Полковник Аудий Ред вел себя нагло. Спокойно нарушая нормы протокола. Он даже намеревался на ее глазах убить земного консула. Это можно было объяснить лишь тем, что гельвецийское правительство было полностью уверено в исходе суда. Тогда смерть дипломата можно будет списать на спонтанный гнев народа. Впрочем, могло быть и другое объяснение: на всякий случай полковнику было велено нейтрализовать земного сыщика. Сначала он эту дамочку напоил, а потом в ее присутствии решил убить или ранить консула – а там доказывай, кто это сделал. Вернее всего, зелененький представитель ООП – свидетель ненадежный и более всего беспокоится о собственной безопасности. Впрочем, останемся в пределах известных нам фактов: местный полицейский чин пытался открыть стрельбу в космопорте, предварительно запугивая инопланетян, отчего сам и пострадал. Впрочем, продолжения истории Кора предугадать не могла и потому открыла глаза и жалким шепотом произнесла:

– Пить…

Ее взору предстала картина необычная, и потому прошло несколько секунд, прежде чем Кора смогла осознать значение того или иного человека и предмета.

Это неудивительно, потому что пока Кора пребывала в космопорте и угощалась грибным ликером, ее окружала та безликая, стандартная, повторяющаяся в сотнях космопортов и вокзалов Вселенной картина, при взгляде на которую не догадаешься, попал ли ты на Пересадку, на спутник Альдебарана, или прилетел на Марс.

Сейчас же Кора очнулась в обыкновенной гельвецийской больнице, не очень чистой по нашим стандартам, тесной и построенной, видно, лет сто назад, когда основным материалом был плохого качества кирпич, а штукатурка использовалась лишь в богатых домах.

Разглядывая темно-серые стены и желтый сводчатый потолок палаты, Кора старалась вспомнить соответствующие статьи энциклопедии, которую пролистала в день отлета, и, проведя мысленное сравнение со статьей, сделать правильный вывод.

Вот женщина. В длинном, до земли, синем платье с вышитым бисером воротником. На ней странный головной убор, напоминающий черный гробик. Кора вспомнила: женщина эта – сестра милосердия, обязанности таких сестер заключались в уходе за больными и подыскании им достойного гробовщика, о чем и напоминал головной убор.

Женщина протянула Коре поилку и поддержала ей голову, чтобы удобнее напиться.

Пока Кора пила, она смогла внимательно разглядеть еще двух действующих лиц этой сцены: в ногах койки стояли рядышком два страшного вида молодца. Один молодой и тонкий, второй старый и коренастый, у первого усы черные и торчащие, у второго – седые, обвислые. В остальном они были схожи: одинаковые лиловые камзолы, красные шаровары, сверкающие ботфорты. На головах белые шляпы с черными перьями. Это, поняла Кора, заботники. Заботники о народе. Их назначение было понятно из двух маленьких топориков, вышитых у каждого на груди камзола. Топорики символизировали всегдашнюю готовность заботников вырубить любые заросли сорняков, мешающих процветать любимому народу. Если надо, мрачно шутили в империи, они вырубят и сам народ ради его же блага.

Увидев, что Кора проснулась, заботники одинаково улыбнулись и помахали ей руками, словно оставались на перроне, а она смотрела на них из окна уходящего поезда.

Кора пила, изображая страх и растерянность.

– Где я? – спросила она.

– Не беспокойтесь, госпожа, – сказала сестра милосердия. – Вы в больнице Благополучной кончины.

– При-вет! – воскликнул старший заботник.

– Ку-ку! – откликнулся младший заботник.

– Мы счастливы, – сказал старший заботник, – что видим тебя живой и в одном куске.

– Я хочу знать, что со мной! Я ранена? Я умираю? Почему нет врача?

– Врача вам не положено, – ответила сестра милосердия. – Рано еще.

Кора прикусила язык. Память подвела ее. Конечно же, врач на Нью-Гельвеции – эвфемизм, то есть приличное слово, которое на самом деле означает «гробовщик».

– А мы здесь, – сказал младший заботник.

Он стащил с бритой головы шляпу и стал обмахиваться.

– Мы ждем признания, – сказал старший заботник.

– В чем? – спросила Кора.

– В преступлении.

– В каком?

– Ну вот, – рассердился старший заботник. – Она безобразно напилась в космопорте, хулиганила, била посуду, затем напала на полковника полиции Аудия Реда, избила и искалечила его. Да знаете ли вы, что он из-за вас лишился трех пальцев на ноге?

– Какой ужас! Как он теперь будет стрелять!

– Вы не поняли, мадам, – на ноге!

– Ах да, конечно! У меня такое помутнение сознания… Но вы продолжайте, продолжайте говорить! Я отрезала кому-то пальцы?

– Совершив нападение, вы пытались скрыться с места преступления, – сообщил старший заботник.

– Молодец! – похвалила себя Кора. – Но мне это не удалось?

– Не удалось, – ответил старший. Он был недоволен, словно допрос складывался вовсе не так, как он того желал.

– Кто ваши сообщники? – лукаво спросил младший заботник. – Консул Нкомо? Правильно я угадал? Представитель ООП? Зелененький такой… Ну?

– Дайте-ка мне мою кобуру, – попросила Кора слабым голосом, проводя ладонями по бедрам.

– Не отвлекайтесь, – оборвал ее старший. Он отвернулся, потому что в процессе поиска кобуры Кора скинула с себя простыню и оказалась совершенно обнаженной.

– Не нужно вам кобуры, – сказал младший заботник, который не отвернулся, а, наоборот, впился взглядом в прелести Коры.

– Куда я попала? – капризным голосом произнесла Кора. – Я буду жаловаться! Сначала меня пытаются споить, затем на меня нападают, а теперь грабят. А ну, отдайте кобуру!

– Зачем вам кобура? – спросил младший. – Мы же пристрелим вас раньше, чем вы успеете вытащить свой пистолет.

– Давайте договоримся, – подобрел старший. – Вы нам во всем признаетесь, а мы потом дадим вам кобуру. Хорошо?

Он наклонился вперед и бережно накинул на Кору простыню.

– Только честно? – спросила Кора.

– Честно! – поклялся старший.

– Тогда я вам честно скажу: я прибыла сюда для выполнения сложного и ответственного поручения ИнтерГпола. К сожалению, вам я не могу рассказать об этом, это тайна.

Заботники понимающе улыбнулись.

– На космодроме меня встретил этот… насильник! С усами, похожий на собаку.

– Полковник Аудий Ред, – подсказал заботник.

– Вот именно. Встретил, затащил в бар и напоил каким-то наркотиком.

– Грибным ликером, – подсказал старший, обнаружив большую осведомленность. – Но не исключено, что это вы его напоили.

– А потом он начал хватать меня за коленки, вы представляете?

Кора вновь откинула простыню и доверчиво показала заботникам, за какие коленки ее хватал полковник.

Младший заботник шумно сглотнул слюну, но старший снова закрыл Кору простыней и произнес:

– Продолжайте, прошу вас.

– А чего продолжать! Дальше я была пьяна и плохо помню. Помню только, что этот полковник вытащил свою пушку и решил всех нас убить.

– Кого «всех нас»? – насторожился молодчик.

– Представителя ООП, такого зелененького, потом земного консула и, конечно же, меня, потому что я не давала ему хватать меня за коленки. Он так и кричал: «Всех перестреляю!»

– Очень интересно, – сказал молодчик. – И что же дальше произошло?

– А что дальше – хоть убейте не помню. Наверно, я упала и лишилась сознания. Меня еще никогда так не травили. Вы понимаете, что я теперь буду вынуждена подать в суд на полковника? А сейчас принесите мою кобуру, умоляю вас.

Заботники переглянулись. Они были в растерянности.

Из этой растерянности их вывел негромкий, но весьма внушительный голос, прозвучавший из-под потолка, точнее – из вентиляционной решетки:

– Верните ей кобуру.

Заботники вскочили и низко поклонились голосу.

Затем один из них кинулся к двери и через несколько секунд вернулся с кобурой Коры, так и не снятой с ремня. Чуть дрогнувшей рукой он протянул кобуру владелице.

– Спасибо, – сказала Кора и расстегнула кобуру.

Заботники и медсестра невольно присели.

Из кобуры высыпалось несколько пачек жевательной резинки в ярких обертках.

– Угощайтесь, – сказала Кора и развернула одну из жвачек.

Никто не воспользовался ее приглашением.

– Тогда вы все свободны, – сказала Кора. – Можете идти.

После короткой паузы, в течение которой заботники глядели на потолок, откуда доносилось лишь мерное дыхание, все посторонние вышли из палаты.

Кора задумчиво жевала резинку.

Когда дверь за последним заботником закрылась, она спросила, ни к кому не обращаясь:

– А вы-то небось знали, что у меня лежит в кобуре?

– Конечно, знал, – ответил голос. И рассмеялся. – А ты, я вижу, соображаешь.

– При моей безумной красоте мне без этого совершенно невозможно, – призналась Кора. – Приходится хитрить. Иначе стану игрушкой низменных мужских страстей.

– Ты зачем три пальца на ноге моему верному полковнику Аудию отстрелила?

– Это он сам отстрелил, – резко ответила Кора. – Не навешивайте на меня всякую чепуху.

– Может быть, может быть… – не стал спорить голос.

– А спаивать женщину паршивым грибным бульоном нечестно, – заметила Кора.

– Этого я ему не приказывал. Это его личная инициатива.

– Раз так, то сам виноват, – согласилась Кора. – Я сейчас буду вставать и одеваться. Вы как, отвернетесь или пойдете по своим делам?

– У меня много неотложных дел, – не сразу отозвался голос. – Так что увидимся у меня завтра утром. А сейчас я советую тебе, Кора, отдыхать – уже вечер, а у тебя был трудный день.

Раздался щелчок. В палате наступила гробовая тишина.

Кора развернула и кинула в рот еще одну жвачку.

Потом нажала на кнопку.

Тут же подбежала сестра милосердия.

– Я переезжаю в гостиницу, – сообщила Кора. – Где мой багаж?

– Ваш багаж уже в гостинице. Машина у подъезда, – сообщила сестра.

– Тогда я пошла!

– Подождите, я принесу вам халат! – крикнула перепуганная сестра.

– Хорошо, подожду, – сказала Кора и отвернулась, чтобы скрыть невольную улыбку.

Первый разговор с императором Дуагимом ее удовлетворил.

* * *

В девять часов следующего утра выспавшаяся, свежая, розовощекая Кора вошла в кабинет императора Нью-Гельвеции Дуагима Первого.

Была она одета легко, но просто – в тот самый сарафанчик, в котором она так недавно гуляла по полям в родной вологодской деревне. Правда, на шее красовалось скромное и бешено дорогое сапфировое ожерелье, и маленькая сапфировая же диадема скрывалась в пышных золотистых волосах.

Император уже ждал ее. Поднявшись из-за стола, он направился строевым шагом навстречу гостье.

– Кора! – воскликнул обладатель вчерашнего бесплотного голоса с фамильярностью, которая даже императорам дозволена лишь по отношению к старым знакомым. – Я мечтал увидеть тебя наяву.

– Ну и как? – спросила Кора, поворачиваясь и покачивая бедрами, чтобы император мог оценить ее фигуру.

– Чудесно, чудесно, высший класс!

Император был точно такой же, как на голограмме у Милодара: рыжий, коренастый, низколобый, краснощекий и пузатый. Он был одет в странную для земного глаза смесь одеяний разных эпох. В его туалете уживались галстук-бабочка и пышное кружевное жабо, расшитые золотом шаровары и синий фрак, рукава которого заканчивались желтыми отворотами. В общем, император являл собой пирата, рожденного воображением пятилетнего ребенка.

Под стать хозяину была и обстановка кабинета, увешанного гобеленами на военные темы, с высоким потолком, расписанным сценой средневекового сражения. Пол был выложен небольшими зеркалами, в щелях между которыми почему-то торчали пучки высохшей травы. На письменном столе были свалены кипы бумаг, некоторые из них пожелтели, видно, о них забыли еще за много лет до кончины предыдущего императора.

Возле стола стояли друг против друга два кресла с вышитыми спинками. Вышивка изображала перекрещенные топоры, знакомый уже Коре символ заботников.

– Садись, – сказал император, откровенно любуясь Корой. – В ногах правды нет, а нам надо с тобой серьезно поговорить.

– Меня всегда возмущала эта формулировка, – возразила Кора. – Мне кажется, что в моих ногах и заключена вся правда жизни.

– Жизни и смерти, – согласился император. – Когда я доберусь до твоих ног всерьез, мы все с тобой испытаем.

– Ой, ну что же вы говорите! – ахнула Кора. – Ведь я же на службе!

– От этого твои ноги не стали короче, – засмеялся Дуагим.

– Спасибо за комплимент, я его не заслужила, – сказала Кора и уселась в низкое мягкое кресло.

Император опустился в кресло напротив и доверительно сообщил Коре:

– В ближайшие дни собираюсь переделать кабинет. В нем будет только одно мягкое кресло. Для меня самого. Остальные должны стоять. Идея моя понятна?

– Понятна, ваше величество, – сказала Кора. – Может, я постою?

Она попыталась было подняться из кресла, но император властным жестом остановил ее.

– Тебя это не касается, – сказал он.

Он спокойно и довольно нагло разглядывал Кору, так что ей стало неловко и захотелось закрыться чадрой, закутаться в монашескую рясу.

– Значит, ты – агент ИнтерГпола, – сказал он наконец. – Да ты не красней, не красней. Я люблю людям в душу заглядывать.

– Я не краснею, – сказала Кора.

– Я спросил: ты агент?

– Да.

– Почему же тебя послали? Чем ты лучше других?

– Господин Милодар сказал, что дело деликатное, поэтому и послали меня.

– Значит, тебя используют для деликатных дел? Очень приятно. Но не совсем понятно. Но мы разберемся. А сначала скажи: чем я могу быть тебе полезен?

– Вряд ли вы сможете быть мне полезны, – сказала Кора, разглядывая наклеенные жемчужные ногти. – Обычно я использую более привлекательных мужчин.

Император громко захохотал, будто в жизни не слышал ничего забавнее, но смех был деланым.

– Ты неумна, – сказал он.

– Мне об этом многие говорили, – сказала Кора. – Это, так сказать, мой фирменный знак. Глупая Кора из ИнтерГпола.

– Ни один дурак не признает себя глупым, – заметил император.

– Я – исключение. Люди думают: такая красивая, а такая глупая. И расслабляются.

– А на самом деле расслабляться не стоит? – Император был доволен, он ценил шутки. Он уловил в Коре самодовольство – оказывается, можно гордиться собственной глупостью, играя в нее и балансируя на краю правды.

– Со мной лучше никогда не расслабляться, – серьезно ответила Кора. – А то чуть что – и глаза нет! – Она выставила вперед жемчужные ногти. Они замерли в сантиметре от лица императора.

Тот отшатнулся и выругался – испугался.

– Стыдно, – сказала Кора.

– Я так и подумал, – сказал император, – что Милодар не настолько глуп, чтобы посылать ко мне откровенную идиотку, – он ведь игрок и не теряет надежды выручить землян. Но это пустая надежда, потому что мне нужна их кровь.

– Это мы еще посмотрим, – улыбнулась Кора. – Я так просто вам их не отдам.

– Значит, война? – осклабился император.

– Значит, война, ваше величество! – Кора улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок.

– И победитель выигрывает желание?

– Ваше желание – обладать мною?

– А ваше?

– Мое – унести от вас ноги!

– Завидная откровенность, – согласился император. – К тому же не одной, а со своими землянами?

– Вам я их не оставлю!

– Что ж, когда начинаем? – Император показал Коре все свои двадцать пять золотых зубов – плод деятельности какого-то местного недоучки.

– Можно сейчас, – сказала Кора. – Только вы мне не мешайте разгадывать преступление.

– А чего вам разгадывать?

– Ой, ваше величество! Вы, видно, ничего не смыслите в криминалистике.

– Не говори глупостей. Я по должности обязан все знать. Я – ведущий физик Нью-Гельвеции, неплохой писатель, выдающийся художник и, разумеется, первый сыщик.

– Но тогда вы должны знать, какое нам досталось преступление.

– Какое?

– Идеальное!

– Ты говори конкретнее, – начал сердиться император, который искренне полагал, что должность способствует развитию талантов.

– Неужели вы не читали? Все детективные писатели мира обязательно написали хотя бы один роман про убийство в запертой комнате, в которую нельзя войти и в которую никто не входил!

– Знаешь что, – сказал тогда Дуагим. – Или ты мне свою мелкую мысль намерена изложить человеческим языком, или я заканчиваю аудиенцию. У меня дел много.

– Ваш дядя был убит в запертой комнате?

– Конечно.

– Запертой изнутри на засов?

– Это всем известно.

– Но засов мог открыть только он сам!

– Вот он и открыл, – сказал император.

– Зачем?

– Чтобы впустить убийцу, – объяснил император. – Впустил, а убийца его убил и ушел. Типичный случай – так все земляне поступают.

– Замечательно! – Кора даже всплеснула руками от восторга. – Вошел! Убил! Ушел! А как он, простите, запер за собой засов?

Император думал недолго.

– Магнитом, – сообщил он.

– Ну и магнит у него был! – удивилась Кора. – Наверное, засовы-то были крупными?

– Засовы как засовы! Ничего особенного.

– А дверь железная?

– Может, железная. Тебе-то не все равно?

– Нет. Потому что если дверь железная, то магнит не подействует на засов! – Кора смотрела на императора с торжеством дурочки, которой удалось наконец выяснить, что дважды два – четыре.

– Значит, не железная, – быстро сказал император. Он не выносил допросов. Поэтому не смог сдать в жизни ни одного экзамена. Даже не окончил школы. По крайней мере, так полагали диссиденты и оппозиционеры на Нью-Гельвеции.

– Так железная или не железная?

– Отстань. Сама посмотри.

– Ловлю вас на слове! – Кора почти нежно погладила императора по желтому обшлагу фрака. – Сейчас же бегу в крепость смотреть на дверь. Я так счастлива, так счастлива. Ведь не каждому сыщику удается распутать идеальное преступление! Тайну запертой комнаты! Мое имя прославится в анналах Галактики!

– Не спеши, – прервал ее император. – Я тебя еще не пустил!

– А как же вы выиграете у меня спор, если я вам не проиграю? – спросила Кора.

– А вот так!

– Ваше величество, – серьезно произнесла Кора. – Вы мужчина и сильный человек. Я – слабая женщина. Неужели вы не умеете играть честно?

– Ну ладно, – вздохнул император. – Иди, смотри башню.

– И чтобы мне все показали.

– Покажут. Я тебе дам хорошего провожатого.

– Спасибо, ваше величество. За мной – поцелуй.

– Я сам возьму у тебя столько поцелуев, сколько сочту нужным, – возразил император. – А сопровождать тебя в башню… – Император подошел к письменному столу и поднял рожок, лежавший на рычажках. Слышно было, как из рожка откликнулся женский голос:

– Что прикажете?

– Гима ко мне.

– Он здесь. Сейчас будет.

И в самом деле, распахнулась дверь, и вбежал молодой человек, одетый столь пышно и изысканно, словно приготовился к детскому маскараду.

Молодой человек ел банан и так спешил, что не успел вынуть его изо рта.

– Доедай, – сказал ему император. – Мы подождем.

Давясь, молодой человек стал поглощать банан, а император обернулся к Коре и сказал:

– Все пользуются моей добротой. Разве вы найдете в Галактике еще одну империю, в которой адъютанты врываются в кабинет монарха, словно в обжорку. Да, именно! Я не побоюсь такого слова – обжорку! В другой империи такого мерзавца давно бы уже выпороли. Да какой там выпороли – ему бы отрезали уши. И голову.

Адъютант Гим от страха не мог доесть банан. У него был полон рот банана – шкурка банана раскинулась по щекам и лбу, словно Гим нюхал большой тропический желтый цветок. Черные глаза адъютанта готовы были вылезти из орбит. Лицо стало красным – точно в цвет бархатного мундира, расшитого золотыми узорами, украшенного серебряными аксельбантами и таким множеством медалей и значков, будто Гим был не молодым адъютантом, а престарелым ветераном шести войн.

– Такое неуважение к императору означает, что в решающий момент эти подонки будут готовы всадить ему в спину нож, да, именно нож!

Гим тряс головой, пытаясь возразить, но его никто не слушал. Император схватил стоявшую у стола трость с золотым набалдашником и принялся лупить адъютанта. Тот пытался убежать от гнева монарха, банан вылетел изо рта, и адъютант умудрился поскользнуться на кожуре, хлопнуться задом на паркет и проехать через весь кабинет, уткнувшись подошвами бисерных башмаков в Кору. Запрокинув несчастное, все в слезах, лицо, адъютант произнес:

– Простите, дама, я не желал вас оскорбить!

Император догнал адъютанта и еще разок ударил его палкой.