ГОЛОВА НА ГРЕНАДИНЕ

– Корнелий, посмотри в окно! – приказала Ксения. – Вчера этого не было.

Корнелий Иванович Удалов подошел к окну и поглядел во двор.

Двор дома № 16 по Пушкинской улице Великого Гусляра, свидетель стольких событий (некоторые из них мирового значения), смотрелся обыкновенно.

Недавно прошел дождь – обыкновенный майский дождь, столь полезный при посадке овощей, листва на деревьях была еще свежей, сирень только собиралась расцвести, крупные капли, собравшиеся на блестящей поверхности стола для домино, отражали солнечные лучи. Стол был вчера покрашен белой масляной краской, сделал это старик Ложкин, который готовился к своему девяностолетию и думал, что именно за тем столом его будут чествовать.

Поодаль от стола, ближе к сараю, возвышалось неземное растение, напоминавшее небольшой баобаб, с листвой голубого цвета и сиреневыми плодами, схожими с грушами.

– Ну что, это пришелец? – спросила Ксения.

– Вернее всего, пришелец, – согласился Удалов. – Мичурину такого не вывести.

Ксения, которая, как известно, лишена чувства юмора, спросила:

– Это какой Мичурин? Из сельхозуправления?

– Пойду вниз, – сказал Удалов. – Погляжу, зачем они прибыли.

– Странно, что прибыли, – заметила Ксения. – У них же ног нету.

– Все может быть.

– Ты к ним близко не подходи, а то еще какую заразу домой притащишь.

– Скорее всего, они к нам прилетели с добрыми намерениями, – ответил Удалов. – Видишь, на него голубь сел. И хоть бы что.

– А вдруг они, мерзавцы, замедленного действия? Через полчаса подохнет твой голубь.

Удалов не стал спорить с Ксенией. Она ведь женщина неумная, но если начнет спорить, за ней всегда останется последнее слово.

Спустившись на первый этаж, Удалов постучал к профессору Минцу.

Тот уже не спал, занимался зарядкой.

В последние недели Минц решил сгонять вес. Конечно, он мог изобрести радикальное средство: неделя – и пятьдесят килограммов долой! Но Минц как серьезный исследователь предпочел сначала испробовать испытанные способы похудения, а потом уж изобрести что-нибудь свое.

Так что когда Удалов постучал к Минцу, тот стоял на голове и читал газету.

– Выходи, Лев Христофорович, – позвал Удалов профессора. – К нам опять пришелец залетел. Надо выйти на контакт, понять, в чем цель ихнего визита.

Минц даже не стал задавать ненужных вопросов. Рухнул всем телом на пол, восстановил дыхание и, запахивая халат, присоединился к Удалову.

Они вышли во двор. Было прохладно, даже зябко.

Странное растение по-жестяному шуршало листьями.

– Как оно тебе? – спросил Удалов.

– А как они прилетели, если ног нет? – спросил Минц.

– Опять двадцать пять! – возмутился Удалов. – Что вы, сговорились, что ли?

Он дотронулся до листика. Листик был холодным и скользким.

– Осторожнее! – крикнула из окна Ксения. – Может, он жжется.

– Нет, не жжется, – возразил Удалов.

И хотел сорвать грушу.

Но груша не сорвалась.

– Корнелий! – предупредил его Минц.

И тут груша рассыпалась в руке Удалова, и из нее прыснуло во все стороны облако микроскопических семян.

Минц отскочил.

А Удалов даже и не пытался отскочить.

Махонькие семечки комариными укусами вонзались в его подбородок, щеки и даже небольшой нос.

– Фу ты! – возмутился Корнелий Иванович. – Это еще что за агрессия? Так себя братья по разуму не ведут.

Он интуицией понял, что имеет дело с братьями по разуму, хоть и в растительной форме.

* * *

Растение – назовем его космическим гренадином, потому что его как-то надо назвать, а настоящего названия мы не сможем выговорить, – думало примерно так:

«Как приятно попасть на гостеприимную и теплую Землю, как славно увидеть аборигенов, таких здоровеньких и бойких. Как желательно включить их в собственную суть, сделать их одними из нас, чтобы мы вместе могли радоваться наполненности жизни, мирно философствовать и осваивать во благо местного населения все новые и новые космические тела. Вот этот, лысенький, курносенький, с проседью – он уже пронзен нашими стрелами любви, он скоро станет одним из нас, он присоединится к Мировой Яблоне. И счастье, владеющее нами, станет и его счастьем!»

Из этого внутреннего монолога нетрудно сделать вывод, что на Землю действительно угодили братья по разуму, готовые дружить с нашим населением и ждущие взаимопонимания. Сколько раз в ее истории приходилось сталкиваться с агрессорами, извергами, а то и просто скотами, но вот наконец повезло!

Удалов склонен к идеализации космической дружбы, он потянулся к растению, хоть и рассердился на уколы.

Минц устроен иначе. Он ученый, он ищет сути. Он допускает, что под личиной друга может таиться враг.

Поэтому он вытащил свой большой носовой платок, прикрылся им от летучих семян пришельца, а когда тот истощил весь запас, свернул платок вместе с захваченными орудиями агрессии и понес к себе. В это время во двор вошел новый редактор газеты «Гуслярское знамя» Михаил Стендаль, сменивший ушедшего на пенсию товарища Малюжкина. Он публиковал с продолжением в своей газете мемуары Корнелия Удалова, Гражданина Вселенной. Писал их он сам – благо жизнь Корнелия Ивановича прошла на глазах горожан, а Удалов лишь уточнял детали.

– Что, – спросил он, – к Корнелию Ивановичу гости из космоса?

– Нет, – сказал Минц, который уже почти ушел со двора, – это, боюсь, агрессия.

– А красивое дерево, – заметил Стендаль.

Минц его не слышал. В дверях он столкнулся с некогда персональным, а теперь обыкновенным пенсионером Ложкиным. Тот и в девяносто лет держал себя орлом и строчил кляузы в центральную печать, на которые никто не отвечал.

– Милицию вызвали? – спросил Ложкин, который пришельцев не терпел и к космической дружбе относился враждебно. – Весь двор загадили. – Он подошел к растению и сказал ему в лоб: – Чего расселся! Тебя звали? А ну, собирай манатки и мчись на свой Альдебаран. Небось, оттуда тебя метлой выгнали!

Растение мысленно поежилось.

«Странное существо», – подумало оно.

Оно попыталось мысленно дотянуться до Ложкина и поведать ему о вселенской любви, но не дотянулось, потому что до Ложкина еще никто не смог дотянуться.

Ложкин подобрал с земли камень и кинул его в дерево. Дереву не было больно, и оно отнеслось к поступку Ложкина с пониманием, так как увидело в нем мятущуюся душу одинокого старика.

Ложкин выругался нецензурно и пошел домой вызывать милицию.

Он так спешил, что растение не успело выпустить по нему серию острых стрелок-семян.

Михаил Стендаль наблюдал за этой сценой, не скрывая сардонической усмешки. Он подумывал о том, как напишет фельетон о г. Л., который площадно ругался с не понимающими его инопланетянами.

Улыбаясь, он поднялся на второй этаж, не заметив, что ему в затылок вонзилось несколько стрелочек – семян пришельца.

* * *

Инопланетное растение огляделось. Оно впервые попало в земную квартиру и было потрясено, как сложно, неудобно и даже бессмысленно живут люди на этой планете.

Глазами Удалова, ставшего уже фактически частью растения, оно осмотрело мебель, столь ненужную разумному существу, посуду, различные вещи и даже жалкие растения на окнах. А одежда – зачем же таскать на себе эти тряпки? Антигигиенично, некрасиво и унизительно!

Ксения спросила:

– Ты чего, Корнелий?

– Думаю, – ответил муж. – Думаю о том, что мы с тобой неправильно прожили жизнь.

– Начинается! Где ты еще этого нахватался?

– Мы мелочились, суетились, куда-то стремились. А зачем?

– А затем, чтобы до зарплаты дотянуть, – разумно ответила Ксения.

– Не опускайся на грязную землю, – попросил Корнелий супругу. – Ничего ты там не найдешь, кроме мелочности. Смотри вдаль.

– Корнелий, не заболел ли?

– Спустись вниз, подойди к посланцу Истины, убедись, насколько ты не права.

– Только этого мне не хватало! А кормить тебя, оболтуса, кто будет, Пушкин?

Удалов вздохнул, но не отчаялся. Как настоящий миссионер, он понимал, что миссии легкими не бывают. Сколько святых людей закончило свои дни на кострах, а то и в желудках каннибалов! Мысль Удалова, хоть и была подсказана растением, частью которого он уже становился, сохранила некоторую земную самобытность, потому что понятия каннибализма среди гренадинов не существовало.

Пришел Стендаль.

Он, конечно, значительно отстал от Удалова в процессе превращения в инопланетное растение, но был на верном пути.

– Будем трудиться? – спросил он.

Удалов посмотрел на него ясным взором и произнес:

– А есть смысл вообще в воспоминаниях? Разве не отвлекают они нас от слияния с Космосом?

– Странно, – ответил Стендаль. – С одной стороны, я положил немало сил для того, чтобы запечатлеть для потомков ваши героические деяния…

– Ах, оставьте! – ответил Корнелий Иванович. – Мне теперь стыдно даже думать о том, на что ушла моя жизнь, вернее, ее первая половина.

– Понимаю вас, понимаю, – согласился Стендаль. – Но жалко, а?

– Нет, не жалко!

Ксения смотрела на мужа и Мишу, не понимая, что с ними случилось. Разумеется, она не связывала это поведение с прилетом во двор инопланетной штуки. Но была встревожена. Тем более что и Корнелий, и Миша категорически отказались поесть.

Тут со двора донеслись голоса.

Внутренним чутьем – а ведь Корнелий был теперь связан невидимыми нитями с главным деревом – Удалов понял, что шум связан с инопланетным гостем.

Оказывается, пришел милиционер Пилипенко-младший, тут же к нему присоединился Ложкин.

Милиционер был в бронежилете, с дубинкой и автоматом.

Это не означает, что такое вооружение ему было необходимо в мирном Гусляре, но раз такое завели в Москве, то мы ведь не хуже? Мы этого достойны?

Милиционер обследовал дерево, не подходя к нему близко, за ним ходил Ложкин и громко ругался на то, что во двор уже выйти стало нельзя, так все загадили, а спросить надо с Удалова, потому что тот приманивает непрошеных гостей.

Дерево, конечно же, слушало этот разговор и не все понимало, однако ему было неприятно ощущать отрицательные эмоции Ложкина, и потому оно принялось кидать в Ложкина стрелки, не забыв, конечно, и о милиционере.

Ложкин пострадал почти сразу, но не заметил в пылу битвы, а вот сержант Пилипенко-младший устоял, так как был в бронежилете, а его семенами, даже космическими, не пробить.

Вышел Минц.

– Я согласен с Ложкиным в одном, – сказал он милиционеру, – мы не знаем действительных целей этого синего монстра. Хочет ли он нас любить или будет порабощать?

– Любить! – крикнул со второго этажа Корнелий.

– Я согласен с мнением предыдущего товарища! – поддержал его редактор газеты.

– В любом случае пускай знает свое место, – сказал Ложкин, который еще не переменился, а продолжал упорствовать. – Пускай убирается на площадь или к музею, чтобы не создавать угрозы.

– Ну что ты говоришь! – крикнул сверху Удалов. – Ведь оно прилетело к нам, чтобы научить нас любви и покою, а ты говоришь – не создавать угрозы!

– Корнелий! – строго окликнул его профессор. – Что это означает? Ты почему с нами за инопланетянина говоришь?

– Что чувствую, то и говорю, – ответил Корнелий.

– Надо убирать, – согласился Пилипенко.

Растение немного встревожилось и выпустило в него весь запас семян.

А в душе Ложкина шевельнулись сомнения, правильно ли он делает, нападая на это красивое инопланетное создание?

Это значило, что семена пустили корешки, и душа Ложкина постепенно проникалась благородными чувствами, свойственными растению гренадин.

Пока сомнения шевелились в Ложкине, приехала пожарная машина, пожарные были одеты в брезентовые робы, растение не смогло обратить их в свою веру, так что пришлось вмешаться Удалову, а уж потом на помощь к нему пришел Стендаль.

Но Пилипенко-младший был неумолим. Ему давно надоели инопланетяне. Они нарушали порядок в городе. В любой момент могло приехать начальство из области, а кому тогда отвечать? Пилипенке!

Так что пожарники для видимости порубили растение топорами, топоры затупились, а результаты были нулевыми.

Приехал бульдозер.

К тому времени в душе Ложкина произошли перемены, и он полностью перешел в стан защитников инопланетянина. Он кричал на пожарников и бульдозериста, а также грозил написать куда следует.

Вернулась с работы Гаврилова, в нее растение пустило несколько стрел, а заодно попало Ксении, которая пошла в магазин за молоком.

Бульдозер опустил лопату и пошел на растение гренадин штурмом. Растение покачнулось, но выдержало удар. Ему было больно и горько сознавать, что в ответ на любовь и ласку люди стараются сделать больно.

Правда, оно не отчаивалось, так как среди людей у него были верные друзья.

С третьей попытки бульдозер сломал лопату, бульдозерист Кравченко вылез из машины, пошел к растению, поддал по нему сапогом и получил свою порцию семян.

Пилипенко пошел звонить в воинскую часть, чтобы прислали танк с огнеметом, а также вертолеты. По наущению Минца он полагал, что Земля подверглась нашествию хуже Батыева.