Когда я приходила за мамой, Нико приглашал меня войти, если она еще не освободилась. После первых двух раз, когда меня чуть не крючило от стараний не задавать вопросов, ответом на которые будет «дерьмо», «отстой» или «А ты, черт возьми, как думаешь?», я решила не стучать в дверь, а отправляла маме эсэмэску, что жду в машине. Мама, однако, предпочитала не тратить заряд аккумулятора и редко открывала сообщения. Так или иначе, в итоге мы с Нико познакомились в худший период его жизни, но скоро я стала каждый день с нетерпением ждать встречи. А потом Кейтлин умерла, маме уже незачем было ходить к ним в дом, а мне – ее встречать, и мы с Нико перестали видеться, а почти через год после этого случайно столкнулись в городе, выпили кофе и вспомнили, как нам нравилось общество друг друга.

Без сомнения, сложившаяся ситуация смущала не одну меня. Но, пожалуй, следовало поскорее выбросить сомнения из головы, чтобы имя Кейтлин не вилось между нами, как дурной запах, который все пытаются игнорировать.

– Слушай, а может, я сама приготовлю семейный обед? Пусть все поймут, что Кейтлин как была, так и остается частью нашей жизни, и никто не должен стесняться тоски по ней. Не возражаешь?

– Какая же ты милая. И мне с тобой очень повезло. А справишься? – Нико наклонился и поцеловал меня.

– Не беспокойся. Попрошу маму помочь. Она будет рада снова всех увидеть. И тогда вы сможете сосредоточиться на Франческе, не беспокоясь, что обед сгорит. Понадобится же и что-нибудь горячее: на кладбище довольно ветрено. Сообщишь своей матери?

– Разумеется, – кивнул Нико. – Или сама завтра перейдешь через дорогу? Если наберешься смелости. На самом деле мама дружелюбнее, чем кажется. Держу пари, она будет рада тебя видеть.

А вот я в этом была совсем не уверена. Именно потому, что Анна жила напротив, меня все чаще тянуло воспользоваться задней дверью. Впервые в жизни я смотрелась в зеркало, прежде чем выйти из дому. Что же касается дружелюбия, ни в одном из флюидов, исходящих в мою сторону от Анны, не было и намека на приглашение вроде «заглядывай на чашечку капучино с круассаном».

Видимо, чтобы стать своей в этой семье, новенького блестящего обручального колечка было мало. Мою маму Анна, скорее всего, по-прежнему считала прислугой, которой та и являлась, пока присматривала за Кейтлин, себе же свекровь четко отводила роль хозяйки дома и главнокомандующего. И разве мог ее впечатлить мой маленький швейный бизнес, когда Нико владел одним из крупнейших садовых магазинов в Брайтоне: «Ты удивишься, сколько люди готовы платить за крохотное лавровое деревце. Растения нынче – просто золотая жила. Он зарабатывает на них бешеные деньги». Однако по-настоящему Анна гордилась и хвасталась только Массимо. Стоило только любимчику-первенцу войти в комнату, как она кидалась к нему, умоляя отдохнуть после тяжких трудов: «Он ведь у нас, знаете ли, аудитор и на отличном счету в одной из лучших фирм в стране». Анна, без сомнения, считала себя утвердившейся на вершине социальной лестницы и с презрением смотрела вниз на отбросы вроде нас, Паркеров, взбешенная тем, что нам удалось перемахнуть через несколько ступенек и на равных войти в ее жизнь.

Но настоящей ровней мы для нее, конечно же, не были никогда. Она видела, как я приезжала за мамой на старой, потрепанной «фиесте». Знала, что мы живем в дешевом муниципальном микрорайоне. Нетрудно было догадаться, что Анна мигом пришла к выводу, будто я, оценив шикарный особняк с гардеробной и обширными подсобными помещениями, положила глаз на Нико и замыслила заманить его в свои сети.

Но винить Анну сложно. Я и сама иногда задавалась вопросом, не было ли у меня и в самом деле подсознательных намерений такого рода. Но рядом с любимым меня всякий раз захлестывали эмоции, а в душе все пылало, светилось и звенело, словно раньше мне было невдомек, какая огромная дыра зияла в моей жизни, пока Нико ее не заполнил. И даже неприязнь Франчески не заставляла пожалеть, что я повстречала Нико и поддалась его ласковому умению внушить мне веру в себя, не требуя ничего взамен. Короче, я опрометчиво согласилась первым делом с утра поговорить с Анной.

Но к тому времени, когда я выпроводила домашних кого на работу, кого в школу, у меня и конь не валялся. Чтобы привести себя в порядок и не походить на пугало – почистить зубы, выщипать брови, найти подводку для глаз, которая, разумеется, обнаружилась на ручке клетки для хомяка, – понадобилась целая вечность. Едва заскочив в туалет у входной двери, я услышала шорох на крыльце и скрежет ключа в замке. Меня окатило волной смущения: я ведь даже не удосужилась закрыть дверь, а теперь Нико или, того хуже, Франческа вернулись за чем-то и застигнут меня со спущенными до щиколоток штанами. Но, к моему ужасу, на пороге появилась Анна в роскошных черных креповых брюках, шелковой блузке и шарфике, повязанном вокруг головы, что придавало свекрови вид отъявленного пирата.

Боже праведный. Я предполагала, что у нее есть ключ от нашего дома «на всякий случай», но не думала, что такой случай наступит в обычное пятничное утро. Или я пропустила столб дыма, который валит у нас из крыши? Узрев самое начало процесса, Анна резко отшатнулась, будто застукала меня за противоестественными развлечениями с участием хомячка.

– Одну минутку! – крикнула я.

Наверное, свекровь перепугалась куда больше меня. Но если бы обитатели маминого дома дожидались своей очереди в совмещенный санузел, никто из нас не успевал бы вовремя на работу и в школу.

Чуть позже, поспешно натянув штаны, я обнаружила Анну на кухне. Она сидела, сверкая глазами на кавардак из тостов с маслом и джемом, оставленный Сэмом. Случайно задев пальцами крохотную капельку джема, свекровь дернулась, словно увидела таракана, затеявшего брачные пляски прямо у нее перед носом. Я демонстративно вытерла руки, чтобы Анна в список моих недостатков по сравнению с Кейтлин не добавила еще и ярлык грязнули.

– Извините, Анна. Я торопилась.

Честно говоря, я ждала извинений за то, что она свалилась к нам домой как снег на голову, но быстро поняла, что не дождусь. На самом деле по выражению темных глаз Анны, ощупывающих кухню, мигом стало ясно: свекровь явилась не полюбопытствовать, как у меня дела, а оценить мои навыки ведения домашнего хозяйства. Которые были вовсе не так очевидны, как, скажем, способность дышать или передвигать ноги. Вид у Анны был такой осуждающий, что я чуть не расхохоталась.

Потом я поправила пояс штанов и предложила:

– Чашку чаю?

– Я пью только кофе.

– Значит, кофе?

– Нет, спасибо.

Я едва сдерживалась, чтобы не разыграть целую комедию: «А может, чаю с крапивой? Смузи из шпината? Горячего шоколаду с капелькой бренди?» – но чайник все равно поставила. Мне-то самой совершенно незачем умирать от жажды. Выбирая в кухонном шкафчике кружку, я выискала самую уродливую, самую неуклюжую, такую, которую Кейтлин точно никогда бы не взяла. Иначе, заяви Анна: «Ой, это была любимая кружка Кейтлин!», я бы запросто шваркнула посудину об стену.

Впрочем, для запланированной атаки обаянием копать предстояло глубоко. Если я не хочу и дальше выбегать из собственной входной двери стремглав, как грабитель с парой ноутбуков под полой, то Анну следует привлечь на свою сторону. Я не из тех «домашних» женщин, которые скользят меж гостями с подносиками миндального печенья и горячо обсуждают наилучшее средство борьбы с известковым налетом на кранах, но, может, все-таки смогу убедить свекровь, что пекусь о счастье ее сына, а не о его бумажнике.

В том, что она отнеслась ко мне с подозрением, не было ничего удивительного. Сначала из уважения к памяти Кейтлин мы с Нико держали наши отношения в секрете. К тому же я ждала, что он вот-вот скажет: «Спасибо, что помогла мне пережить тяжелые дни после смерти жены, но теперь я, пожалуй, поищу себе кого-нибудь поутонченнее/поумнее/постройнее», поэтому мне даже в голову не приходило особо вытанцовывать перед возможной свекровью. Мы с Анной толком-то и не общались до того, как Нико поставил ее перед свершившимся фактом: он женится на дочери сиделки Кейтлин. Однако теперь пути назад не было. Придется показать свекрови, что я и без модной одежды могу быть прекрасной женой.

Интересно было бы знать ее мнение о Ларе, другой невестке. С той мы мало виделись, но и она не поразила меня теплом и дружелюбием. Блондинка с аккуратной прической и в блузках с непременными вычурными бантиками, она выглядела очень солидно. У меня не было особой уверенности, что Лара станет мне союзницей против Анны.

А союзник мне действительно требовался.

В итоге, вместо того чтобы покорять свекровушку байками о замечательных занятиях, которые мы запланировали «семьей», и вешать ей на уши лапшу насчет прогресса с Франческой, я, поддавшись панике, заговорила на единственную тему, которую Нико собирался, как мы и договорились, затронуть лишь в подходящий момент. Это было строжайшее табу, нарушать которое следовало с большой осторожностью и тем же тактом, с каким говорят о гробах с пожилыми родителями.

Заварив в уродливой кружке жидкий чай из пакетика, я выпалила:

– На днях мы с Нико обсуждали, не перебраться ли нам в другой дом. Подумали, что неплохо бы начать с чистого листа. – И в воцарившейся зловещей тишине продолжила молоть языком по поводу того, что полезно выбрать место, которое не будет так сильно напоминать Франческе о матери. Конечно же в Брайтоне, конечно же рядом с морем и недалеко от школы девочки…

С каждым моим словом Анна, казалось, становилась все суше и все больше уходила в себя, пока ситуация не стала напоминать худшее собеседование с работодателем, когда сама понимаешь, что несешь полную ерунду, но ума не хватает остановиться и уйти со словами: «Кажется, я сегодня встала не с той ноги».

Когда на тонком лице Анны удивление сменилось возмущением, я запнулась и смолкла. Она оперлась локтем о стол и медленно, театральным жестом опустила подбородок на ладонь.

– Нико не может никуда перебираться. Фаринелли живут здесь почти пятьдесят лет. Муж купил каждому из наших сыновей по дому, чтобы Нико и Массимо всю оставшуюся жизнь провели рядом друг с другом и напротив нас. Нико не переедет. Это его дом. Фаринелли обитают на Сиена-авеню с семидесятого года, с тех самых пор, как переехали в Англию. Мы выбрали этот район, потому что мы из Сиены, и название показалось нам добрым предзнаменованием. – Не дав мне ответить, Анна вскочила. – Очень плохо, когда для человека не важна семья.

Я попыталась дать задний ход:

– Анна, простите, я не хотела вас расстроить. Конечно, и дом прекрасен, и район, но я подумала о Франческе и о том, насколько ей станет легче принять меня, если мы переедем в новое для всех нас место. Ведь там уже не будет так много воспоминаний о Кейтлин. И это вовсе не должно произойти прямо завтра или даже в следующем году.

– Если бы ты вообще думала о Франческе, то никогда не потащила бы Нико к алтарю.

Последние слова она буквально прошипела, словно разъяренная кобра. От неожиданно яростного проявления враждебности у меня на глазах выступили слезы. Нет, понятно, что Анна отнюдь не торопится раскрывать мне объятия. Несомненно, для налаживания отношений понадобится время, да и выгляжу я, по ее представлениям, не очень: невзрачная фигура, непослушные волосы вечно взъерошены, сколько ни старайся их пригладить, плюс дурацкое пристрастие к яркому батику, бахроме и воланам. Но я не ожидала, что свекровь меня возненавидит. С трудом переведя дыхание, я заметила:

– Никто его к алтарю не тащил.

– Да неужели, – демонстративно фыркнула Анна. – Пистолет ты ему к виску, конечно, не приставляла, но Нико всегда легко поддавался влиянию. Слишком мягкий. Брат поразумнее и пожестче. Избавился от глупой первой жены, которая не хотела детей, и нашел женщину, которая понимает, что значит быть Фаринелли.

Если у меня и была крохотная надежда залучить Лару в союзницы, она оказалась столь же пустой, как и моя блестящая идея продать дом и найти что-нибудь новое для нашей забавной разношерстной семейки. Вся колода карт, выложенных на стол, обуглилась по краям под беспощадным лучом правды. Анна меня не приняла. Считает Нико слабаком, которого я вынудила жениться, набросившись на бедняжку, стоило Кейтлин умереть. Никогда еще я так не скучала по общему с сыном дивану-кровати и маме, дудящей в бутылку из-под соуса.