В этой книге исследуется, как субнациональные институты влияют на стратегии экономического роста и реакцию страны на глобализацию, с особым акцентом на Японию после Второй мировой войны. Особое внимание уделяется промежуточным – большей частью корпоративным – организациям гражданского общества, которые структурируют индивидуальные, групповые и политические стимулы. Это не является следствием исключительно корыстных интересов, большая часть этих организаций выполняет важные технические и административные задачи. Координирующую и связующую роль во многих из них играют банки.
В книге утверждается, что указанные субнациональные институты интернализируют выгоды и экстернализируют издержки, ориентируя тем самым стимулы своих членов на микроуровне на распределение рисков и выгод, что может как стимулировать крупномасштабные проекты в интересах общества, так и поддерживать основанные на капиталовложениях экспансивные стратегии внутреннего роста. В то же время благодаря своей узкой внутригрупповой ориентации эти мезополитические институты изолируют отдельных принимающих решения индивидов от глобального влияния и, таким образом, косвенно препятствуют оперативной реакции на события во внешнем мире.
В качестве поддержки основной аргументации в книге демонстрируется, как специфические субнациональные институты, так называемые круги компенсации, создают совместные, часто эффективные, но в то же время узко ограниченные, парохиальные модели политико-экономического поведения, характерные для Японии и других кооперативных рыночно-капиталистических систем. Они противопоставляются как более и последовательно реакционным распределительным коалициям, которые, как постулировал Манкур Олсон [Olson 1982], препятствуют экономическому росту, так и корыстным интересам, влияние которых характеризуется другими авторами аналогичным образом, см., напр., [Lincoln 2001]. В этой книге исследуется преобладание и функциональная роль кругов компенсации в шести секторах японской политической экономики, выбранных с учетом их предполагаемой роли в формировании моделей развития и глобализации. В число этих секторов входят: (1) финансы; (2) земельная политика; (3) сельское хозяйство; (4) энергетика; (5) транспорт; (6) коммуникации. С целью контроля в книге также кратко рассматриваются модели корпоративного поведения в двух глобализированных отраслях – автомобилестроении и электронике, – где круги не так заметны, а также истории таких инновационных глобальных японских фирм, как SoftBank и Rakuten, которые не были активны в кругах компенсации.
Исследование показывает, что круги компенсации в финансовой и земельной политике, где банки являются важнейшими связующими звеньями, сыграли центральную роль в формировании контуров японского экономического роста. Эти круги функционировали двумя способами: распределяя риски крупных капиталовложений через разделение рисков и поощряя высокий леверидж через связь кредитования и залога недвижимости. Поддерживая разделение рисков и высокий леверидж, компенсационные круги способствовали быстрому росту таких мощных отраслей тяжелой промышленности, как сталелитейная, судостроительная и нефтехимическая, которые обеспечили быстрый рост экономики в 1950-х, 1960-х и начале 1970-х годов. Сельскохозяйственные круги также сыграли свою роль, помогая стабилизировать политические параметры, способствующие капиталоемкой индустриализации, и поддерживая высокие цены на землю, которые, в свою очередь, способствовали либерализации банковского кредитования. Энергетические круги в течение многих лет также способствовали ослаблению ресурсных и валютных ограничений роста благодаря массовому внедрению ядерной энергетики.
Несмотря на то что круги компенсации поддерживали быстрый рост экономики в течение многих лет, через механизмы диффузии риска, включая государственные гарантии, они также усиливали моральный риск. Этот риск был управляемым до тех пор, пока японская система была изолирована от мира посредством валютного контроля и имела такие адекватные механизмы кредитного мониторинга, как банки долгосрочного кредитования. Например, в 1970-е годы круги компенсации смогли эффективно справиться с избыточными мощностями в судостроении путем скоординированного сокращения этих мощностей[29]. В 1980-х годах по мере развития процесса финансовой глобализации таким классическим структурам мониторинга и распространения рисков, как банки долгосрочного кредитования и система сопровождения Министерства финансов (МФ), стало не под силу стабилизировать круги, что привело к финансовому кризису, кредитному кризису, падению цен на землю и резкому снижению темпов экономического роста. Моральный риск в энергетической системе, наряду с неадекватным мониторингом, после аварии на АЭС Фукусима также привел к кризису энергетических кругов.
Утверждается, что круги компенсации также помогли определить реакцию Японии на глобализацию, несмотря на то что они формировали внутренние модели роста, хотя в этих двух случаях главенствующие места занимали разные круги. Круги в сфере транспорта, сельского хозяйства и коммуникаций напрямую работали над изоляцией Японии от мира и, таким образом, непосредственно сдерживали и откладывали ее реакцию на глобализацию. Круги в финансовой сфере, включая систему сопровождения МФ, также замедлили, но более косвенно, реакцию японских банков, страховых и фондовых компаний. После того как в начале 1990-х годов лопнул финансовый пузырь, нежелание банков давать кредиты усилило рецессию и дефляцию. Несговорчивость и нерешительность, порожденные кругами, открыли возможности для иностранных инвесторов, воспользовавшихся управляемыми внутренними рынками, которые местные игроки пытались сохранить, и спровоцировавшими этим рыночную нестабильность.
В этой книге делается вывод, что круги компенсации настолько встроены в большинство рассмотренных секторов японской экономики структурно, что ликвидировать их в краткосрочной и среднесрочной перспективе нереально. Более продуктивным представляется пошаговый подход – расширение кругов с тем, чтобы они охватывали новые группы, включая иностранцев; возрождение банков, которые часто стоят в центре ключевых кругов; и прекращение гендерной дискриминации. Утверждается, что изучение лучших мировых практик, с особым упором на глобально ориентированные европейские и азиатские страны со схожими с японскими коммунитарными традициями, может вдохновить на дальнейшие продуктивные реформы в самой Японии.
С тех пор как в 1853 году черные корабли (黒船, курофунэ) коммодора Мэтью Перри впервые бросили якоря у японских берегов[30], политико-экономическая система Японии пережила необычайные перепады производительности и поразительные колебания даже после нефтяных кризисов 1970-х годов. Судьба этой страны переплелась со многими силами, определяющими и формирующими наш мир, включая войны, промышленное развитие и глобализацию. Во взаимодействии с этими историческими глобальными силами политико-экономические показатели Японии представляют собой бесчисленное множество эмпирических загадок. Эти загадки служат прекрасным сырьем для построения теории как в сравнительной, так и в международной политической экономии.
Несмотря на те возможности для построения общественно-научной теории, которые предоставляет японская государственная политика со всеми ее парадоксальными аспектами, японистами сделано удивительно мало для того, чтобы этими возможностями воспользоваться [Calder 1998: 336–353]. Самые заметные исключения – концепции «государства развития» Чалмерса Джонсона, «корпоративизм без труда» Т. Дж. Пемпела и «политический рынок» Рамзайера – Розенблат. Очевидно, что остается простор для более японоцентричного анализа, который, принимая во внимание углубляющиеся отношения, существующие между внутренней системой Японии на микроуровне и более широким внешним миром, внес бы более увесистый вклад в теорию общественных наук.
Разработанная в этой книге модель мезополитических кругов компенсации имеет уникальную эвристическую и прогностическую ценность, поскольку она признает как доминирующую институциональную структуру поздних развивающихся кооперативных рыночных экономик с их сильными корпоративистскими тенденциями, так и микроэкономическую структуру действующих в таких системах стимулов. Эклектический акцент на рациональном выборе при условии институциональных ограничений придает представленным ранее тройным парадоксам упрощенную форму, которая, разумеется, также может быть модифицирована, но до сих пор еще не была выразительно представлена.
Среди наиболее перспективных эмпирических загадок, которые ставит перед нами японский опыт, – колебания темпов экономического роста Японии в последние годы и ее неоднозначная реакция на глобализацию. Обе эти загадки относятся к сравнительному контексту и связаны с субнациональными моделями кооперации, заложенными глубоко в японской политико-экономической системе, к концептуализации которой мы сейчас обратимся более вдумчиво.
В течение последнего полувека сравнительная политическая экономия постепенно заявила о своей независимости от регионоведения и превратилась в предмет, ориентированный на теорию[31]. В авангарде таких теоретических сравнительных исследований стоят специалисты из Европы, Латинской Америки, Африки и даже Юго-Восточной Азии с их большим количеством национальных примеров, в то время как исследователи крупных стран от них отстают. Медленнее всего к активному построению теории приступили специалисты по крупным странам со сложными, не изучавшимися широко на Западе языками – таким как Китай, Индонезия, Корея и Япония.
В последнее время в экономике Японии – как по сравнению с ее собственным недавним прошлым, так и по сравнению с траекторией развития других развитых индустриальных стран – наблюдается поразительный парадокс. Этот парадокс имеет два главных и взаимосвязанных аспекта: недавняя неспособность Японии к экономическому росту и ее сегодняшняя неспособность к глобализации. Инновации и структурные изменения стали затруднены, а самоуспокоенность оказалась широко распространена. Парадокс японской государственной политики в этих двух измерениях – экономического роста и глобализации – имеет не только тревожный для всего мира политический эффект, но и теоретическое значение. Его интеллектуальная разгадка может помочь генерировать идеи, которые, несмотря на их порождение уникальным национальным опытом, будут иметь также важное эвристическое значение на международном уровне.
Многие концепции, включая классовый конфликт, корпоративизм и разделение сфер влияния, импортированы в исследования Японии из изучения других регионов мира. Тем не менее лишь немногие из исследователей совершили путешествие в обратном направлении[32]. Настало время для более активных усилий японоведов по обогащению своих дисциплин в целом[33].
О проекте
О подписке