В комнате собралось около дюжины человек. У камина араб в жемчужно-сером европейском костюме хорошего покроя разглядывал деревянную резную облицовку. Эйла Эшфорд подозвала его.

– Познакомьтесь, это Ясиф Хасан, друг нашей семьи. Он учится в Вустере.

– Я знаком с Дикштейном, – сказал Хасан, пожимая руки остальным.

Весьма хорош собой для черномазого, подумал Кортоне, и держится высокомерно – все они задирают нос, когда наскребают деньжат и белые господа пускают в свой дом.

– Вы из Ливана? – спросил Ростов.

– Из Палестины.

– Ага! – оживился Ростов. – И что вы думаете о плане ООН по разделу Палестины?

– Плевать на план, – лениво ответил араб. – Англичане должны уйти, а в моей стране создадут демократическое правительство.

– Но ведь тогда евреи будут в меньшинстве, – возразил Ростов.

– Так они и в Англии в меньшинстве. Что ж теперь, устроить им национальный дом в Суррее?

– Суррей никогда не был их родиной – в отличие от Палестины.

Хасан изящно пожал плечами.

– Ну да, в те времена, когда Англия была родиной валлийцев, Германия – англичан, а норманны жили в Скандинавии. – Он повернулся к Дикштейну: – У тебя есть чувство справедливости, что скажешь?

Дикштейн снял очки.

– Справедливость здесь ни при чем. Я просто хочу, чтобы у меня был свой дом.

– Даже если для этого придется выгнать меня из моего? – спросил Хасан.

– Можешь забрать себе весь Ближний Восток.

– Он мне не нужен.

– Что и требовалось доказать, – вставил Ростов. – Раздел просто необходим.

Эйла Эшфорд предложила гостям сигареты. Кортоне взял одну и помог ей прикурить. Пока другие спорили о политике, Эйла спросила Кортоне:

– А вы давно знаете Дикштейна?

– Мы познакомились в 1943-м, – ответил он, глядя, как шоколадные губы смыкаются вокруг сигареты – Эйла даже курила сексуально.

Аккуратно сняв табачную крошку с кончика языка, она сказала:

– Ваш товарищ вызывает мое любопытство.

– Почему?

– Нат – совсем еще мальчик, но какой-то… опытный, зрелый. И, хоть он и кокни, нисколько не смущается в присутствии всех этих господ из высшего общества. К сожалению, он никогда о себе не рассказывает.

Кортоне кивнул.

– Я тоже начинаю понимать, что мало знаю его.

– Муж говорит, у него большие способности.

– Однажды он спас мне жизнь.

– Бог ты мой! – Эйла пристально взглянула на Кортоне, словно прикидывая, не слишком ли тот драматизирует. – Расскажите мне.

К ним подошел лысеющий мужчина среднего возраста в мешковатых вельветовых брюках. Коснувшись ее плеча, он спросил:

– Милая, как тут дела?

– Все хорошо, – ответила она. – Мистер Кортоне, познакомьтесь – мой муж, профессор Эшфорд.

– Очень приятно, – пробормотал Кортоне. Он ожидал увидеть по крайней мере Лоуренса Аравийского^[5]. Может, у Ната все-таки есть шанс?

– Мистер Кортоне рассказывал мне, как Нат спас ему жизнь.

– Да что вы! – удивился Эшфорд.

– История довольно простая, – сказал Кортоне. Он оглянулся на Дикштейна – тот был погружен в разговор с Хасаном и Ростовым. Их позы выдавали отношение каждого к теме обсуждения: Ростов стоял, широко расставив ноги, тряся указательным пальцем, словно учитель, уверенный в своей догме; Хасан курил, прислонившись к книжному шкафу, сунув руку в карман, притворяясь, будто спор о будущем его страны ведется из чисто теоретического, праздного интереса; Дикштейн скрестил руки на груди, вздернул плечи и склонил голову в напряжении; его поза противоречила бесстрастному тону реплик. До них донеслась фраза «Британцы обещали Палестину евреям» и ответная реплика «Бойтесь даров от воров».

Кортоне повернулся к Эшфордам и принялся рассказывать:

– Дело было на Сицилии, в местечке под названием Рагуза – холмистый такой городок. Я сопровождал отряд «Подразделения Т»^[6]. Так вот, к северу мы наткнулись на немецкий танк в крохотной ложбине, у самой рощицы. В нем никого не было, но я на всякий случай кинул туда гранату. Когда мы проезжали мимо, раздался выстрел – всего один, – и с дерева свалился немец с пулеметом. Оказалось, что он там прятался, дожидаясь нас; его-то Нат и подстрелил.

Глаза Эйлы заблестели от восторга, а вот ее муж изрядно побледнел. Видимо, желудок профессора не был готов к теме жизни и смерти. «Ну, старичок, надеюсь, Дикштейн не станет посвящать тебя в свои «приключения», раз ты такой нежный», – подумал Кортоне.

– В это время англичане обходили город с другой стороны, – продолжил он. – Нат, как и я, заметил танк и почуял ловушку. Он засек снайпера и как раз ждал, не появится ли еще кто-то, – а тут мы. Так что если бы не Нат, я бы сейчас тут не стоял.

Какое-то время все молчали. Наконец Эшфорд произнес:

– Мы склонны слишком быстро забывать, а ведь это было так недавно…

Эйла вспомнила об обязанностях хозяйки.

– Мы обязательно еще поговорим с вами перед уходом, – сказала она Кортоне и отошла в другой конец комнаты, где Хасан пытался открыть стеклянную дверь, выходящую в сад.

Эшфорд нервно провел пальцами по тонким прядям за ухом.

– Нам, гражданским, обычно рассказывают о крупных сражениях, но сами солдаты, наверное, больше помнят вот такие локальные случаи.

Кортоне кивнул, думая о том, что Эшфорд явно не имеет ни малейшего представления о войне. Интересно, вправду ли молодость профессора была такой уж полной приключений, как расписывал Дикштейн?

– Ну а потом я привез его в гости к родне – наша семья как раз из Сицилии. Те закатили в честь Ната пир. Мы провели вместе всего несколько дней, но сблизились, как братья – ну, вы понимаете.

– Конечно.

– Когда я узнал, что его взяли в плен, то потерял надежду увидеть его живым.

– Вам известны подробности? – спросил Эшфорд. – Он не любит об этом говорить.

Кортоне пожал плечами.

– Он пережил лагеря.

– Ему повезло.

– Вы так думаете?

Эшфорд пристально посмотрел на Кортоне, смутился и, отвернувшись, обвел взглядом присутствующих.

– Знаете, не совсем типичное сборище для Оксфорда. Дикштейн, Ростов и Хасан выбиваются из общей массы. Вот, например, Тоби – классический образчик студента. – Он привлек внимание краснощекого юноши в твидовом костюме и широком галстуке в «огурцах». – Тоби, иди сюда! Познакомься, это мистер Кортоне – боевой товарищ Дикштейна.

Тоби пожал ему руку и отрывисто спросил:

– Каковы шансы, что Дикштейн выиграет? Стоит на него ставить?

– О чем речь? – спросил Кортоне.

– Дикштейн будет играть играть в шахматы с Ростовым, – пояснил Эшфорд. – Говорят, оба чертовски хороши. Видимо, Тоби хочет поставить на победителя, вот и выпытывает у вас информацию из первых рук.

– А я думал, в шахматы только старики играют, – удивился Кортоне.

Тоби поперхнулся и залпом осушил бокал. Их с Эшфордом явно огорошил этот комментарий.

Из сада вышла девочка лет четырех-пяти, держа на руках старого серого кота. Эшфорд представил ее с умильной гордостью позднего отца:

– Это Суза.

– А это Езекия, – сказала девочка. Кожу и волосы она унаследовала от матери и обещала стать такой же красавицей. Кортоне усомнился, вправду ли Эшфорд ее отец: между ними не было ни малейшего сходства.

Малышка взяла кота за лапку и протянула Кортоне. Тот услужливо пожал ее.

– Здравствуй, Езекия.

Суза подошла к Дикштейну.

– Доброе утро, Нат. Хочешь погладить Езекию?

– Какая миленькая! – сказал Кортоне Эшфорду. – Извините, мне надо поговорить с Натом.

Присев на корточки, Дикштейн гладил кота; похоже, они с Сузой были давними приятелями.

– Это Алан, мой друг, – представил он Кортоне.

– Мы уже познакомились, – сказала девочка, кокетливо дрогнув ресницами. Научилась у матери, подумал Кортоне.

– Мы вместе воевали, – уточнил Дикштейн.

Суза взглянула на Кортоне.

– Ты убивал людей?

Тот поколебался, но все же ответил:

– Конечно.

– Тебе стыдно?

– Не очень. Я убивал плохих людей.

– А вот Нат не любит говорить об этом, потому что переживает.

Похоже, ребенок понял про Дикштейна больше, чем все взрослые, вместе взятые.

Кот неожиданно выпрыгнул из ее рук; Суза побежала за ним. Дикштейн выпрямился.

– По-моему, шансы у тебя все же есть, – тихо сказал Кортоне.

– Ты думаешь?

– Ей никак не больше двадцати пяти; он лет на двадцать старше – и явно не орел. Если они поженились перед войной, ей тогда было около семнадцати. И что-то не чувствуется между ними пылкой любви.

– Твоими бы устами да мед пить, – пробормотал Дикштейн без особого интереса. – Пойдем, я покажу тебе сад.

Они вышли через застекленную дверь. Солнце уже стояло высоко, и воздух немного прогрелся. Буйная зелень кустов простиралась до самой реки.

– Тебе вся эта братия не по душе, да? – спросил Дикштейн.

– Война закончилась, – сказал Кортоне. – Судьба разнесла нас с тобой по разным полюсам. Профессора, шахматы, коктейли… Я словно на другой планете. У меня в жизни все просто: заключить сделку, обойти конкурентов, накопить немного деньжат. Я хотел было предложить тебе работу, но, похоже, зря потрачу время.

– Алан…

– Погоди, послушай! Мы, наверное, потеряемся – я не мастер писать письма. Но я никогда не забуду, что ты спас мне жизнь. Однажды, может быть, понадобится вернуть долг – ты знаешь, где меня найти.

Дикштейн открыл было рот, чтобы ответить, но тут до них донеслись чьи-то голоса.

– Нет… не надо… не здесь… – слабо протестовала женщина.

– Я хочу! – властно возразил мужчина.

Дикштейн с Кортоне стояли возле густой самшитовой изгороди, отделяющей угол сада: кто-то начал обустраивать здесь лабиринт, да так и не кончил. В нескольких шагах виднелся небольшой проход; дальше изгородь поворачивала направо, к реке. Голоса явно доносились с той стороны изгороди.

– Перестань, а то закричу! – повторила женщина хриплым голосом.

Приятели шагнули в проход.

Увиденное навсегда впечаталось в память Кортоне. С трудом отведя взгляд, он обернулся к другу. Лицо Дикштейна посерело от шока; открыв рот, он смотрел на парочку с ужасом и отчаянием.

Платье Эйлы было задрано до пояса; раскрасневшись от удовольствия, она жадно целовала Хасана.