– Обожаю вкусно поесть. Так что пришлось научиться готовить, и достичь в этом определенного мастерства, ведь я не люблю что-либо делать спустя рукава. А теперь вернемся к теме нашего разговора. Вы ведь хорошо представляете себе, над чем именно собираетесь работать в «Мелете», не так ли?

– Конечно. Я начала писать эту книгу в первую же ночь здесь. Я прекрасно представляю, что это будет, просто не хочу обсуждать свою работу, пока не приведу ее в более или менее законченный вид, чтобы не сглазить.

– Понимаю. Можете не обсуждать со мной подробностей, главное, не сидите сложа руки, и пишите. Я довольно требовательна к своим ученикам и не терплю тех, кто, оказавшись здесь, использует эту возможность, чтобы бездельничать. Приятно видеть, что не ошиблась в вас. А теперь скажите мне, что бы вы хотели получить от нашего сотрудничества за то время, что мы проведем здесь вместе? Только честно.

Я отпила из чашки.

– Мне хотелось бы знать о своих недочетах, чтобы улучшить стиль. Хотелось бы иметь возможность обсуждать мое творчество с вами, получать советы о том, как исправить огрехи, ведь иногда от них меня просто отчаяние берет. Как с этим справиться?

– Вы хотите сказать, что вас не интересует ни телефон моего литературного агента, ни хвалебный отзыв на вашу книгу?

– Нет, потому что, если я докажу, что чего-то стою, вы сами мне это предоставите без лишних просьб с моей стороны.

Еще одна пауза, а потом она расхохоталась, громко и почти неприлично.

– Вы совершенно правы. Если вы докажете, что чего-то стоите, я сама все сделаю. И тогда смогу похвастаться, что первой открыла ваш талант. Думаю, мы с вами прекрасно сработаемся, Имоджен. Давайте обсудим практическую сторону наших отношений. Как часто вы хотите встречаться со мной? – Она встала с дивана и вышла в холл.

Я принялась рассматривать книги на полках, в ожидании ее возвращения, пытаясь разгадать ее пристрастия и источники вдохновения. Кое-какие из этих текстов можно было бы сохранить в памяти и использовать, чтобы улучшить свои. Волшебные слова, так сказать.

Она вернулась с сумкой, полной пряжи.

– Не могу сидеть сложа руки. Около года назад я научилась вязать. И теперь чувствую себя бездельницей, когда не пишу, а руки не заняты вязанием.

– Я бы предпочла встречаться с вами раз в две недели. Однако, мне не хочется показывать вам текст, пока книга не закончена. Не люблю получать замечания о незавершенной работе, да и вам не стоит тратить время на решение проблем, с которыми я сама в состоянии справиться.

– Но ведь я здесь как раз за тем, чтобы тратить время именно таким образом. Тем не менее, если вы считаете, что прямое обсуждение вашей работы нецелесообразно, мы можем беседовать на другие темы.

Бет замолчала, и какое-то время раздавалось лишь звяканье ее спиц. Пряжа была толстой, бледно-лилового цвета, но пока сложно было понять, что именно она вяжет.

– Но если вы вдруг передумаете и захотите обсудить то, что пишете, показать мне какие-то фрагменты или перенести встречу, без стеснения сообщите мне об этом, независимо от того, пожелаете ли вы встречаться реже или чаще. Я к вашим услугам хоть каждый день, если у вас на то есть желание. Ведь вы здесь, чтобы совершенствовать свой стиль, и это должно быть для вас превыше всего.

– Так и будет, благодарю вас. – Я поставила чашку на блюдце, поняв, что наше свидание подошло к концу, и безмерно радуясь, что с честью прошла это испытание.

– А теперь позвольте мне удовлетворить свое любопытство. Насколько я понимаю, ваша сестра тоже здесь?

Я откинулась на спинку дивана, чувствуя спиной каждый шов его подушек.

– Да, это так. Мы поселились в одном домике, и это просто замечательно. Между прочим, это была идея Марин подать заявку сюда. Если бы не она, меня бы здесь не было.

Позвякивание спиц напоминало стук клавиш пишущей машинки.

– Не припомню, чтобы у нас тут одновременно обитали братья или сестры. Это что-то новенькое в нашей размеренной жизни. Скажите, как могут двое творческих людей ужиться в одной семье? Разве между вами не возникает напряжения? Ну, понимаете – профессиональная зависть, соперничество, которое нередко случается между сестрами?

– Наш отец умер, когда мы были совсем маленькими. В детстве мы большую часть времени проводили вдвоем. Мне и в голову никогда не приходило воспринимать Марин как соперницу или кого-то, с кем я должна соревноваться.

Но я-то знала, что наша мать была иного мнения. Иметь дочь балерину означало для нее возможность греться в лучах ее славы, и она мертвой хваткой в эту возможность вцепилась. Она просто упивалась аплодисментами, которые неизменно сопровождали выступления Марин, и убеждала себя, что в ее успехе есть и ее заслуга. Что же касается дочери, обладающей писательским даром, то тут была опасность, что она сумеет осветить темные уголки жизни, которые лучше было бы скрыть от чужих глаз, чтобы никто не увидел затаившихся там чудовищ. И мать всеми силами старалась погасить этот свет.

Я сунула руку под бедро, чтобы скрыть шрамы.

– Мы с сестрой работаем в разных областях, поэтому маловероятно, что когда-нибудь дело дойдет до соперничества. На самом деле, я даже считаю, что нам обеим как людям искусства, идет на пользу, что рядом есть близкий человек, понимающий, что такое муки творчества. Мы сестры, и между нами не всегда все было гладко, но, даже несмотря на разногласия, в том, что касается творчества, мы всегда поддерживали друг друга.

– Вот и отлично, – кивнула Бет. – Иметь такую поддержку от того, кто знает, что это такое, жить жизнью, столь непохожей на жизнь окружающих. На свете так много людей, которые этого просто не понимают. Это одна из причин – помимо прочих, – почему я так люблю снова и снова приезжать сюда, – возможность работать с теми, кто способен это понять. – Мы немного помолчали.

– Ну что ж, если у вас больше нет вопросов, я, пожалуй, отпущу вас, ведь вам еще надо обустраиваться на новом месте и, конечно же, приступать к работе. Я рада сотрудничать с вами, Имоджен.

– Я тоже очень рада этой возможности.

Я шла к своему домику, испытывая огромное облегчение и в то же время окрыленная тем, как успешно прошла наша с Бет первая встреча.

Легкий ветерок покачивал кусты роз, мимо которых я уже проходила, и стебли, увенчанные тяжелыми головками цветов, изгибались, словно руки танцовщиц. За ними тянулись, причудливо извиваясь, длинные послеполуденные тени. Странный танец лепестков, листьев и шипов, игра света и тени, пьянящее благоухание. Не удержавшись, я сошла с дорожки и ступила в царство роз.

Неожиданно резкий порыв ветра сорвал лепестки с цветов, закручивая их в темно-красный, почти черный вихрь. В этот момент все звуки «Мелеты» вдруг смолкли, я почувствовала приступ тошноты и покачнулась. Возникло чувство, что меня пытаются вывернуть наизнанку.

В центре странного вихря стояла женщина, тонкая и длинноволосая, в платье, словно сшитом из лепестков роз, и на мгновение мне показалось, что глаза у нее полностью черные, без белков.

Затем на лицо ее упали солнечные блики и иллюзия исчезла. Смерч из розовых лепестков исчез так же неожиданно, как и появился, и в ушах снова зазвучали звуки окружающего мира. Женщина улыбнулась мне, складки ее длинного красного платья колыхались на ветру. Я помахала ей рукой и вернулась на тропинку.

Виной всему нервное напряжение, думала я. Просто я так волновалась перед встречей с Бет, что, в результате, испытав облегчение от удачного исхода, впала в эйфорию, и у меня разыгралось воображение. Розовый сад, оставшийся за моей спиной, был всего лишь розовым садом, благоухающим островком красоты в лучах послеполуденного солнца, за которым ухаживала женщина в летнем красном платье. Не более того.

На третий вечер нашего пребывания в «Мелете» я вошла в кухню, чтобы забрать свой ужин, и увидела, что Марин и Ариэль уже сидели там.

– Не хочешь к нам присоединиться? – спросила Ариэль, ставя на стол еще один стакан.

– Спасибо. – Я поставила свой ужин в ланч-боксе на стол рядом с двумя другими. Двумя! Вот черт.

– Пойду-ка я наверх, приглашу Елену. Может, она тоже захочет с нами поужинать.

– Да ну ее, она же ужасно неприятная особа.

– Точно. Агрессивная и грубая. Дикая какая-то, словно выросла среди хищников, и не знает, что значит быть человеком, – добавила Марин.

– Ну, она, возможно, откажется. Но мне все-таки кажется, правильнее будет ее пригласить. Вот и посмотрим, насколько она ужасна, – сказала я, а про себя подумала, что возможно, мне повезло даже больше, чем я думала, в том, что не живу с ними на одном этаже.

Ариэль вздохнула.

– Ох, уж эти католики с их извечным чувством вины. Все с тобой понятно.

Я постучала в дверь Елены, немного подождала и постучала еще раз. Уже испытывая облегчение от того, что не придется разгребать последствия своего благодушия, я повернулась, чтобы уйти.

– Чего тебе? – Елена стояла на пороге за слегка приоткрытой дверью.

– Мы решили поужинать вместе. Не хочешь присоединиться?

Сузив глаза, она молча стояла и покусывала нижнюю губу.

– Ну, если ты занята, – то есть, одичала вконец, добавила я про себя, – то это необязательно.

– Ну, хорошо. – Она пулей выскочила из двери и тут же ее за собой захлопнула. – Мы ведь должны общаться друг с другом, как творческие люди, раз уж мы здесь, верно?

С этим не поспоришь.

На лицах Марин и Ариэль появилось неприкрытое удивление, когда они увидели, что Елена соизволила к нам присоединиться, но они быстро справились с собой и усадили ее за стол. Ариэль разлила вино, а потом подняла свой стакан.

– За нас и за наше творчество!

Она произнесла это с таким неподдельным пафосом, что у меня не возникло ни малейшего сомнения в искренности этих слов – как ни странно, ей действительно удалось создать торжественную атмосферу праздника. Мы с Марин чокнулись, и через секунду Елена тоже к нам присоединилась.

Только милые мелочи могут растопить лед недоверия. Елена и Марин терпеть не могли жареный красный перец и вынули его из салата. Ариэль тут же принялась таскать его с их тарелок – оказывается, она его просто обожала. Нам с ней приходилось работать бариста, и мы обе, как выяснилось, презирали людей, которые имели глупость заказывать кофе без кофеина, с обезжиренным молоком и без пены, причем делали это столь многозначительно, словно принадлежали к касте избранных.

– И в чем тут фишка? Ведь они исключают все, что в кофе есть прекрасного. – Ариэль тряхнула головой. Я отметила, что Елена, как и мы с сестрой, тоже не горела желанием рассказывать о своем детстве. Постепенно обстановка становилась все непринужденнее, и мы уже не старались взвешивать каждое слово. А потом вдруг Елена, покачивая стакан, задумчиво спросила:

– Скажите, чем вы готовы пожертвовать ради гарантированного успеха?

– Какой успех ты имеешь в виду, – спросила Ариэль. – Типа, выпустить один хит всех времен и народов, и почивать на лаврах, проживая щедрые роялти, или стать кем-то вроде Бейонсе – завоевать мир и побить все рекорды популярности.

– Разумеется, второй вариант. Все, что душе угодно. Осуществление всех мечтаний, даже тех, в которых сама себе не признаешься.

– Ну, нет. Душу дьяволу я не продам! Но, пожалуй, могу предложить ему моего младшего братца. – Ариэль расплылась в улыбке, давая понять, что и на это она вряд ли пойдет.

– Если бы можно было продавать души других людей, я, ни на секунду не задумываясь, предложила бы душу нашей мамаши, – заявила Марин. – Правда, полагаю, это не засчиталось бы за жертву, учитывая, насколько ужасна наша дорогая мамочка.

– Что, она, правда, такая ужасная? – переспросила Ариэль.

– Ты даже представить себе не можешь, насколько, – поморщилась Марин, убирая руку с рубцами от ожогов под стол. Они были уже едва видны, даже если знать, где искать, но от старой привычки не так легко избавиться.

– Мы росли, словно в аду, – добавила я, и почувствовала, как моя рука тоже заныла.

– Что-то я в этом сомневаюсь, – сказала Елена с каменным лицом. – Но даже если это и так, на что вы обе готовы, чтобы доказать ей, что способны добиться успеха? Ради этого многим можно пожертвовать, правда?

Первым и самым напрашивающимся ответом было бы сказать, что я согласилась бы остаться дома. Прожить еще пару лет с матерью в том аду, в который она превратила нашу жизнь. Но я не могла произнести эти слова в присутствии Марин, чтобы она, не дай бог, не подумала, что сама являлась частью этого ада, а не утешением, которое помогало мне переносить весь этот кошмар.

– Сдается мне, Елена, что ты вот-вот попросишь меня начертать мое имя кровью на перекрестке четырех дорог. А как насчет тебя самой? Что ты готова отдать за то, чтобы достичь небывалых высот в поэзии?

– Все, что угодно. Абсолютно все. Чего бы мне это ни стоило.

Легко так говорить, подумала я, когда ты уверен, что в действительности тебе никто не предложит продать душу, что в реальном мире эта сделка просто невозможна. Но глядя в полное решимости лицо Елены, я поверила в искренность ее слов.

– Если бы все было так легко, – задумчиво произнесла Марин. – Никаких окровавленных ног, никакой боли в мышцах. Ни унизительных проб, где на тебя упорно не обращают внимания, потому что ты, видите ли, по каким-то параметрам не подходишь для этой роли, что бы там ни имелось в виду. Ни бесконечных часов репетиций, пропущенных из-за травмы. По сравнению со всем этим, продать душу кажется мне слишком простым решением.

– Рада, что моя единственная перспектива – это вкалывать до усрачки, как обычно, так что не суждено мне узнать, чем я готова пожертвовать ради успеха, – заметила Ариэль. – Впрочем, пофантазировать на эту тему – прекрасный способ узнать что-нибудь нелицеприятное о самой себе.

– Я что-то совсем вас всех не понимаю, – сказала Елена. – Если для вас успех действительно важен, вы просто говорите «да» и соглашаетесь на условия сделки. Без оглядки. А если вы к этому не готовы, то что вы вообще тут делаете? – Она поставила свои тарелки в буфет и пошла вверх по лестнице. А потом мы услышали, как хлопнула ее дверь.

– Как ни странно, ужин прошел лучше, чем я ожидала, – сказала Ариэль, разливая остатки вина.

– А ты ведь так и не ответила на ее вопрос, Имоджен, – заметила Марин, убирая посуду со стола.

– Знаю. – На самом деле, я просто боялась. Боялась, что отвечу, как Елена: «Все, что угодно».