Старый Мазай разболтался в сарае:
— В нашем болотистом, низменном крае
Впятеро больше бы дичи велось,
Кабы сетями ее не ловили,
Кабы силками ее не давили;
Зайцы вот тоже, — их жалко до слез!
Только весенние воды нахлынут,
И без того они сотнями гинут, —
Нет! еще мало! бегут мужики,
Ловят, и топят, и бьют их баграми.
Николай Некрасов
Поздним вечером Оболенский ворвался в бар запыхавшийся, с расцарапанной шеей и щеками. На плече у Александра, на манер пиратского попугая, сидел енот, в руках была охапка кроликов. Друзья такому появлению удивились, но виду не подали. Молча наблюдали, как Сашка аккуратно опустил живность в углу, принес, расплескав, воду в блюдце и горсть яблок. Наконец сел на табурет, вздохнул шумно.
— Ну и… Саша? Что все это значит?
— Я вступил в ряды Animal liberation front! Ну, говоря нашим языком, стал животным освободителем, противником любой эксплуатации и жестокого обращения с братьями нашими меньшими.
— И откуда же ты освободил этих милашек? — Рик кивнул в сторону невинно жующих яблоки вислоухих кроликов.
— Из контактного зоопарка, в котором крохи эти терпели жестокое обращение и страдали от ежедневных пыток общением с детьми! К тому же это весьма талантливые кролики! Они владеют уникальной техникой художественной грызки по дереву. Своими маленькими зубками они создают настоящие картины на деревянных табличках. Алчные владельцы зоопарка продавали их творения в своей лавчонке. Но, благодарение богам, я встретил одну такую картину в квартире друга. Я сразу увидел зов о помощи в этих судорожных штрихах, на картине зубастые художники поведали о своей жизни в заточении — и ни у кого ничего не шевельнулось даже при взгляде на их творения! Представляете?
Рик начал аккуратно:
— Ты хочешь сказать, что кролики каждый день выгрызали крик о помощи на деревянных дошечках, надеясь, что их кто-то освободит?
— Да! Однако благородные кролики подумали не только о себе, они так же изобразили своего товарища по несчастью — енота Тимофея. Енот очень старый, страдает артритом. Эмпатия животных не знает границ, кролики понимали, что еноту самому не выбраться, и посвятили ему целую серию своих работ, чтобы привлечь внимание общественности. Но люди глупы и эгоистичны, поэтому я взял дело в свои руки.
Чадо хихикнуло, а Миша не выдержал:
— Ты наделяешь эти комочки меха поистине неисчерпаемым умом, хитростью и дальновидностью, но я даже не уверен, что они могут отличить свою тарелку от горшка и не нагадить туда, куда им кладут еду! Дружок, я понимаю, что последнее время было очень тяжело, но давай постараемся сохранить трезвость ума (Миха залпом осушает бокал с портвейном), мы же говорим об обычных зверушках, даже не дельфинах и приматах.
— А я уверен, что они всё-всё понимают! Только сказать ничего не могут. И даже если сейчас вы надо мной смеетесь, не далёк тот час, когда человечество осознает то, что осознаю теперь я. Животные — не наша собственность. Мы — разумные существа, мы те, кто сильнее и умнее, и никто кроме нас не способен сделать правильный выбор — отказаться от эксплуатации и жестокого обращения, но сосредоточиться на защите и поддержке.
— Это же просто смешно! Не будешь же ты утверждать, что животные, ну не знаю... что у животных есть сознание или душа!
— Знаешь, Рик, когда-то люди были уверены в том, что у черных нет души, и со спокойной совестью делали их рабами, а сейчас все ужасаются старым нравам и обычаям. Пройдет 100, 200, 300 лет, и точно так же люди будут удивляться тому…
В этот момент Оболенский замолчал, потому что почувствовал, как кто-то дергает его за штанину. Там сидел кролик, серый, с белыми пятнышками. Он протягивал изувеченную спинку от стула (при виде которой бармен округлил глаза и сложил губы трубочкой). На спинке было выгрызено:
ХВАТИТ ИМ ОБИСНЯТ, ОНИ НИЧИВО НЕ ПАЙМУТ. МОЖНА НАМ СУХАРИКАВ И МИСАЧЬКУ ПИВА?
