«Стелла, – говорю я, когда Джулия и ее отец уходят домой, – я не могу заснуть».
«Ну да, как же, – откликается она, – ты же король всех сонь».
«Ш-ш-ш, – шипит Боб со своего лежбища у меня на животе, – мне снится картофель фри с чили».
«Устал, – говорю я, – но спать не хочется».
«И отчего же ты устал?» – спрашивает Стелла.
Я некоторое время думаю. Это сложно выразить словами. Гориллы по природе своей не жалобщики. Мы мечтатели, поэты, философы и любители вздремнуть.
«Точно не знаю. – Я бью по висящей шине. – Может, я немного устал от своих владений».
«Потому что это – клетка», – говорит мне Боб.
Порой он бывает не слишком тактичен.
«Знаю, – говорит Стелла. – Это очень маленькие владения».
«А ты очень крупная горилла», – добавляет Боб.
«Стелла?» – окликаю я.
«Да?»
«Я заметил, что сегодня ты хромала сильнее, чем обычно. Нога беспокоит?»
«Чуть-чуть», – отвечает Стелла.
Я вздыхаю. Боб устраивается поудобней. Его уши подергиваются, из пасти капает на меня слюна, но я не против. Я привык.
«Попробуй что-нибудь съесть, – говорит Стелла. – Это всегда поднимает тебе настроение».
Я съедаю старую потемневшую морковку. Это не помогает, но Стелле я ничего не говорю. Ей надо поспать.
«Или можешь попробовать вспомнить какой-нибудь хороший денек, – предлагает Стелла. – Я сама так делаю, когда не могу заснуть».
Стелла помнит каждый миг своей жизни с момента рождения – каждый запах, каждый закат, каждую мелочь, каждую победу.
«Ты же знаешь, я мало что могу вспомнить», – говорю я.
«Есть разница, – мягко говорит Стелла, – между “могу вспомнить” и “хочу вспомнить”».
«И правда», – признаю я. Вспоминать забытое непросто, но у меня на это есть уйма времени.
«Воспоминания бесценны, – добавляет Стелла. – Они позволяют нам понять, кто мы есть. Попробуй вспомнить всех своих смотрителей. Тебе всегда нравился Карл – тот, с губной гармошкой».
Карл. Да-да. Помню, как он мне, тогда еще совсем молодому, дал кокос. Я весь день потратил на то, чтобы его расколоть.
Я пытаюсь вспомнить и других смотрителей, которых знал, – тех людей, которые чистили мои владения, готовили мне еду и иногда составляли компанию. Был еще Хуан, который лил пепси-колу в мой призывно подставленный рот, и Катрина, тыкавшая в меня, спящего, метлой. А еще Эллен – когда она чистила мою миску для воды, то грустно улыбалась и напевала «Почем обезьянка с витринки?».
И Джеральд, который однажды принес мне целую коробку крупной свежей клубники.
Джеральд был моим любимым смотрителем.
У меня уже давным-давно не было настоящего смотрителя. Мак говорит, что у него нет денег на няню для обезьяны. А в те прежние дни Джеральд чистил мою клетку, а Мак меня кормил.
Когда я думаю о всех тех людях, что заботились обо мне, то перед глазами прежде всего встает Мак, который был рядом день за днем и год за годом. Мак, который купил меня, вырастил и говорит теперь, что я перестал быть забавным.
Как будто силвербэк вообще может быть забавным.
Лунный свет падает на замершие карусели, на безмолвную стойку с попкорном и прилавок с кожаными ремнями, которые пахнут давно умершими коровами.
Звук тяжелого дыхания Стеллы напоминает шум ветра в кронах деревьев, и я терпеливо жду, когда сон наконец меня отыщет.
Мак дает мне новый черный карандаш и кучу чистой бумаги. Пора снова работать.
Я нюхаю карандаш, катаю его в руках, слегка вдавливаю острый кончик себе в ладонь.
Нет ничего, что бы я любил больше новенького карандаша.
Я оглядываю свои владения в поисках предмета для рисования. Что тут есть черного?
Можно было бы нарисовать старую банановую шкурку, но я их все съел.
Не-Салки коричневого цвета. Мой маленький бассейн – голубого. Изюм в глазури, который я отложил, чтобы съесть днем, белый (по крайней мере, снаружи).
И тут я вижу какое-то движение в углу.
У меня посетитель!
Меня навестил блестящий жук. Букашки часто пересекают мои владения на своем пути.
«Привет, жук!» – говорю я.
Он замирает, не издав ни звука. Букашки никогда не желают общаться.
Этот жук – красавец, его тело похоже на блестящий орех. Он черный, как беззвездная ночь.
Вот оно! Его-то я и нарисую.
Сложно рисовать что-то незнакомое. Со мной такое редко случается.
Но я пытаюсь. Я смотрю на жука, который оказывается достаточно любезен, чтобы не двигаться, а потом опять на бумагу. Я рисую его тело, ноги, маленькие усики, его общее мрачное выражение.
Мне везет. Жук остается до вечера. Обычно букашки здесь не задерживаются. Я начинаю волноваться, все ли с ним в порядке.
Боб, который не прочь время от времени перекусить насекомым, предлагает его съесть.
Я говорю Бобу, что в этом нет необходимости.
Я уже почти заканчиваю свой последний рисунок, когда возвращается Мак. С ним приходят Джордж и Джулия.
Мак входит в мои владения и поднимает рисунок. «А это еще что такое? – спрашивает он. – Ума не приложу, что себе думает Айван, когда рисует. Это же ни на что не похоже. Большущее черное ничто».
Джулия стоит снаружи моих владений. «Можно мне?» – спрашивает она.
Мак подносит мой рисунок к стеклу. Джулия наклоняет голову. Она прикрывает один глаз. Потом открывает его и осматривает мои владения.
«Знаю! – восклицает она. – Это же жук! Видите, вон, около бассейна, жук!»
«Эй, я же недавно обрабатывал тут все от насекомых!» – С этими словами Мак подходит к жуку и поднимает ногу.
Но прежде, чем он успевает ее опустить, жук уносится прочь и исчезает в трещине в стене.
Мак поворачивается к моим рисункам. «Так ты считаешь, что это жук, да? Ну как скажешь».
«О, это точно жук, – говорит Джулия, улыбаясь мне. – Его ни с чем не спутаешь!»
Как хорошо, думаю я, когда рядом есть коллега-художник.
Стелла первая замечает признаки близящихся перемен, а вскоре и все мы начинаем ощущать их.
В наш «Шатер» везут новое животное.
Как мы об этом узнали? Ну мы же слушаем, мы смотрим, и – это самое главное – мы держим нос по ветру.
Когда близятся перемены, от людей всегда начинает странно пахнуть.
Вроде запаха гнилого мяса с легкой примесью папайи.
Боб опасается, что нашим новым соседом будет огромная кошка с прищуренными глазами и гибким хвостом. Но Стелла говорит, что сегодня днем грузовик привезет к нам маленького слоненка.
«Откуда ты знаешь?» – спрашиваю я и втягиваю воздух носом, но чувствую лишь запах сладкого попкорна.
Я люблю сладкий попкорн.
«Я ее слышу, – говорит Стелла, – она плачет и зовет маму».
Я прислушиваюсь. Шум проносящихся машин. Храп малайских медведей, доносящийся из их проволочных владений.
И никаких слонов.
«Ты просто надеешься на это», – говорю я Стелле.
Стелла прикрывает глаза. «Нет, – говорит она мягко, – я ни на что уже не надеюсь. Ни на что».
Мой телевизор выключен, так что пока мы ждем нашего нового соседа, я прошу Стеллу рассказать какую-нибудь историю.
Стелла поднимает правую переднюю ногу и чешет ее о стену. Нога опять воспалилась и приобрела ужасный темно-красный оттенок.
«Если ты плохо чувствуешь себя, Стелла, – говорю я, – то лучше отдохни, а историю потом расскажешь».
О проекте
О подписке