – сказал Бруни, – чтобы отбить у воды этот вкус.

– Я его убью, – сказал Борис.

– Кого?

– Главврача городской больницы. Он выступил со статьей, где доказал, что сочетание микроэлементов в нашей воде полезно для здоровья.

– Я уже слышал об этом, – сказал Шубин.

– Он Николайчика? – спросила Наташа.

– Здесь все друг друга знают?

– Нет, далеко не все, но есть ряд известных фигур, – сказала Наташа. – Например, Боря.

И Шубин уловил в ее голосе нежность. Неужели можно испытывать нежность к этому чудищу?

– Наш город численно разросся, – сказал Бруни. – В нем более ста пятидесяти тысяч человек. Но это в основном жители заводских районов – стандартных кварталов. Вы их видели, когда с аэродрома ехали. И шанхайчиков, где обитают бичи, бомжи, прочая подобная публика.

– А еще зона, – сказал Борис.

– К сожалению, на заводах мало интеллигенции, – сказал Бруни. – Большей частью это люди случайные. Они не укореняются здесь. Да и не хотят. Город невыгодный. Коэффициентов нет, климат паршивый, вонь, скучно, холодно. Стараются уехать.

– Нет, ты не прав, есть хорошие ребята. На биокомбинате политический клуб организовали, – сказала Наташа.