Гитара почти упирается грифом в живот Каетано, но тот и не думает отодвигаться. Дожидается, пока окончательно угаснет надежда исполнить одну из любимых нами футбольных песен, и разговор повернет к неназначенному пенальти в матче с Германией. А после незаметно подкручивает колки, натягивая струны. Каетано думает, никто не смотрит. Но, как минимум, мы с Карлой выпадаем из общей болтовни. Чтобы, не отвлекаясь, наблюдать, как мягко и легко он помогает пареньку привести в чувства расстроенный инструмент.

– Начни с Hm, и дальше G, D, A, – тихо подсказывает он, – всего четыре аккорда.

– Давай лучше ты, а? – предлагает ему хозяин гитары. Каетано качает головой в знак отказа.

– Пожалуйста, сыграй! – просит одна из девушек. – Если твоя игра такая же горячая, как и ты, я уеду с тобой, даже не знакомясь, красавчик!

Каетано издает короткий смешок. Пути назад уже нет, гитара лежит у него на коленях. Он берет ее и перекладывает гриф в правую руку, из чего становится понятно, что Каетано – левша. Он проводит по струнам с такой мягкостью, что вдох замирает в моей груди. А потом он поднимает глаза на меня. А может, и не на меня, а на кого-то поблизости. Сложно сказать, учитывая, каким плотным кольцом мы теперь сидим.

Каетано подбирает мелодию меньше, чем за минуту. И вот, знакомые подвижные аккорды уже заполняют ночной воздух. Но того, что происходит дальше, не ожидает никто. Каетано начинает петь.

Сначала его голос звучит тихо, почти смущенно, но по мере усиления волны восторга и поддержки, которая нарастает с каждым словом, голос раскрывается, набирая силу, игривость и задор. Он не хриплый, как это сейчас модно, а чистый, многогранный и глубокий.

– Он гоняет на мотоцикле, плавает, как Посейдон, поет, как Энрике¹⁰, и играет на гитаре. Есть что-то, чего он не умеет? – роняет Карла, рядом с моим ухом.

– Может быть, это компенсация за семь сантиметров трусах? – отшучиваюсь я.

– О, нет, дорогуша, там совершенно точно не семь сантиметров даже после ледяной воды. – Возражает Карла. – Пока ты пялилась на звезды, я все детально рассмотрела. Он идеален.

Я густо краснею и хлопаю подругу по коленке, призывая закрыть эту тему.

На припеве девушки уже подпрыгивают и начинают танцевать. Пьяный и довольный Лукас скачет вместе с парнями и скандирует песню вместо футбольной кричалки. Пляж взрывается и расцветает от музыки и звона наших голосов. Каетано больше не слышно, но он и не поет. Только доигрывает «Despasito» и начинает «Bailando». Мы подхватываем мотив и поем уже сами.

Я кружусь в центре вместе с Карлой и стайкой незнакомых мне девчонок. А потом Лукас находит меня и подхватывает на руки, чтобы усадить к себе на плечи. Я довольно визжу, когда он кружит нас, и поднимаю руки к черному небу. Мне кажется, я почти касаюсь пальцами звезд, Ноя и мамы.

У кого-то оказывается колонка, и музыка теперь льется на полную громкость. Под ногами –песок, над головами – небо самой жизнерадостной страны, между пальцев – песок и соль, за спиной – невозможно прекрасное Средиземное море. Я кружусь в рубашке Лукаса, у меня мокрые волосы и улыбка во весь рот. И я счастлива быть частью этого праздника жизни, не имеющего конца.

Замечаю Каетано, который танцует с фигуристой брюнеткой с ногами от ушей. Я отвожу от них глаза очень вовремя. Как раз, чтобы увидеть, как мои дорогие друзья, Карла и Лукас, покидают территорию пляжа. Без меня. Кидаюсь к телефону, завернутому в комбинезон, но звонить не приходится. Меня уже ждет сообщение от Карлы:

«Эли! Лови момент! Мне нужно вернуться до рассвета. А ты встреть его с красавчиком, поняла?! Пусть прокатит тебя на своем мотоцикле. Можно и не на мотоцикле!»

Когда Карла писала это сообщение, она явно не видела, что Каетано собирается прокатить на чем бы то ни было вовсе не меня. Не хочу смотреть в его сторону, но голова сама поворачивается. Он весь растворился в брюнетке: она исполняет овуляционный танец, а его руки блуждают по ее роскошным формам. Голова склоняется, так что волосы спадают со лба, скрывая от меня его глаза.

Так вот, какие ему нравятся. Совершенно точно, не тощие маленькие блондинки. Я встряхиваюсь, прогоняя разочарование, подбираю с песка свой комбинезон и милостиво забытый друзьями плед и бреду босиком в сторону парковки. Там еще полно машин, наверняка кто-то согласится подкинуть меня до пропускного пункта Холмов Алтеи.

Но мне не приходится искать попутку. Каетано нагоняет меня прежде, чем я успеваю зашнуровать кеды.

– Уезжаешь? – спрашиваю его, ища глазами фигуристую подругу.

– Подвезти?

– Но как же твоя… – начинаю было я, но осекаюсь. Каетано вопросительно склоняет голову. – Неважно, поехали.

Он жестом пропускает меня вперед и не говорит ни слова, пока мы не поднимаемся по песчаному склону к парковке.

– Ноа, – зовет Каетано, когда я торможу у его мотоцикла, – думаю, тебе стоит одеться.

– Но я одета… – неуверенно возражаю я, а потом понимаю, что, вероятно, неоднократно продемонстрировала ему свое белье, пока карабкалась наверх. – Боже… – лепечу я, заливаясь краской смущения, – извини.

И почему-то именно в этот момент Каетано улыбается. Улыбка выходит мягкой, почти нежной. И такой мимолетной, будто померещилась.

– Кожа слишком грубая, – понизив голос, объясняет он, кивая на сиденье, – тебе будет неудобно.

– Хорошо. Ты уже видел меня сегодня без одежды, – нервно отшучиваюсь я, – так что отвернись.

Каетано закатывает глаза, но слушается. Я быстро запрыгиваю в комбинезон и поверх повязываю рубашку Лукаса.

– Готова и неотразима! – гордо сообщаю я, взбивая влажные после моря локоны. Ехать совсем недалеко, так что от шлема я отказываюсь наотрез.

– Ты меня не знаешь, – пытается сопротивляться Каетано.

– Ты нас не разобьешь. Поехали! – я похлопываю его по плечу.

Каетано качает головой, но больше не настаивает и закидывает оба шлема в багажник. Мотоцикл плавно скользит вверх по холму, Каетано не разгоняется, и я расправляю руки в стороны, будто это мои крылья. Воздух струится сквозь пальцы, точно невидимый сатин. Коленками сжимаю Каетано покрепче, и он на мгновение опускает голову туда, где мои ноги сжимают его бедра.

– Где твои друзья? – спрашивает он, возвращая взгляд к дороге.

– В нашей троице есть такая традиция: кидать друг друга во благо, – смеюсь я.

– И часто кидают именно тебя? Твоему другу стоило бы позаботиться о тебе и не бросать одну на пляже в окружении посторонних.

– У меня все под контролем, Лукас об этом знает. Он бы не бросил меня, угрожай мне опасность.

Он кинулся защищать меня в ту ночь, когда погиб Ной. Но встал слева.

– Он просто уехал. Откуда ему знать?

Лукас бы погиб тогда. Встань он справа вместо Ноя.

– Тормози. – Сухо говорю я.

– Что?

– Тормози! – вскрикиваю я.

Каетано покорно сбрасывает скорость и сворачивает к обочине. Я тут же спрыгиваю и обегаю мотоцикл, решительно скрещивая на груди руки.

– Ты ничего не знаешь. Ты не имеешь никакого права осуждать ни меня, ни моих друзей! Тем более Лукаса. Ясно тебе?!

– Так расскажи, чтобы я знал! – неожиданно вскипает Каетано. Первый раз слышу в его голосе неподдельную злость. – Почему ты так бездумно относишься к своей жизни?! Куда ты так несешься?!

Я вдыхаю поглубже и отвожу взгляд туда, где в темноте размеренно дышит море. Не могу поделиться. Это все равно, что раздеться догола посреди бульвара Рамблас.

– Я сама доберусь до дома, тут уже недалеко. Доброй ночи, Каетано.

Он смеряет меня долгим раздраженным взглядом.

– Доброй ночи, Ноэль.

Я отпускаю его вперед и медленно бреду вдоль обочины. Редкие фонари заливают тусклым светом дорогу в гору. На каждый шаг я делаю глубокие вдохи и стараюсь всей стопой ощущать под ногами гравий, иголки и мелкие камушки. Мне нужно успокоиться и унять это знакомое покалывание в кончиках пальцев.

Если споткнуться, я упаду и вероятнее всего обдеру ладонь и коленку. Будет больно. Я гоню от себя эту мысль. От Люци не скроется мое падение. Ссадины она вычислит еще до того, как я пожелаю ей доброго утра, переступив порог кухни.

Нельзя падать. Нужно идти.

Я так сосредоточена на своих шагах, что не сразу замечаю его. Весь в черном, с капюшоном, скрывающим лицо, и с практически пустой бутылкой джина. И он идет прямо на меня.

Страх ударяет в голову мгновенно. Ускоряю шаг и перехожу на противоположную обочину в надежде, что он пройдет мимо.

Этого не случается. Расстояние между нами стремительно сокращается.

Я снова меняю обочину, разворачиваюсь и перехожу на бег. Он слишком прыткий для пьяницы. Слишком сильный. И выпил только для храбрости. Эта бутылка предназначена для моей головы.

Таких, как он, называют птичники. Они похищают детей из состоятельных семей и возвращают за выкуп. За последние пять лет они убили один единственный раз. Когда похищение пошло не по плану и двое подростков бросились защищать глупую девчонку. Когда нож дернулся вправо и погиб мой брат.

Птичник похитит меня, уверена, машина его подельника уже поднимается в гору. Меня загрузят в багажник и увезут в какой-нибудь подвал, а с папы будут требовать пару миллионов.

От этой мысли меня прошибает холодный пот: папа не должен потерять и меня. Я буду кричать, драться, но не дам себя увезти. Я бегу еще быстрее. Бегу изо всех своих сил.

За спиной раздается рокот. Мотоцикл! А потом мой преследователь вскрикивает, и я слышу звук падения и звон разбитого стекла.

Оглядываюсь через плечо и почти сразу перехожу на шаг. Это Каетано. Он разворачивается передо мной и кивает, призывая садиться. Меня не нужно просить дважды. Едва оказываюсь на мотоцикле и приживаюсь к его широкой спине, Каетано срывается с места. Он проносится почти вплотную к лежащему на земле человеку и устремляется к вершине холма. Мы мчимся гораздо быстрее, чем прежде. Я крепче обнимаю Каетано за талию и закрываю глаза, стараясь ни о чем не думать. Умоляя свой мозг не думать.

Каетано тормозит у пропускного пункта Холмов Алтеи в рощице туй. Спрыгивает на землю и стаскивает меня с сиденья.

– Как ты? – кричит он, легко меня встряхивая. – Он что-то тебе сделал?! Я встретил его, но не сразу понял, что это птичник.

– Все нормально, он меня не догнал, – отвечаю я, потупившись.

– Хорошо, – кивает Каетано, отпуская меня. – Дальше безопасно, ты доберешься сама? Я хочу вернуться и сказать ему пару слов. А то потом забуду. Память уже не та.

– Нет! – вскрикиваю я, не сдержавшись. – Нет, пожалуйста, нет!

– Он может навредить кому-то другому, – возражает Каетано.

Я судорожно мотаю головой и не могу сдержать ужас, который сжимает мое горло. Повинуясь самому обыкновенному страху, я шагаю на Каетано и обхватываю за крепкую талию с обеих сторон. – Пожалуйста, не возвращайся туда. У него битое стекло. Он может двинуть горлышком бутылки вправо и… они всегда так делают. Не нужно меня защищать! Оно того не стоит! – всхлипываю я и больше не сдерживаю слез. Они бегут по щекам и остаются пятнышками на белой футболке Каетано. Он теплый, твердый, надежный и обжигающий. Пускай его тело бурлит от гнева и раздражения, но я утыкаюсь носом ему в грудь и рыдаю навзрыд. Волна старой боли сбивает меня с ног. Она не нашла выход физически, поэтому теперь покидает мое тело вот так. Самой унизительной истерикой.

Смерть забрала Ноя не потому, что он был болен, слаб или беззащитен. Она забрала его, потому что он стоял справа. Она забрала его из-за меня.

Мне нужно успокоиться, взять себя в руки, но я буквально не вижу конца своим слезам, не вижу ниточки, за которую могла бы ухватиться и выбраться из этого омута горя.

Если бы птичник схватил меня, это причинило бы папе неимоверные страдания. Если Каетано вернется и полезет в драку, птичник может навредить и ему.

Но ничего из этого не случилось. Каетано здесь, стоит, замерев на месте и почти не дыша. А я висну на нем и рыдаю навзрыд. Мне нужно успокоиться. Нащупать почву под ногами, но я не могу. Меня засасывает темнота.

И тут он это делает. Сначала я просто ощущаю тепло его ладоней на своих плечах. Нерешительное прикосновение, полное сомнений. А дальше руки скользят по моему телу и заключают в настоящие объятия. Каетано прижимает меня к себе так близко, что я чувствую каждую неровность на его теле. У меня под ухом сильно и громко стучит его сердце, а пряный аромат его парфюма проникает в легкие.

Я чувствую его глубокое, размеренное дыхание через колебания грудной клетки.

– Дыши со мной, Ноа, – доносится до меня его тихий голос. Я пытаюсь повторять за ним, прерываясь на всхлипы, пока слезы не прекращаются, а дрожь не сходит на нет. Я снова чувствую каждый камешек под подошвами. Боль утихает. Я стою в тепле и безопасности Каетано. Он меня не торопит.

Когда я все же отступаю от него и смущенно утираю нос, на его футболке остаются отпечатки моих слез.

– Прости, – бормочу я.

– Не извиняйся.

Между нами повисает напряженное молчание. Каетано смотрит поверх моей головы, сжимая и разжимая кулаки, я вижу, как взбухают при этом полосы вен.

В моей груди словно трепещется маленькая птичка, роняя перышки куда-то вниз живота.

– Не возвращайся туда. – шепчу я.

Каетано чуть слышно вздыхает и опускает на меня глаза. В полумраке они кажутся почти черными. Густые брови нахмурены, но в них не чувствуется злость.

– Поехали домой?

Остаток пути мы проделываем в полнейшей тишине. Я держусь за него, но больше не прижимаюсь. Каетано тормозит там же, где и вчера, подальше от окон.

– Спасибо, – коротко улыбаюсь я, спрыгивая на землю.

– Ноа?

– Да?

– Я выиграл у тебя желание. Можешь пообещать мне больше внимания уделять своей безопасности?

– Это впустую потраченное желание, – развожу руками я, – второго шанса не будет.

– Всего за сутки я спас тебя трижды. Дважды – за один вечер. Как ты вообще справляешься со своей жизнью в одиночку?

От глубины его голоса вибрируют мои нервы.

– Со мной такого обычно не происходит. Может быть, твое присутствие делает из меня слабачку? – чуть слышно спрашиваю я.

– Тогда нам не стоит больше общаться.

Это определенно не тот ответ, на который я рассчитывала. У меня вздрагивает нижняя губа, я коротко киваю и разворачиваюсь, чтобы уйти. Он ловит меня за руку. Его прикосновение совсем не так жестоко, как его слова. Мягким движением он перебирает мои пальцы и легко их пожимает.

– Поверь мне. Так будет лучше. – Его голос опускается до самого будоражащего шепота в моей жизни.

Я грустно усмехаюсь.

Сказать такое, все равно, что запретить сахар сладкоежке.