– Космическая теория многого не объясняет. Есть другая теория. Она связана с изменением климата на Земле к концу мелового периода, с тем, что уменьшилось количество влаги, стали пересыхать болота и реки, поредели леса. Но ведь не все динозавры жили в болотах. Были среди них и летающие, и такие, что могли отлично существовать в сухой местности. Миллионы лет до этого динозавры отлично приспосабливались к изменениям климата – иначе бы им не завоевать всю Землю. А тут вдруг им надоедает приспосабливаться, и они поднимают вверх свои лапы и говорят: «Хватит, мы уж лучше вымрем, чем терпеть и изменяться». Кстати, недавно установлено, что на этом климатическом рубеже появляются новые формы динозавров, отлично приспособленные для сухого климата. Поэтому и для такой теории, на мой взгляд, нет оснований.

– Так и не разгадано?

– Погодите, я еще не окончил. – Доцент вошел в роль лектора и забыл, что перед ним журналисты, а не его студенты. – Вы, наверно, слышали, что время от времени находят кладбища динозавров, чаще всего в тех местах, где раньше были озера, куда реки сносили трупы умерших или погибших ящеров. Находят также, что, казалось бы, более удивительно, громадные кладбища яиц, сотен тысяч. Что вы на это скажете?

– М-да, – сказал Полянов.

– Сотен тысяч, – повторил Ганковский и постучал указательным пальцем по коренному зубу мамонта. – И все яйца отложены приблизительно в одно время. Это говорит о том, что в какой-то исторический момент из яиц динозавров перестали выводиться динозаврята. Почему?

– Может, радиация, как вы говорили? – вмешался я.

– Допускаю, – сказал Ганковский, – хотя не верю. Наши же французские коллеги полагают, что причина тому семь резких, хотя и кратковременных, похолоданий. Похолодания не смогли повлиять на взрослых особей, но уничтожили более нежных зародышей. Если это так, то представляете себе трагическую картину? Еще живы последние старики динозавры, они еще плещутся в пересыхающих болотах, но на смену им уже не придут представители их рода. И теплокровные зверьки, такие мелкие, что динозавры и не подозревают об их существовании, переймут у них эстафету жизни на Земле.

– Картина, – сказал вполне искренне Полянов.

– Кстати, вы не слышали, что у нас на Саянах найдено громадное кладбище динозавров? В этом году там будет работать разведочная группа.

– В Парыке? – спросил Полянов.

– Там, там.

– Наш корреспондент прислал оттуда фотографии, – сказал Ник-Ник. – Мы потому к вам и пришли.

– Ах да, – сказал доцент. – Я совсем забыл. Ну и что он сфотографировал?

– Василий Семенович, покажи товарищу Ганковскому, – сказал Полянов торжественно.

Я протянул доценту конверт.

Доцент вытащил пачку блестящих отпечатков из конверта, надел пенсне и принялся разглядывать верхний снимок. Не говоря ни слова, отложил его, поглядел следующий. Мы с Ник-Ником замерли, не смея дышать.

– Диплодокус, – сказал наконец тихо, задумчиво и как-то робко доцент, и пальцы его нежно коснулись поверхности снимка. – Длина до двадцати пяти – двадцати семи метров. Верхний мел.

Отложив последнюю фотографию, Ганковский взглянул на нас сквозь пенсне и спросил:

– Необходимо мое просвещенное мнение?

– Да-да, – сказал Полянов, – вы понимаете…

– Очень хорошо, я бы сказал, крайне хорошо и убедительно выполнено. Это метод блуждающей маски?

– Это настоящие фотографии, – сказал я. – Сняты на Саянах нашим фотокорреспондентом Грисманом.

– Так наша группа еще не приехала туда.

– Он там один. И снял.

– Как так снял? – Доцент начал что-то понимать. – Подделка? – спросил он.

– Не думаю, – вздохнул Полянов.

– У Грисмана начисто отсутствует чувство юмора, – сказал я. – От него даже жена ушла.

Мой аргумент произвел на доцента впечатление.

– Жена, говорите… – сказал он. – А фотографии очень убедительны. Я на своем веку видел миллионы отпечатков, и весь мой опыт говорит, что это не подделка, не мистификация.

Доцент отложил фотографии и встал.

– У меня и пленка с собой, – сказал Полянов и тоже грузно поднялся с кресла.

– Какие приняты меры? – спросил Ганковский.

– Мы приехали к вам, – сказал Полянов.

– И все?

– Как только вы выскажетесь, мы примем меры, – сказал Ник-Ник.

– Можете воспользоваться моим телефоном, – предложил доцент.

…И Полянов воспользовался. Он не слезал с телефона в течение часа. Он связался с Парыком, он добился того, чтобы Грисмана, мирно отдыхающего в гостинице, вытащили из постели и привели к телефону, он истратил кучу денег на этот телефонный звонок. И своего добился.

Доцент нервно ходил по кабинету и время от времени снова принимался рассматривать фотографии.

– Невероятно, – бормотал он, доставая с полок толстые фолианты с изображениями чудовищных скелетов и сверяя относительные размеры шей и ног чудовищ.

– Есть Грисман, – сказал тут Полянов. – Это ты, Миша? – кричал он в трубку. – Полянов говорит. Ты мне скажи – снимки твои не липа? Нет, говоришь? Сам видел? Сам? Повтори! Так. Ты знаешь, что ты диплодокуса нашел? Живого. Далеко они отсюда? То-то я и говорю: диплодокуса, ди-пло-дока. Раньше не слыхал? Учиться надо! Так ты повтори: видел своими глазами?

Полянов подмигнул нам и сказал:

– Видел. Не врет.

Он повернулся к трубке и продолжал:

– Что? Нет, это не тебе, я тут товарищам из университета говорил. Так вот, далеко они от города живут? Ага. Километров сто, говоришь? А дорога туда есть? Сколько без дороги? Пятьдесят? Теперь слушай. Сейчас этим делом займутся ученые. Так что тебе там на месте помогут. С транспортом, с загонщиками… Понял?

– Пусть ничего не предпринимает. Завтра туда вылетим и я, и мои коллеги, – вмешался Ганковский. На него смотреть было страшно.

– Все ясно. Так ничего особенного не предпринимай. Без авантюр. Увидишь – наблюдай. Сам, говоришь? Ни в коем случае. А там как знаешь. Чтоб камеры из рук не выпускать. Каждый кадр на вес золота. Все. Жди дальнейших указаний.

Полянов передал трубку взволнованному доценту, а сам, переводя дух, уселся рядом со мной и прошептал:

– Ты видел, как я ему не то чтобы запретил организовать охоту, а только для порядка? Если наш человек первого диплодокуса поймает… Если Грисман сам обеспечит – готова сенсация в лучшем смысле этого слова. А с доцентом туда ты сам полетишь.

– Они отправят Грисмана к болотам сегодня же. У них вертолет есть, – сказал доцент, повесив трубку. – Невероятно. Ведь всего сто километров от районного центра, и охотники там бывали. Геологи. И хоть бы кто сообщил.

– Так как же: все динозавры вымерли, а эти диплодокусы остались? – спросил не без коварства Полянов.

– Не знаю, не беру на себя смелость ответить, – сказал доцент, снова снимая телефонную трубку. Он принялся звонить на кафедру.

– Может, они закапываются на зиму? Ведь морозы там.

– Чепуха, – ответил доцент.

На следующий день мы не улетели на Саяны. Была нелетная погода. Как нарочно. До этого две недели была летная. А когда срочно лететь, так нелетная. Мы полдня провели на аэродроме, надеясь на метеорологов, но те ничего сделать с погодой не смогли.

Время от времени репродуктор в зале ожидания неожиданно прокашливался и звал пассажиров лететь в Тюмень, Красноярск или Читу. В Парык он никого не звал. Журналисты и кандидаты наук быстро привыкли друг к другу и к залу ожидания, отгородили креслами самый уютный угол и время от времени уходили небольшими группами в буфет.

Нет ничего удивительного в том, что восемьдесят процентов разговоров в нашем углу касались динозавров и подобных им таинственных причуд природы.

– Я недавно читал, товарищи, – сказал кто-то, – что в Африку отправилась экспедиция за чудовищем, которое обитает неподалеку от озера Виктория. Местные жители его боятся.

– Не исключено, – поддержал рассказчика один из кандидатов наук. – В конце концов, мы не все знаем о нашей старушке Земле. Существует масса неисследованных областей, куда и не ступала нога человека. Почему бы не подтвердиться хотя бы части сведений о морских змеях, озерных змеях и так далее?

– Но, говорят, лабынкырское чудо оказалось мифом?

– Ну, на Лабынкыре чудовищу прокормиться нечем. И на Лох-Нессе тоже. Хотя океаны могут скрывать в себе…

– Но ведь и Парык-то не океан, – прозвучал чей-то трезвый голос.

Я оставил спорящих и отошел к телефону, чтобы позвонить Ник-Нику. Новостей от Грисмана не было.

Вернулся в редакцию я под вечер, когда стало ясно, что улететь раньше завтрашнего утра не придется. Полянов стоял с телефонной трубкой в руке и молчал. Зато все вокруг говорили не переставая. У Полянова одно ухо было малиновым от неоднократно прижимаемой к нему телефонной трубки, он осунулся, но вид у него был победоносный. Я понял, что случилось нечто важное.

– Сейчас говорил с Грисманом, – сказал он.

– Он вернулся?

– Почти. Они поймали ящера.

– Живьем?

– Живьем. Сейчас заказываю спецплатформу.

– А кормить его чем?

– Ученые сообразят. Так что отлет отменяется. Потом полетишь. Сам понимаешь.

И Полянов набрал номер телефона Ганковского, чтобы сообщить ему о первом подвиге Грисмана.

Все мы очень беспокоились, как диплодок перенесет столь длительное путешествие, как его доставят к железной дороге, как… как… как… Наш карикатурист уже подготовил к номеру карикатуру – поезд из одних платформ, а с последней свешивается на рельсы хвост чудовищного динозавра.

А утром, когда я, невыспавшийся и загнанный непрерывными звонками, совещаниями и поездками, вошел в редакцию, меня поразила тишина и пустота в коридоре.

Я посмотрел на часы. Девять. Вроде все должны быть на местах, вернее, должны метаться по коридорам и обсуждать нашу сенсацию. Но никто не метался. Я заглянул в кабинет к Ник-Нику. Кабинет был пуст. Брошенная второпях телефонная трубка тихо раскачивалась у самого пола. Я положил ее на рычаг. Телефон немедленно зазвенел.

– Какие новости от Грисмана? – спросил незнакомый голос.

– Не знаю, – сказал я. – Позвоните через полчаса.

Тяжелое предчувствие тревожило меня. Я вышел в коридор и прислушался. Со стороны зала, где обычно проводятся собрания, вечера и шахматные турниры, раздался взрыв голосов. Снова все смолкло.

Я побежал туда.

Там были все члены редакции и половина сотрудников университета. Я заглянул через головы стоявших в дверях.

На сцене стоял Полянов. Рядом с ним Грисман, обросший свежей, недельной давности бородкой. Между ними стул. На стуле находилось нечто вроде громадной, метра в полтора, стеклянной банки, видимо, взятой в какой-то химической лаборатории. В банке сидел, свернувшись кольцом, динозавр. Самый настоящий динозавр, сантиметров тридцать в длину.

– …И, несмотря на некоторое разочарование, которое испытали вы, товарищи, – заканчивал свою речь Полянов, – наука сегодня может сказать, что она сделала шаг вперед. Динозавры не окончательно вымерли. В болоте Парык сохранился и приспособился один из видов ископаемых чудовищ. Правда, он, сами, товарищи, можете убедиться при внимательном рассмотрении представленного объекта, сильно измельчал за последующие геологические эпохи.

Полянов не казался разочарованным. Если появление Грисмана с банкой и опечалило его, он уже успел взять себя в руки и извлекал максимум из того, что произошло. Лучше маленький динозавр, чем никакого динозавра.

Доцент Ганковский тянул шею, не мог дождаться счастливой минуты, когда сможет вцепиться в живое ископаемое.

Только мне почему-то стало грустно. Я поверил Грисману, я ждал появления платформы, с которой свисает хвост чудовища.

– А я-то сначала подумал, что такая ящерица уже науке известна, – сказал тут Грисман. Он переминался с ноги на ногу и почесывал молодую бороду. Фотокорреспонденту явно было не по себе под вспышками коллег-фотографов, под взглядами ученых и журналистов. Он говорил виновато, как человек, случайно дернувший тормозной кран и остановивший поезд. Грисман судорожно вздохнул и закончил: – На всякий случай пленку послал. А тут мне Николай Николаевич звонит и говорит: проследи и, если что, поймай. Ну и поймал, тем более мне помогли транспортом и посудой.