8
Два подарка

Соловей мчался весь вечер, гораздо дольше, чем было по силам любому обычному коню. Вася даже не смотрела на него: страх с силой сжимал ее горло. Последние лиловые мазки на небе погасли, и на нетронутый снег пролился звездный свет. Жеребец по-прежнему мчался, уверенный, как ночная птица.

Они остановились, когда холодная волчья луна поднялась над верхушками черных деревьев. Вася дрожала так сильно, что с трудом держалась в седле. Наконец, Соловей замер, тяжело дыша. Вася соскользнула на землю, сняла седло, развязала свой плащ и бросила его на дымящиеся бока Соловья. Холодный ночной воздух проник под ее кафтан на овечьей шерсти и пробрался под мокрую рубаху.

– Иди, – велела Вася жеребцу. – Не вздумай стоять. Не засни на снегу. Мне нужно согреть воду.

Голова Соловья упала. Она шлепнула его рукой, которую едва чувствовала.

– Иди, я сказала! – рявкнула она. Страх и усталость придавала ей ярости.

Конь с трудом пошел, чтобы избежать судорог.

Вася дрожала, тело почти не слушалось ее. Луна немного замешкалась в небе, словно попрошайка на пороге, но уже опускалась. В тишине был слышен лишь скрип деревьев на морозе. Руки Васи окоченели, она не чувствовала кончиков пальцев. Стиснув зубы, она собрала хворост и достала кремень. Один удар, второй, судорога в руках. Она уронила один из камней в снег и с трудом согнула пальцы, чтобы поднять его.

Пламя вспыхнуло и тут же погасло.

Вася до крови искусала губы, но не чувствовала боли. Слезы застыли на ее лице, но она и их не ощущала. Еще раз. Ударить кремнем. Выждать. Аккуратно подуть на пламя онемевшими губами. На этот раз хворост разгорелся, и в ночи повеяло теплом.

Вася чуть не зарыдала от облегчения. Она внимательно следила за костром и подкидывала веток негнущимися руками. Огонь разгорался. Вскоре на жарком пламени в горшочке таял снег. Вася попила сама и напоила Соловья. Глаза коня заблестели.

Хотя Вася поддерживала огонь и высушила одежду, как могла, хотя она выпила много горячей воды, она все равно не могла согреться. Сон был медленным и чутким. Каждый звук казался ей тихими шагами преследователей. Но в какой-то момент она заснула и открыла глаза на рассвете, так и не согревшись. Соловей навис над ней и принюхивался к утреннему воздуху.

«Кони, – сказал он. – Много коней скачет сюда с сильными всадниками».

У Васи болели все суставы. Она закашлялась и с трудом поднялась. На холодной коже выступил неприятный пот.

– Не может быть, – сказала она, пытаясь храбриться. – Зачем, ну зачем им…

Она осеклась. В деревьях послышались голоса. Вася испытала страх, какой испытывает дикий зверь, на которого спустили псов. Она уже была одета и за секунду накинула сумы на спину Соловья. Жеребец бросился вперед.

Очередной долгий день, очередной долгий путь. Вася выпила немного растаявшего снега и вяло жевала замерзший хлеб. Но глотать было больно, и желудок сдавил страх. В тот день Соловей мчался еще быстрее, хотя казалось, что это было невозможно. Вася ехала как в тумане. «Снег», – думала она. Если бы только пошел снег и замел их следы.

Они остановились в кромешной тьме. В ту ночь Вася не спала. Она сжалась у крошечного костра и дрожала, дрожала, не в силах совладать с собой. Кашель обжился в ее легких. В голове звенели слова Морозко: «Хочешь умереть в одиночестве в лесной глуши?»

Она докажет, что он неправ. Нет. С этой мыслью, стучащей в голове, она погрузилась в беспокойный сон.

Ночью небо затянулось облаками, пошел долгожданный снег, тающий на ее горячей коже. Она была в безопасности. Теперь они не могли их найти.

* * *

На рассвете Вася проснулась с мучительной лихорадкой.

Соловей слегка толкнул ее и фыркнул. Когда она попыталась встать и взобраться на него, земля поплыла перед глазами.

– Не могу, – сказала она. Голова отяжелела, и Вася смотрела на свои трясущиеся руки, как на чужие. – Я не могу.

Соловей толкнул ее посильнее в грудь, и она пошатнулась. «Ты должна встать, Вася, – сказал жеребец, прижав уши. – Мы не можем оставаться здесь».

Вася смотрела на него, ничего не понимая. Зимой неподвижность равнялась смерти. Она знала это. Знала. Так почему ей было все равно? Она хотела снова лечь и заснуть. Но она уже повела себя достаточно глупо и не хотела снова рассердить Соловья.

Вася не смогла надеть седло на коня онемевшими руками, но она закинула, хоть и с трудом, на его спину седельные сумы. Заплетающимся языком она прошептала:

– Я пойду рядом. Мне слишком холодно. Я… я упаду, если сяду на тебя.

Облака сгущались, и небо потемнело. Вася упорно брела рядом с жеребцом, как во сне. Ей показалось, что она видит в подлеске свою мертвую мачеху, и страх немного встряхнул ее. Шаг. Еще один. Затем Васе стало очень жарко, и ей захотелось раздеться, но она понимала, что это ее убьет.

Она будто слышала стук копыт и крики людей вдалеке. Неужели за ними все еще гонятся? Но ей было все равно. Шаг. Еще один. Конечно, она могла прилечь… всего на минуту…

Вася с ужасом поняла, что рядом с ней кто-то идет. Рядом с ухом раздался знакомый язвительный голос:

– Что ж, ты продержалась на две недели дольше, чем я думал. Поздравляю.

Вася обернулась и увидела голубые глаза цвета бледной зимы. В голове немного прояснилось, однако губы и язык онемели.

– Ты был прав, – с горечью прошептала она. – Я умираю. Ты пришел за мной.

Морозко насмешливо фыркнул и поднял ее. Его руки обжигали жаром – не холодом – даже сквозь меха.

– Нет, – пробормотала Вася, отталкивая его. – Нет. Уходи. Я не умираю.

– Не похоже, – возразил он, но ей показалось, что его лицо смягчилось.

Вася хотела ответить, но не смогла. Мир вокруг нее полетел вниз. Бледное небо над головой тут же сменилось зелеными еловыми ветвями. Они оказались под большой елью, похожей на дерево в ее первую ночь. Пушистые ветви сплетались так густо, что на твердую, словно железо, землю опускалась лишь мельчайшая снежная пыль.

Морозко прислонил Васю к стволу дерева и начал разводить костер. Вася наблюдала за ним осоловелыми глазами.

Он разводил костер необычным образом: прижал ладонь к огромной еловой ветви, она хрустнула и упала. Морозко сильными пальцами ломал ее на кусочки, пока не собрал высокую кучу хвороста.

– Нельзя жечь костер под деревом, – мудро сказала Вася, едва шевеля онемевшими губами. – Снег над тобой растает и погасит огонь.

Морозко насмешливо посмотрел на нее, но промолчал.

Вася не видела, что он сделал – руками, глазами или как-то иначе. Но словно из ниоткуда на голой земле разгорелось пламя.

Вася встревожилась, увидев мерцающий огонь. Она знала, что тепло растопит кокон холодного безразличия. Часть ее хотела оставаться в нем. Не сражаться. Не бояться. Не чувствовать холод. Темнота медленно туманила ее взгляд, и она поняла, что засыпает…

Но Морозко навис над ней и схватил за плечи. Его руки были мягче голоса.

– Вася, – приказал он. – Посмотри на меня.

Она посмотрела, но темнота манила ее к себе.

Морозко помрачнел.

– Нет, – выдохнул он ей в ухо. – Даже не вздумай.

– Я думала, что буду странствовать одна, – пробормотала Вася. – Я думала…Почему ты здесь?

Он снова поднял ее, и Васина голова упала ему на руку. Морозко молча поднес ее ближе к огню. Его кобылица заглянула в укрытие под еловыми ветвями. За ней стоял встревоженный Соловей.

– Уходите, – приказал им Морозко.

Он снял с Васи плащ и сел рядом с ней у костра.

Вася облизнула потрескавшиеся губы, ощутив вкус крови.

– Я умираю?

– Ты так думаешь?

Она почувствовала холодную руку на шее. У нее перехватило дыхание, но он лишь потянул за цепочку и вытащил подвеску с сапфиром.

– Конечно, нет, – раздраженно ответила девушка. – Я просто очень замерзла…

– Очень хорошо, значит, не умрешь, – ответил Морозко так, словно это было очевидно. Но Васе снова показалось, что его лицо немного смягчилось.

– Как… – начала она, но осеклась, увидев, что сапфир засиял. Голубой свет зловеще замерцал на лице Морозко и вызвал жуткое воспоминание: камень горел холодом, к Васе ползла хохочущая тень. Вася отпрянула.

Морозко обнял ее крепче.

– Тише, Вася.

Его голос успокоил ее. Она никогда не слышала от него такой нежности.

– Тише, – повторил Морозко. – Я не причиню тебе вреда.

Он словно обещал. Вася посмотрела на него широко распахнутыми глазами, дрожа, и забыла о своем страхе. Сапфир начал излучать тепло – мучительное, живое тепло, и в тот миг она поняла, как сильно замерзла. Камень горел все жарче, и Вася пришлось прикусить губу, чтобы сдержать крик. Затем она резко выдохнула, и по ребрам побежал зловонный пот. Лихорадка прошла.

Морозко опустил ожерелье на ее грязную рубаху и лег с Васей на припорошенную снегом землю. Холод зимней ночи окутывал его тело, но кожа оставалась теплой. Он накрыл себя и Васю своим голубым плащом. Мех защекотал нос Васи, и она чихнула.

Ожерелье излучало тепло, которое начало обволакивать ее тело. По лицу бежал пот. В тишине Морозко поднял ее левую руку, затем правую, обводя палец за пальцем. В руках Васи вспыхнула боль, но приятная, пробивающая онемение. Покалывающие руки понемногу оживали.

– Не шевелись, – сказал Морозко, поймав ее ладони. – Тише. Тише.

Другой рукой он рисовал линии на ее носу, ушах, щеках и губах, вызывая огненную боль. Вася дрожала, но держалась. Морозко исцелял ее обморожение.

Наконец, его рука замерла. Он обнял девушку, и холодный ветер успокоил горящую кожу.

– Спи, Вася, – прошептал Морозко. – Спи. На сегодня хватит.

– Там были мужчины, – пробормотала Вася. – Они хотели…

– Здесь тебя никто не найдет, – перебил ее Морозко. – Не веришь мне?

– Верю, – вдохнула Вася. Она была на пороге сна, в тепле – и безопасности. – Это ты наслал бурю?

На его лице мелькнула тень улыбки, однако она не видела.

– Может быть. Спи.

Ее глаза закрылись, и она не слышала, как он сказал, словно самому себе:

– И забудь. Забудь. Так будет лучше.

* * *

Вася проснулась ясным утром – холодный аромат хвои, горячий запах костра и солнечные зайчики в корнях ели. Она была укутана в свой плащ и спальный мешок. Рядом с ней трещало и плясало пламя. Вася долго лежала, наслаждаясь непривычным чувством безопасности. Ей было тепло – пожалуй, впервые за многие недели, а суставы и горло перестали болеть.

Затем она вспомнила прошедшую ночь и села.

Морозко сидел, скрестив ноги, с другой стороны костра. Он вырезал ножом птицу из дерева.

Вася с трудом поднялась – бледная, слабая, опустошенная. Сколько она проспала? Огонь согревал лицо.

– Зачем вырезать из дерева, если ты можешь руками создавать чудеса изо льда? – спросила она.

Морозко оторвался от работы.

– Господь с тобой, Василиса Петровна, – насмешливо сказал он. – Разве так разговаривают люди по утрам? Я вырезаю из дерева, потому что вещи, созданные трудом, реальнее вещей, созданных желанием.

Вася замерла, обдумывая его слова.

– Ты ведь спас меня, – наконец, сказала она. – Снова?

Они оба молчали.

– Да, – согласился Морозко, не отрываясь от работы.

– Почему?

Он покрутил в руках деревянную птицу.

– Почему бы и нет?

Вася смутно помнила его мягкость, свет, пламя и боль. Их взгляды встретились над мерцающим пламенем.

– Ты ведь знал? – продолжила она. – Знал. Снежная буря. Это ведь ты ее наслал. Ты все время знал? Что за мной охотились, что я заболела в пути, но ты пришел лишь на третий день, когда я едва стояла на ногах…

Морозко дождался, пока она умолкнет.

– Ты хотела свободы, – жестко ответил он. – Хотела увидеть мир. Теперь ты знаешь, что это. Теперь ты знаешь, каково умирать. Тебе нужно было узнать это.

Вася обиженно молчала.

– Но теперь ты знаешь, – заключил он, – и ты не мертва. Тебе лучше вернуться в Лесной Край. Дорога – не место для тебя.

– Нет, – возразила она. – Я не вернусь.

Морозко отложил нож в сторону и встал. Его глаза сверкнули гневом.

– Ты думаешь, я хочу все время спасать тебя от глупостей?

– Я не просила о помощи!

– Нет, – парировал он. – Ты была слишком занята – умирала!

Сонное спокойствие ее пробуждения пропало. У Васи ныло тело, и она чувствовала себя удивительно живой. Морозко смотрел на нее сияющими глазами, рассерженными и внимательными. В тот миг он выглядел таким же живым, как она.

Вася поднялась.

– Откуда мне было знать, что те люди найдут меня в городе? – спросила она, скрестив руки на груди. – Что они будут охотиться за мной? Это не моя вина. Я собираюсь в путь.

Кудри Морозко были взъерошены, пальцы покрывала сажа и деревянная стружка. Он выглядел рассерженным.

– Люди жестоки и непостижимы, – заявил он. – Я узнал это на своем опыте, теперь об этом узнала ты. Ты повеселилась. И едва избежала смерти. Возвращайся домой, Вася.

Они оба стояли, и Вася видела его лицо без огненного мерцания между ними. В его внешности что-то изменилось – немного. Морозко изменился, и она не могла не…

– Знаешь, – пробормотала Вася почти самой себе, – ты выглядишь почти как человек, когда злишься. Я никогда не замечала этого.

Она не ожидала его реакции. Он выпрямился, похолодел и снова стал повелителем зимы.

– Я вернусь с сумерками, – сказал он, изящно поклонившись. – Костер не погаснет, если ты останешься здесь.

У Васи появилось странное чувство, будто она выгнала его. Интересно, что такого она сказала?

– Я… – начала она, но Морозко уже исчез со своей кобылицей. Вася осталась у костра, злая и немного растерянная. – Может, колокольчик? – бросила она Соловью. – Как у коней в санях, чтобы мы знали, что он идет.

Конь захрапел. «Я рад, что ты жива, Вася».

Вася снова подумала о ледяном демоне.

– Я тоже.

«Может, сделаешь кашу?» – с надеждой в голосе спросил жеребец.

* * *

Недалеко от ели – или очень далеко – белая кобылица отказалась бежать дальше.

«Я не хочу объехать весь мир, чтобы ты успокоился, – сообщила она. – Слезай, или я сама сброшу тебя».

Морозко спешился, он был не в духе. Белая кобылица опустила голову и начала искать траву под снегом.

Он пошел по промерзшей земле. Белые облака бурлили на севере и извергали вихрь снежинок.

– Она должна была уехать домой, – прорычал он в пустоту. – Она должна была утомиться своими глупостями, уехать домой, всегда носить ожерелье и порой дрожать, вспоминая ледяного демона из своей юности. Она должна была родить девочку, которая бы получила ожерелье в наследство. Она не должна была…

«Очаровать тебя, – резко закончила за него кобылица, не поднимая носа из снега. Она хлестала себя хвостом по бокам. – Не притворяйся, что это не так. Или она сделала тебя человеком настолько, что ты сам стал лицемером? »

Морозко резко остановился и посмотрел на кобылицу, сузив глаза.

«Я не слепа, – продолжила она. – И вижу дальше двуногих. Ты сделал то украшение, чтобы не угаснуть. Но все зашло слишком далеко. Оно делает тебя живым. Из-за него ты жаждешь того, чем не можешь обладать. Чувствуешь то, чего тебе не следовало понимать. Ты очарован и напуган. Лучше оставить ее с ее судьбой, но ты не можешь».

Морозко сжал губы. Деревья вздыхали над головой. Внезапно гнев покинул его.

– Я не хочу угаснуть, – нехотя признался он. – Но я не хочу жить. Как может бог смерти быть живым? – Он замолчал, и что-то переменилось в его голосе. – Я мог позволить ей погибнуть, забрать сапфир и найти другую, которая бы запомнила меня. В ее роду есть другие.

Кобылица повела ушами.

– Но я этого не сделал, – резко продолжил он. – Я не могу. Каждый раз, когда я рядом с ней, наша связь крепнет. Разве бессмертные знают, каково это – считать свои дни? Но я чувствую, как пролетают часы, когда она рядом.

Кобылица снова зарылась носом в глубокий снег. Морозко продолжал расхаживать.

«Отпусти ее, – тихо сказала кобылица. – Пусть она найдет свою судьбу. Ты не можешь любить и быть бессмертным. Не доходи до этого. Ты не человек».