Глава 2

Лондон, 1872 год

Семнадцать лет спустя

Уже почти десять лет назад у миссис Фары Ли Маккензи вошло в привычку проходить до работы пешком одну милю. Она выходила из своей небольшой, но модной квартиры, расположенной над одной из многочисленных кофеен на Феттер-лейн, прогуливалась по Флит-стрит, пока та не сворачивала на Стрэнд, печально известную авангардным театром и искусством улицу. С Темпл-Баром^[5] и театром Адельфи слева, районом Ковент-Гарден и Трафальгарской площадью справа, каждое утро становилось настоящим праздником для ее чувств.

Фара часто пила утренний кофе в компании хозяина ее квартиры и владельца кофейни «Букенд» мистера Пьера де Голя, который радовал ее рассказами о знаменитых поэтах, писателях, художниках, исполнителях и философах, нередко заглядывавших в его заведение вечерами.

В то утро разговор зашел о странном парижском авторе Жюле Верне и о споре, который у них как-то зашел об их общем знакомце, недавно скончавшемся Александре Дюма.

Фара была особенно заинтересована, потому что являлась большой поклонницей произведений мистера Дюма и стеснялась признаться, что еще не читала работ мистера Верна, но чувствовала, что ей следует добавить их в постоянно растущий список книг для чтения.

– Не беспокойтесь, – произнес де Голь со своим сильным французским акцентом, который так и не уменьшился за те десять лет, что Фара была с ним знакома. – Это еще один претенциозный писатель-деист, который считает себя философом.

С улыбкой оставив де Голю месячную ренту и расцеловав его толстые щеки, Фара взяла себе на завтрак круассан и отщипнула от него кусочек, пробираясь по людному Стрэнду. Единственными домами на ее пути, которые не могли похвастаться красочной компанией постоянных посетителей, были дома для отдыха и развлечений, которые, как и многие их служащие, казались обманчиво привлекательными по вечерам, когда освещение было более подходящим.

Утренняя прогулка показалась Фаре удручающе скучной, несмотря на ошеломляющую суматоху самой известной рыночной улицы Лондона. По крайней мере до тех пор, пока она не срезала путь по Нортумберленд-стрит, чтобы миновать Чаринг-кросс и попасть к задней части дома номер четыре на площади Уайтхолл, знакомой всему английскому обществу как «задний холл» штаб-квартиры Полицейского управления Лондона, известного также как Скотленд-Ярд.

Окружающая здание толпа была гораздо больше и злее, чем обычно, и выплескивалась на главную улицу.

Фара осторожно приблизилась к краю толпы, желая узнать, принял ли парламент еще одну поправку к закону о браке. Потому что на ее памяти последний раз она видела такой переполох в Скотленд-Ярде, когда он разделил здание с уполномоченным по лицензированию.

Заметив в западном углу растущей толпы сержанта Чарлза Кромптона, сидевшего верхом на пятнистом мерине, Фара направилась прямо к нему.

– Сержант Кромптон! – позвала она, положив руку на уздечку Хьюго. – Сержант Кромптон, могу я попросить вас помочь мне попасть в здание?

Сержант Кромптон, дородный мужчина лет сорока, хмуро посмотрел на нее сквозь щетинистые усы, свешивавшиеся с лишних подбородков, образованных ремешком форменного шлема.

– Вы не должны пользоваться задним холлом в такие дни, как сегодня, миссус Маккензи! – крикнул он со спины своего беспокойного скакуна. – Старший инспектор отберет у меня жетон, не говоря уже о том, что и голову точно снесет.

– Да что тут происходит? – спросила Фара.

Ответ сержанта потонул во внезапном реве, пробежавшем над толпящимися телами. Фара развернулась как раз вовремя, чтобы увидеть тень человека, вошедшего в штаб-квартиру и направившегося к ведущей в подвал лестнице. Она не разглядела черт его лица, но успела заметить темные волосы, впечатляющий рост и длинные, уверенные шаги.

Короткое появление этого человека так раззадорило собравшихся, что из толпы бросили какой-то предмет в окно канцелярии.

Канцелярии, в которой она работала.

В одно мгновение Кромптон соскочил со своего коня и, подхватив Фару под локоть, вывел ее из толпы и повел к передней части здания, выходившего на площадь Уайтхолл.

– У нас там сам дьявол! – закричал он ей. – Я послал за полисменами с Боу-стрит и из полицейского участка района Сент-Джеймс, пусть помогут.

– Кто это был? – выкрикнула Фара.

Но как только она оказалась на углу Ньюбери и площади Уайтхолл, Кромптон оставил ее, чтобы вернуться к толпе, держа наготове дубинку на случай беспорядков.

Разгладив надетый поверх платья черный форменный жакет, Фара с удовлетворением подумала, что ей больше не приходится надевать мешающие под кринолином нижние юбки. Она просто не смогла бы их носить в постоянно уменьшающихся кабинетах Скотленд-Ярда, если бы одевалась по моде. Кивнув клерку в приемной уполномоченного по лицензированию, Фара пробралась по лабиринту коридоров и холлов к смежному входу в штаб-квартиру лишь для того, чтобы обнаружить, что столпотворение внутри Скотленд-Ярда едва ли было более управляемым, чем на улице.

Фаре доводилось оказываться в подобных ситуациях и раньше. Был ирландский бунт 68-го года, когда взрывчатка рванула рядом с парламентом, в двух шагах от Скотленд-Ярда, не говоря уже о постоянно перегораживающих дорогу преступниках, ворах и шлюхах, ежедневно разгуливающих по дому четыре на площади Уайтхолл. И все же, прокладывая себе путь локтями через приемную Скотленд-Ярда, Фара подумала, что не может припомнить, чтобы у нее на душе прежде бывало такое же ощущение неминуемой катастрофы. Тревожная дрожь пронзила ее, нарушая неизменное безупречное самообладание.

– Миссис Маккензи! – Фара услышала, как ее имя поднимается над гулом голосов констеблей, журналистов, преступников и инспекторов, толпившихся в заднем холле. Повернувшись, Фара увидела Дэвида Бошана, первого клерка, протискивавшегося к ней сквозь толпу по залу с приемными. Его худощавое, жилистое телосложение не соответствовало минимальным требованиям к офицерам Лондонского управления полиции, так что, к его нескончаемому сожалению, он был нанят только клерком.

Фара бросилась ему навстречу, то и дело извиняясь перед кем-то по пути.

– Мистер Бошан! – Она взялась за предложенный им локоть, и они вместе стали пробираться в относительную безопасность холла. – Вы не окажете мне любезность, сообщив, что тут происходит?

– Он попросил вас позвать, – сообщил Фаре Бошан с властным хмурым взглядом.

Фара сразу же поняла, кого он имеет в виду. Ее нанимателя, старшего инспектора сэра Карлтона Морли.

– Одну минуту, – отозвалась она, сняв шляпку и бросив ее на свой письменный стол. Фара поморщилась, увидев осколки оконного стекла на полу кабинета, но тут же почувствовала себя виноватой из-за чувства облегчения, охватившего ее, когда она поняла, что наибольший вред был причинен столу мистера Бошана, потому что ее стол стоял ближе к двери. Эррол Картрайт, третий клерк, еще не пришел.

– Вам понадобятся ваши инструменты, – без всякой нужды напомнил ей Бошан. – Будет допрос. Я должен остаться здесь, общаться с прессой и координировать дополнительных бобби. – Таким прозвищем лондонцы окрестили местных полисменов, но Фаре показалось смешным услышать его от Бошана.

– Разумеется, – с кривой усмешкой произнесла она, собирая с собой ручку, чернильницу и блокнот из толстого пергамента, в котором она обычно делала заметки, записывала признания и показания преступников или полисменов под присягой. Игнорирование криков толпы под разбитым окном требовало стойкости, но она справилась. Ее кабинет был расположен достаточно высоко, так что они не смогли бы использовать ее голову в качестве мишени, а вот их головы находились в поле ее зрения. – Будьте добры рассказать мне, что за неразбериха тут происходит, – попросила она, казалось ей, уже в сотый раз.

Мистер Бошан самодовольно усмехнулся, наслаждаясь тем, что именно он первым сообщит Фаре новость.

– Это единственный человек, задержание которого может составить сэру Морли целую карьеру. Самый печально известный криминальный гений новейшей истории.

– Но вы же не хотите сказать, что это…

– Именно он, миссис Маккензи, – подтвердил ее невысказанное предположение Бошан. – Я могу иметь в виду только Дориана Блэквелла, Черное Сердце из Бен-Мора.

– Ничего себе! – выдохнула Фара, которой внезапно стало не по себе от того, что она будет находиться с этим человеком не только в одном здании, но и в одной комнате.

– Только, пожалуйста, не говорите мне, что вам грозит бухнуться в обморок или устроить еще какую-нибудь женскую истерику. Не знаю, заметили ли вы, но у нас тут разгар кризиса, и я не смогу прикрывать подобные женские штучки. – Бошан посмотрел на Фару с отвращением.

– Когда это вы видели, чтобы я падала в обморок? – нетерпеливо спросила она, засовывая блокнот под руку, в которой уже держала ручку и чернильницу. – В самом деле, мистер Бошан, после всех этих лет! – Взмахнув юбками, она пронеслась мимо него, обиженно хмурясь. И хоть он был первым клерком, то есть по должности старше ее, второго клерка, настало время ей захватить власть.

«Но сначала о главном». Расправив плечи, Фара подобрала юбки, чтобы спуститься по лестнице в подвал. Хоть падать в обмороки ей и не было свойственно, она почувствовала, что легкие сжались под корсетом сильнее обычного, а сердце затрепетало, как воробей, бьющийся о стенки грудной клетки в поисках выхода.

Дориан Блэквелл, Черное Сердце из Бен-Мора.

Несмотря на предчувствия, Фара осознавала, что принимает участие в чем-то беспрецедентном. Само собой, Блэквелла не раз арестовывали за годы его жизни, но каким-то образом ему всегда удавалось избежать тюрьмы и виселицы. Фара стала про себя повторять информацию, известную ей о Дориане Блэквелле.

Его повсеместная скандальная слава началась чуть больше десяти лет назад вместе с тревожащими и таинственными исчезновениями половины преступников, дела которых расследовал Скотленд-Ярд. Это имя всегда всплывало во время первоначального расследования и упоминалось в слухах, исходивших из наиболее опасных и коварных недр города – таких, как Флит-Дич, Уайтчепел и Ист-Энд.

«Черное Сердце». Злоумышленник нового, почти континентального вида, который безжалостно подчинил себе преступный мир Лондона, прежде чем кто-либо это осознал. И все с помощью несанкционированного проникновения и любопытной организации – составных частей хорошо обученной полиции.

Невероятное количество разыскиваемых воров, сутенеров, букмекеров, торговцев людьми, владельцев трущоб и правящих глав существующих криминальных предприятий также исчезали, но нередко вновь появлялись в Темзе в виде разбухших трупов.

Безмолвная, скрытая война бушевала в Восточном Лондоне, и только когда кровь переставала литься рекой, полиция что-то прознавала об этой войне. По мнению все более недостоверных источников, Черное Сердце заменял этих пропавших преступников на подлых агентов, преданных ему самому. Таких, которые сохраняли свои прежние должности, но внезапно становились богаче и более неуловимы для правосудия.

Если бы таинственный неизвестный по прозвищу Черное Сердце оставался в своей части Лондона, то, вероятно, его так и не стали бы преследовать чудовищно недофинансированные и перерабатывавшие полицейские силы. Но как только этот человек обеспечил себе полный контроль над грязными воровскими логовищами и игорными притонами, его фигура показалась из тени, грязи и крови того, что называли войной преступного мира.

И внезапно Черное Сердце обрел имя. Дориан Блэквелл. Это имя стало синонимом кровавой бойни совсем другого года. Денежной бойни. Полиция все еще пыталась связать случайных, казалось, людей, которых Блэквелл поднял или (и?) уничтожил с бездушной и продуманной оперативностью. Полями его сражений стали банки и залы заседаний, где росчерк пера или тихий скандал привели к гибели нескольких представителей лондонской элиты. Чтобы как-то обуздать растущий ужас, охвативший город от всех этих потрясений, он немного унял мрачные опасения, щедро жертвуя на благотворительность, особенно направленную на детей, спонсировал художников и исполнителей и стимулировал зарождающуюся экономику среднего класса несколькими весьма внушительными инвестициями. Чем и заработал себе у низшего и среднего сословий репутацию Робин Гуда.

Ходили слухи, что он был одним из самых богатых людей империи. У него был дом в Гайд-парке, огромное количество недвижимого имущества и другой собственности, либо инвестированной, либо захваченной при неудачных деловых сделках, и довольно известный замок на острове Малл, от которого он и получил вторую часть своего имени. Замок назывался Бен-Мор, уединенное место в горах, где, как говорили, он проводил бо́льшую часть времени.

Дойдя до сырого кирпично-земляного подвала, Фара проверила окно-иллюминатор сквозь защищавшие его железные прутья решетки и с огорчением увидела, что толпа удвоилась. Похоже, еще немного, и она дойдет до Чаринг-кросса. И что тогда? Фара ускорила шаг, не обращая внимания на возбужденные разговоры дюжины или около того полицейских, слонявшихся под лестницей возле железных дверей помещений для хранения улик, архивных записей и хозяйственного склада. Все их внимание было сосредоточено на одном. На забранной решеткой двери первой бронированной комнаты, из-за которой сквозь прутья доносились проклятья и безошибочно узнаваемые звуки ударов о человеческое тело. Все говорили о Блэквелле. Причем в некорректных выражениях. Пока Черное Сердце из Бен-Мора оставался таинственной публичной фигурой, все его деловые сделки в целом были законными, хотя часто неэтичными, и все же полиция могла оставить его со всеми его личными помыслами. Так происходило, пока таинственные исчезновения не начали терроризировать город. Несколько тюремных охранников. Полицейский сержант. Комиссар тюрьмы Ньюгейт. И – совсем недавно – судья Верховного суда лорд Роланд Филипп Кранмер-третий, один из самых влиятельных судей во всем королевстве. Если Фара что-то и понимала в этих делах, так это то, что ничто так не побуждало полицию к действию, как насилие по отношению к «своим». Фаре, конечно, было известно, что сэр Карлтон Морли преследовал Блэквелла с тех пор, как стал новым инспектором, а произошло это около десяти лет назад, и с тех пор эти двое играли в игру наподобие кошки-мышки, причем игра стремительно обострялась.

Старший инспектор несколько раз даже доводил Блэквелла до предъявления обвинений, но это было давным-давно, когда он работал в участке Уайтчепел. И все же Черное Сердце, кажется, вызвал настоящую одержимость у ее нанимателя, и Фара задавалась вопросом, не удалось ли тому, наконец, загнать в угол свою добычу. Она искренне надеялась, что это так. Ее чувства к Карлтону Морли в последнее время стали гораздо более неопределенными. Даже сложными.