Удалов с Ксенией сидели в третьем ряду, наслаждаясь музыкой, вернее, Ксения наслаждалась, а Удалов думал. Если в том мире с гравитацией не выгорит, придется, видимо, искать еще один – ведь их бесконечное множество. Если с первого раза не удастся, придется взять отпуск за свой счет. Да, прав Минц: параллельные миры должны оставаться государственной тайной. Не дай бог, если мерзавец решит воспользоваться ими для своих целей… А что, если уже воспользовался? Что, если где-то другой Минц уже разработал такое путешествие, но у него нет верного друга в лице Удалова? Доверился он какому-нибудь проходимцу, и тот уже здесь… Зачем он здесь? А затем, чтобы похитить ценную вещь из музея!

Эта мысль Удалова испугала, и он стал крутить головой, опасаясь увидеть пришельца. Потом понял – не увидишь. Ведь все пришельцы – двойники. Ты смотришь на него, думаешь: вот провизор Савич со своей супругой Вандой Казимировной. А на самом деле это дубль Савича и дубль его супруги. Или еще хуже – дубль Савича, а супруга настоящая… Постой, постой, а как же с Ксенией? Значит, там есть вторая Ксения? Такая же или чуть другая?

Удалов поглядел на свою жену. Она ничего не видела вокруг, сжимала в пальцах платок – печальная музыка Сибелиуса привела ее в состояние экстаза.

Когда они шли домой из театра, Удалов сказал Ксении, что завтра поедет в местную командировку, может задержаться.

– Куда? – спросила Ксения рассеянно. Она все еще находилась во власти искусства.

– Ты мне теплые носки приготовь. И пуговицу к плащу пришей.

Если бы не музыка, Ксения, конечно, выпытала бы у Удалова, куда он собрался. Но сейчас ей не хотелось ничего выпытывать. Вечер был тихий, чудесный, дождь перестал, ветер стих. По разноцветным плиткам новой мостовой медленно гуляли жители города, обогащенные искусством. Уютно светились витрины магазинов и кооперативных кафе. По дороге Удалов с Ксенией заглянули в гастроном, купили сервелата, немного красной икры, бананов и сливок – на завтрак. Продавщица Дуся очень жалела, что не смогла побывать на концерте, но говорили, что Спивак обещал дать утренний концерт для тех, кто не смог послушать его вечером.

Отослав Ксению с покупками домой, Удалов осторожно заглянул к Минцу.

Минц спал. Во сне он шевелил губами, бормотал, волновался.

Утром Удалов чуть было все не погубил. Когда оделся, сделал уже шаг к двери, обернулся, поглядел на Ксению и подумал: «А вдруг я ее больше не увижу?» Потому он вернулся, обнял жену и поцеловал.

Эта нежность встревожила Ксению.

– Ты что? – испугалась она. – Ты куда?

– К вечеру вернусь, – произнес Удалов, но голос его дрогнул.

– Что-то тут неладно, – сказала Ксения. – Признавайся, кто она?

– Клянусь тебе, Ксюша, – ответил Удалов. – Отправляюсь в деловую командировку, в интересах города. А поцеловал тебя от возникшего чувства. Неужели этого не может быть?

– Что-то раньше ты меня по утрам не целовал, – резонно заметила Ксения. – А раз раньше не целовал, а теперь полез, значит, дело нечисто.

– Господи! – возмутился Удалов. – Собственную жену уже поцеловать нельзя без скандала!

Обиделся он на Ксению.

Ушел, хлопнув дверью. Чем, правда, Ксению несколько успокоил.

К Минцу Удалов вошел шумно, распахнул дверь, чуть не свалив этажерку с журналами.

Минц уже проснулся, он сидел на диване, закутанный в одеяло.

– Удивительное дело, – сказал он при виде Удалова. – Не могу встать. Слабость такая, даже стыдно.

– Ничего, – ответил Удалов. – Давайте не будем терять времени даром. Лекарства принимали?

Удалов скинул плащ, быстро согрел чайник, по-товарищески приготовил завтрак, а тем временем Минц рассказал ему, что надо делать.

Переходить в параллельный мир придется в особой точке, которую вычислил Минц. Находится она в лесу, за городом, на шестом километре. И это хорошо, потому что переход сопровождается выбросом энергии, а выбрасывать ее лучше в безлюдном месте, чем среди людей, которых можно повредить. Для перехода надо вынуть из чемодана набор ограничителей, похожих на столовые ножи, воткнуть их в землю вокруг себя, затем нажать на кнопку энерготранслятора. Там, в параллельном мире, следует также оградить места входа ограничителями и запомнить место – в другом не перейдешь.

Выслушав инструкции, сложив в портфель набор ограничителей и прикрепив к рубашке маленький энерготранслятор, Удалов был готов к походу.

– Учтите, мой друг, – сказал Минц. – Перейти может только один человек. Я не смогу прийти к вам на помощь. Но я убежден, что в любом параллельном мире профессор Минц останется таким же профессором Минцем, а Корнелий Удалов – таким же отважным и добрым, как здесь. Так что при любых трудностях обращайтесь ко мне или к себе.

Минц приподнял слабую руку.

– Жду! – сказал он вслед Корнелию. – Со щитом, но не на щите.

Удалов вышел, раздумывая над смыслом неизвестной ему поговорки. Что, интересно, имел в виду профессор под щитом? Но вскоре он выкинул эту мысль из головы и поспешил к автобусу.

Автобус был полон – час пик, все спешат на работу. Он долго крутил по узким улицам, минут пять стоял на перекрестке – такое интенсивное движение было в Гусляре. И Удалов проникся важностью своей миссии. Именно он призван разгрузить транспортные потоки и спасти город. Народу трудно.

У гастронома в автобус влез Пупыкин. Как всегда, подобострастный, улыбающийся.

Как странно, подумал Удалов, что этот человечек с потными ладошками целый год пробыл во главе города и, не возмутись общественность, не наступи эра демократии, сейчас продолжал бы сживать со света честных людей.

– Корнелий Иванович! – пискнул Пупыкин. – Какое счастье. А я на утренний пробег спешу. Вы не бежите сегодня?

– Дела, – сказал Удалов. – Некогда сегодня. Завтра побегу.

– Ах, у меня тоже дела, – признался Пупыкин. – Но надо показаться товарищу Белосельскому. Он может подумать, что я манкирую своим здоровьем. Правда?

– Не знаю, что думает товарищ Белосельский, – ответил Удалов. – У него и без вас забот много.

– Да, Николай Иванович страшно занят! Я лучше любого другого могу понять и разделить его заботы. Я слышал, что в управлении охраны природы ищут инструктора по пернатым. Вы не могли бы замолвить за меня словечко?

– Но я-то при чем? – с тоской спросил Удалов, глядя в окно автобуса.

– Вы имеете связи, – сказал Пупыкин убежденно. – Сам товарищ Белосельский с вами советуется.

– Какие уж там связи…

– Нет! – взвизгнул Пупыкин и попытался игриво ткнуть Удалова пальчиком в живот. – Есть связи, есть! А мне на пенсию рано. Бурлит энергия, хочу внести вклад!

Тут автобус остановился, и водитель произнес:

– Пристань. Следующая остановка – городской парк.

Удалов сильно подтолкнул Пупыкина к выходу, и тот пропал в толпе.

Еще недавно ты был другой, подумал Удалов, совсем другой. А какой настоящий? Этот Пупыкин или тот, кто вызывал Удалова на ковер и прочищал ему мозги?

…В лесу на шестом километре Удалов отыскал нужное место.

Там Минц уже пометил мелом два ствола, между которыми надо ставить ограничители.

Удалов открыл портфель. В лесу было тихо, даже птицы не пели. Осень. Только случайный комар крутился возле уха.

Будем надеяться, сказал себе Удалов, что там, в параллельном, тоже нет дождя.

Он расставил ограничители, воткнул их поглубже в землю, чтобы кто из грибников не польстился на блестящие ножики, забросал их бурыми листьями.

Потом вошел в круг, нащупал у воротника кнопку на энерготрансляторе и, зажмурившись, нажал на нее.

И тут же его куда-то понесло, закрутило, он потерял равновесие и стал падать, ввинчиваясь в пространство.

На самом же деле он никуда не падал, и если бы случайный прохожий увидел его, то поразился бы полному, средних лет человеку, который отчаянно машет руками, будто идет по проволоке, но притом не двигается с места. И постепенно растворяется в воздухе.

Когда верчение и дурнота пропали, Удалов открыл глаза.

Путешествие закончилось. А может, и не начиналось. Потому что вокруг стоял такой же тихий лес и точно так же звенел у уха поздний комар.

Потом далеко-далеко закуковала кукушка. Удалов стоял, слушал, сколько лет ему осталось прожить. Получалось тринадцать. Приемлемо. Как раз до пенсии. Откуда-то донеслись выстрелы. Неужели и здесь не истребили браконьеров?

Удалов огляделся, посмотрел, стоят ли ограничители. Ограничителей не было. Земля пустая. А раз сказок и чудес на свете не бывает, значит, Удалов уже в параллельном мире. И надо его тоже пометить ограничителями.

Что Удалов и сделал. И так же, как в своем мире, он засыпал их сухими листьями.

Потом посмотрел на небо. Небо было пасмурным, дождь мог начаться в любую минуту. Куда идти?

«Глупый вопрос, – ответил сам себе Удалов. – Идти надо в город, к себе домой».

Удалов решительно пошел к шоссе.

Первое различие с собственным миром Удалов заметил на автобусной остановке.

Сама остановка была такая же – бетонная площадка, на ней столб с номером и расписанием. Только столб покосился, а расписание было настолько избито дождями и ветрами, что не разберешь, когда ждать автобуса.

Время шло, автобус не появлялся. Мимо проехало несколько машин, но ни одна не остановилась, чтобы подобрать Удалова.

Тогда Удалов пошел пешком. До города шесть километров, но километра через два будут Выселки, а оттуда ходит «двадцатка» до самой Пушкинской.

Шагая, Удалов внимательно осматривался, отыскивая различия.

Различий было немного. Например, шоссе. В нашем мире его еще прошлой весной привели в порядок. Здесь, видно, недосуг это сделать. Встречались выбоины, ямы, кое-где большие трещины. Как специалист, Удалов понимал, что, если не заняться шоссе в ближайшее время, придется вкладывать в ремонт большие деньги. Надо будет сказать… А кому сказать? «Скажу Удалову», – решил Удалов.

Наконец впереди показались крыши Выселков. Удалов вышел на единственную улицу поселка. У магазина на завалинке сидели два грустных местных жителя. Дверь в магазин была раскрыта. На автобусной остановке ни души.

Удалов подошел к магазину и спросил у местного жителя:

– Автобус давно был?

– Автобус? – человек поглядел на Удалова как на психа. – Какой тебе автобус?

– До центра, – сказал Удалов.

– Ему нужен автобус до центра, – сообщил человек своему напарнику.

– Бывает, – ответил тот.

Из дверей вышел еще один человек, постарше. Он нес в руке темную бутыль.

– Есть политура, – сказал он и быстро пошел прочь. Собеседники Удалова помчались вслед за обладателем бутылки.

Удалов закричал:

– Автобус когда будет?

Мужчины не ответили, но старушка, что вышла из магазина вслед за человеком с бутылью, сказала:

– Не будет автобуса, милок. Отменили.

– Как отменили? Надолго?

– В виде исключения по просьбе трудящихся.

– А когда он придет?

– Никогда он не придет, – объяснила старушка. – Зачем ему приходить, если у нас есть такая просьба, чтобы он не приходил.

– Но до города четыре версты пехом!

– А ты не спеши, воздухом дыши. Потому автобус и отменили, чтобы люди больше воздухом дышали. Для здоровья.

– Ты, бабушка, не шутишь?

– Не дай бог! Васька Иванов пошутил. Где он теперь? Молчишь? То-то.

Удалов не знал ни Васьки, ни его местопребывания. Но спрашивать не стал. Пошел дальше.

Четыре километра не такое большое расстояние. Тем более когда дождя нет, ветер не дует, погода прохладная.

Вскоре Удалов догнал молодую женщину с рюкзаком и чемоданом.

Женщина была одета в ватник и лыжные штаны. На ногах мужские башмаки, голова закутана серым платком.

– Помочь? – предложил Удалов, поравнявшись.

– Не надо, – ответила женщина, отворачиваясь. Чем-то ее лицо Удалову было знакомо. Он пошел рядом, стараясь вспомнить.

– Чего смотрите? – спросила женщина, не глядя в его сторону. – Не признаете, что ли?

– Знакомое лицо, – сказал он. – Недавно видел… Вы простите, конечно, но одежда совсем у вас непривычная.

– Ну Удалов! – рассмеялась тут женщина. – Ну вы осторожный!

И по тому, как женщина произнесла слова, и как улыбнулась, и как блеснула стальная коронка в правом углу рта, Удалов признал Зиночку Сочкину – хохотушку, резвушку, директоршу музыкальной школы и активную общественницу. Еще вчера они бежали рядом в утреннем забеге и она требовала открыть класс арф. Но перемена, произошедшая с этой милой интеллигентной женщиной, была столь разительна, что ее не сразу узнал бы собственный отец. Лицо ее осунулось, обгорело под солнцем, покрылось сеточкой ранних морщин. Курчавые волосы были скрыты под платком, ресницы не накрашены, губы обкусаны. Да и взгляд пустой, без смелости и озорства.

– Нет, – сказал Удалов, – я честно не узнал, Зиночка. Я же тебя совсем другой знаю. Что с тобой произошло?

И тут же Удалов спохватился: «Ты не дома, Корнелий, ты в параллельном мире! И изменение в Зиночке – еще одно отличие мира тутошнего от нашего».

– Шутите? – спросила Зина, спрятав улыбку. – Вам легко шутить.

И так горько сказала, что Удалов понял – допустил нетактичность.

Но сейчас ему было не до дипломатии. «Считай, что повезло, встретил знакомую, которая тебя узнала. Надо осторожно вытащить из нее информацию, так, чтобы не поставить под удар собственного двойника, который и не подозревает, что ты разгуливаешь по его Великому Гусляру».

– Откуда возвращаешься? – спросил Удалов. При этом он сделал еще одну попытку отобрать у молодой женщины чемодан. Видно, от неожиданности она чемодан отпустила, но тут же спохватилась и стала тащить на себя. Чемодан был тяжелый, Удалов сопротивлялся и повторял: – Я же только помочь хочу, понимаешь?

Но женщина упрямо продолжала тянуть чемодан, и тот не выдержал такой борьбы, раскрылся, и из него покатилась по асфальту картошка – мокрая, грязная…

Женщина в ужасе отпрянула, закрыла глаза руками и зарыдала.

– Ты прости, я не знал, – сказал Удалов. – Я не хотел.

Он поставил открытый чемодан на дорогу и, нагнувшись, стал собирать в него картошку.

Раздался скрип тормозов.

– Ты чего здесь расселся, мать твою так-перетак!

Удалов поднял голову.

Над ним стоял мотоцикл. В седле, упершись одной ногой в асфальт, сидел старый знакомый – сержант Пилипенко. Только он был при усах и в капитанских погонах.

– Ты что, не знаешь, какая это трасса?! Я тебя живо изолирую!

– Сема Пилипенко! – удивился Удалов. – Какая трасса?

– А, это ты, – сказал Пилипенко. Узнал все-таки. – Ты чего вырядился?..

А ничего странного на Удалове не было надето – модный плащ, сделанный в Гусляре кооперативной фабрикой «Мода Парижской коммуны», голландская шляпа, купленная в универмаге, и знаменитые армянские штиблеты – одежда как одежда.

– Что ты здесь делаешь? – спросил с подозрением бывший сержант, а ныне капитан Пилипенко.

– Видишь же, – ответил Удалов, – картошку рассыпал.

– Картошку? Откуда взял?

– Послушай, Пилипенко, что ты себе позволяешь? Я же тебя с детства знаю.

Удалов оглянулся в поисках Зины, но ее нигде не было, и потому он решил взять все на себя – хуже не будет.

– Моя картошка, – ответил Удалов, почти не колеблясь.

– Ты меня удивляешь, – сказал Пилипенко. – В твоем-то положении.

– А чем тебе не нравится мое положение?

– Шутишь?

– Не шучу – спрашиваю.

– Давай скорее собирай, чего дорогу занимаешь? – совсем осерчал Пилипенко. Отталкиваясь правой ногой, он подкатил мотоцикл и стал подгонять носком сапога картофелины поближе к Удалову.

Вдали послышался тревожный вой.

– Долой! – взревел Пилипенко.

Удалов, так и не закрыв чемодана, оттащил его в сторону.

– Закрывай! – крикнул Пилипенко и нажал на газ.

Мотоцикл подпрыгнул и понесся вперед.

Удалов закрыл чемодан и распрямился.

Тут же из-за поворота вылетела черная «Волга» с двумя флажками, как у посольской машины, – справа государственный, слева с гуслярским гербом: ладья под парусом, на корме сидит певец с гуслями, а над мачтой медвежья нога под красной звездочкой.

В машине мелькнул чей-то знакомый профиль, на мгновение голова повернулась, и глаза уперлись в лицо Удалова. Удалов не успел угадать, кто же едет.

За первой машиной мчались еще две «Волги», серая и зеленая, потом «жигуленок» и напоследок – мотоциклист в милицейской форме.

Кортеж пролетел мимо и растворился, оставив газовый туман и ошметки пронзительных звуков.

Удалов обернулся к кустам у дороги, спросил:

– Зина, ты здесь?

– Я здесь, – послышалось в ответ. Сочкина выбралась из кустов. Она была бледной, даже руки тряслись.

– Кто это был? – спросил Удалов.

– Он, – ответила Зина, – с охоты возвращаются. Неужели не догадались?

– Я пошутил, – сказал Удалов.

– А мне было не до шуток. Думала, конец мне пришел.

– Да ты что? – удивился Удалов. – Что ты такого сделала, чтобы пугаться?

– А не понимаете?

– Ума не приложу.

– Корнелий Иванович, – произнесла с укором Зиночка. – Вы со мной в одном городе живете, ваша роль мне, к сожалению, известна. Мне одно непонятно – почему вы на себя мое преступление взяли, головой рискуете?

– Ничем я не рискую, – признался Удалов, – но многого не понимаю.

Он поднял чемодан и пошел по шоссе. Зина шла рядом.

– Я знаю, в чем дело, – сказала она. – В вас совесть проснулась. Мне Ксения говорила, что вы не такой подонок, как кажетесь. Я ей не поверила.

– Где же она тебе это говорила?

Тут Зина остановилась, поглядела на Удалова и проговорила загадочно:

– Там, где картошка растет. – И вдруг взъярилась: – Лицемер проклятый! Отдайте мне чемодан!

Удалов вернул чемодан.

– А теперь уходите, – велела Зина. – Я не знаю, может, у вас в душе и шевельнулось что-то, но, скорее всего, это страх перед расплатой. Прощайте. Я вас не видела, вы меня не видели. И в город я не ходила.

Удалову стало ясно, что вопросов далее лучше не задавать. Чего-то он не понимает, за что-то Зина его не любит. А ведь еще вчера у них были чудесные отношения. Правда, не здесь.

Зина свернула с шоссе на тропинку, а Удалов вошел в Великий Гусляр.

Начались одноэтажные домики окраины, спрятанные в облетающих садах, дальше – темная чаща городского парка. За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали похоже на родной город.

Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Ленивая улица – так ее испокон веку кличут. Вряд ли потому, что на ней жили ленивцы или лентяи, – просто течет эта улица лениво, чуть изгибаясь, как речка.

На первом же заборе Удалов увидел свежую табличку. Белую, с черной строгой надписью: «Ул. Трудящаяся».