Нейтан

Я выронил мешок с деньгами и ринулся к горящему типу, который мчался прямо на меня. Он был в агонии, пламя охватило плечи и затылок, а когда кожа горит, запаникует даже тот, кто знает правила пожарной безопасности.

Я схватил его за руки, сделал подсечку и повалил с криком:

– Катайся по полу! Катайся!

Он завопил. Я прижал его к полу (что не составило труда: в парне было меньше ста пятидесяти фунтов) и перевернул на спину, надеясь сбить огонь. Горящие волосы потрескивали, и я наглотался поднимавшегося от них дыма. Потом сорвал с парня рубашку и отшвырнул в сторону, опалив себе руки.

– Тут еще кто-то есть? – крикнул я ему. Зря старался: он только стонал и, наверное, вообще меня не слышал. Потом я заметил, что одно ухо у него совершенно сгорело. – Вставай! Скорее!

Я помог ему подняться, взял за обе руки и закинул их себе на плечо, как учили. Открыл одной рукой дверь, потянулся назад, вцепился в мешок с деньгами, и мы вывалились наружу.

Задняя часть дома стала проседать. Участок крыши рухнул, когда я положил парня рядом со своим автомобилем. Потом я вздернул пострадавшего на ноги, но, когда отпустил, он завалился набок. Неважно, лишь бы не лежал на спине: пока и так сойдет, а вот сзади кожа у него сильно обгорела и скоро пойдет волдырями.

Милях в двух от нас взревела сирена скорой помощи.

И тогда, и позже меня удивляло, насколько собранным я себя чувствовал. Как будто это всего лишь работа, которую нужно сделать, причем сделать как следует. Я поднял мешок с деньгами, подошел к кузову и затолкал свою находку под плоскодонку. Потом достал галлоновую бутыль с дистиллированной водой, которую на всякий случай всегда возил с собой, и пошел заниматься раненым. Тот что-то пробормотал. Я велел ему молчать и начал с ним разговаривать, хотя на самом-то деле говорил больше для себя, чтобы не пропустить ни одной детали.

– Три стадии помощи при ожогах: охладить, укрыть, вызвать спасателей. Помощь уже едет, так что я тебя, дружочек, сперва буду охлаждать вот этим, а потом укрою.

Он застонал, когда вода полилась ему на спину, а затем потерял сознание. Ожидаемо. Но лучше так, чем мучиться от боли, подумалось мне.

Крыша дома провалилась окончательно, и на нас дохнуло жаром, когда рухнула передняя стена. Я понадеялся, что припарковал пикап достаточно далеко и до него не долетит какая-нибудь шальная искра.

Подъехала скорая, и парамедики тут же взялись за дело. Не прошло и пяти минут, а пострадавшего уже загрузили и повезли в город. Скорую помощь сменила пожарная машина.

Пожарные стали поливать останки дома, которые еще не сгорели. Я занялся координацией деятельности прибывающих добровольцев, стараясь не подпускать их к моему автомобилю, чтобы потом, не вызывая подозрений, выехать на шоссе и ретироваться, как только подвернется подходящий момент. За считаные минуты ситуация была взята под контроль, и тут ко мне подошел начальник пожарной бригады Джек Нагл.

– Ты туда заходил? – спросил он.

– Да, но…

– Никаких «но». Правила не зря написаны.

– Я боялся, внутри могут оказаться какие-нибудь школьники.

– А кто там был?

– Парень, ему лет тридцать примерно. Точнее не скажу, он здорово обгорел.

– Надеюсь, ты держался возле входа.

– Да, я был осторожен. Руки немного обжег, ну а в остальном полный порядок.

Мы заглянули через окна в машину пострадавшего. Ничего не было видно, кроме старых газет и двух банок из-под пива на заднем сиденье. Мы оба знали, что открывать дверцы не следует: это забота полицейских, которые не обрадуются, если мы нечаянно уничтожим какие-нибудь улики.

– Как все выглядело внутри? – спросил Нагл.

– Там был газовый генератор электричества, так что… может, наркотики?

– Скорее всего, готовили метамфетамин, – согласился Нагл. – Здесь такое место, куда точно никто не заявился и не помешает им.

– Им?

– Такими делами обычно занимаются вдвоем, а то и компанией. Может, второй куда-то вышел или его завалило всем этим дерьмом. Если так, он уже покойник. Видел что-нибудь еще?

Я сделал вид, будто вспоминаю.

– Ничего особенного. Обычный бомжатник с кучей всякого мусора.

– Химикаты, которые нужны для производства мета, очень легко загораются. Наверное, какая-нибудь искра пролетела, и готово дело, все полыхнуло. Помнишь, как в прошлом году, возле Рэншоу?

– Еще бы, – сказал я.

Незачем было и воздух сотрясать, мы оба и так прекрасно знали, о чем речь. В то время это была самая громкая история в округе: два варщика мета нечаянно спалили тридцать акров леса и поджарились сами, избавив родственников от расходов на кремацию.

– Тащи-ка свою задницу в больницу.

– Вроде как незачем…

– Это приказ. Пусть там тебя осмотрят, просто для перестраховки.

– Да, хорошо, – согласился я. Вот у меня и появился отличный повод убраться отсюда вместе с деньгами. – Поеду прямо сейчас.

– Правильно. И кстати говоря: ты тут отлично поработал, – похвалил Нагл. – Если парень выживет, то благодаря тебе.

* * *

Пола вернулась во втором часу ночи с тем полуизмученным, полувозбужденным выражением лица, которое всегда бывает у нее после тяжелого вечернего дежурства. Порой я даже завидовал тому, что работа способна привести жену в такое состояние. Мне-то уж точно не видать подобных чувств, собирая стеллажи или работая с листовым металлом. Впрочем, в ту ночь я впервые был взвинчен больше Полы. Напряжение не отпускало с тех пор, как я вернулся домой с деньгами. Я пытался сдерживать нервную энергию во время нашего разговора, но внутри она так и кипела.

– Вот и мой храбрец! – воскликнула Пола, и я не смог сдержать улыбку. Она часто приветствовала меня комплиментами. Вряд ли я их заслуживал, однако они всегда казались искренними.

– Кто тебе рассказал?

– Ребята со скорой. Сказали, ты бросился в горящее здание. Страшно было?

– В той части дома, куда я зашел, мне ничего не грозило. Несколько минут уж точно.

– И ты вытащил парня наружу.

– Как он?

– Не слишком хорошо. Его привезли во время дежурства Келли, так что это она накладывала повязки. Пострадавший слишком плох и не перенесет транспортировки, иначе его отправили бы в Филадельфию.

– Он выживет?

– Это лотерея. Может и до утра не дотянуть.

Я кивнул, стараясь переварить информацию.

– Нагл тоже заскакивал в больницу, сказал, что велел тебе приехать на осмотр. Почему ты его не послушался?

– Мне стало лучше, – солгал я.

– А чего не спишь? Уже поздно.

– Да не уснуть никак.

– Давай я сделаю тебе перекусить? Или мелатонин прими, обычно помогает.

– Нет. Я хочу с тобой поговорить.

– Нервный ты какой-то. Ты нормально себя чувствуешь?

Я обдумал ее вопрос.

– Точно не знаю.

Пола отошла и собралась было сесть на диван, но я показал ей на стул. Мне хотелось, чтобы мы сидели лицом к лицу и могли смотреть друг на друга.

– Что случилось?

Вернувшись домой, я без конца прокручивал в голове все случившееся и гадал, как поведать о нем Поле. У меня было несколько часов, чтобы продумать свой рассказ и попрактиковаться в нем, но все же, когда настало время говорить, получилось как-то невнятно. И все же я решил не останавливаться: авось дальше дело пойдет более гладко.

– На чердаке… помнишь тот старый оружейный шкаф?

– Ну да.

– В нем около двух миллионов долларов.

– Ты банк ограбил?

– Сомневаюсь, что во всех банках Локсбурга, вместе взятых, наберется такая сумма.

– Пожалуй, ты прав.

– Но на чердаке лежат два миллиона. Наличными.

Пола засмеялась.

– Спорим, вы сегодня гуляли всей пожарной командой? – спросила она. – Я ехала мимо бара «У Макси», там акция: два напитка по цене одного. Зная тебя, можно подумать, что ты купил восемь по цене четырех! Молодец, герой. Заслужил.

– Пола, по-твоему, я пьян?

На мгновение она включила свой медсестринский взгляд, чтобы всмотреться в меня.

– Вроде нет.

– Тогда слушай. Когда я вбежал в горящий дом, там был мешок. Набитый деньгами.

– Чьими деньгами?

– В комнате никого не было. Я оказался там первым. Ну и спрятал мешок в кузове. А потом привез домой.

– Но зачем ты взял деньги? Разве место им не в полиции?

– Полиция о них понятия не имеет. И никто другой тоже. Только ты.

– Чьи это деньги?

– Мои.

– Нет, не твои.

– Теперь мои. Через десять минут после того, как я выбрался из дома, там одни угольки остались.

– Но деньги ведь кому-то принадлежат.

– Наверное, это навар от продажи наркотиков. Если отдать деньги копам, они запустят туда лапы, а потом перешлют остатки дальше, какому-нибудь политикану, который сделает то же самое.

Пола встала. Взяла свою сумочку и ключи от своей машины.

– Так, давай-ка вместе поедем в участок. Прямо сейчас. Скажешь, что не сообразил сразу, как поступить. И что ты был…

– Я не собираюсь отдавать деньги.

– Они не твои! Это неправильно!

Я не сдержался и фыркнул.

– Тут не может быть никакого «правильно» или «неправильно». Как вышло, так и вышло. Я тут шесть часов просидел в размышлениях.

– У меня есть право голоса?

– Конечно, есть. Только пойми: если я сдам сейчас деньги, меня арестуют. А если и не арестуют, из пожарной охраны точно выгонят.

– Ты же волонтер, так что какая разница.

– А если об этом узнают у меня в мастерской, что тогда? Я тебе скажу: меня уволят.

Заметив, что она призадумалась, я решил поднажать:

– Во всем городе станут называть меня вором. Я сделал выбор, и теперь надо с этим жить. Там два миллиона долларов, которые…

– Ты их пересчитал?

– Нет. Побоялся. Вдруг там GPS-маячок или какой-нибудь дистанционный датчик. Поэтому и запихнул мешок с деньгами в оружейный шкаф, он ведь из стали в полдюйма толщиной. Через такую никакой сигнал не пройдет. Но вначале я по-быстрому подсчитал пачки.

– И что ты намерен делать? Ходить по городу и тратить чужие деньги направо и налево?

– Выждать пару недель и уехать из Локсбурга. Мы всегда можем сказать, что переезжаем во Флориду.

– Слушай, это просто наша семейная шутка! Мы никогда всерьез не собирались никуда ехать. Что мы там забыли, во Флориде? Наша жизнь здесь.

– Наша жизнь! – Я буквально выплюнул эти слова, и они прозвучали неожиданно зло. – Я работаю на заводишке, который вечно на грани закрытия. Это, по-твоему, жизнь? Дрянная работа, дрянной городок и дрянное будущее…

На этом месте я осекся. Еще чуть-чуть, и мы ступим на опасную почву, заговорим о вещах, в которых боялись признаться друг другу, и почти все они касались нашей бездетности. Каждый день мы будто исполняли некий танец. Если на глаза нам попадались отец с сыном, которые проводили время вместе, Пола отвлекала меня каким-нибудь вопросом, и я поступал так же, если в магазине мы вдруг оказывались среди товаров для младенцев. Это стало для нас второй натурой.

Пока меня не занесло не в ту степь, я продолжил:

– Нет мне счастья в этом городе. И никогда не было.

– Разве со мной ты не чувствуешь себя счастливым?

– С тобой – чувствую. Но… подумай вот о чем, Пола. Мы можем продать дом. Поехать во Флориду или в Калифорнию, купить что-нибудь поменьше и посимпатичнее, никогда больше не работать…

– Мне нравится моя работа!

– Тогда работай! С деньгами можно сделать много полезного. Инвестировать их и жить на проценты. Заниматься благотворительностью. Да мало ли что еще!

Она по-прежнему была настроена скептически, но вроде бы начала прислушиваться ко мне, пока я не испортил дело опрометчивым предложением:

– Просто поднимись на чердак и посмотри на эти деньги.

Жена тряхнула головой, словно хотела избавиться от мыслей, которые, кажется, начали пускать корни в голове под влиянием этого диалога.

– Нет. Не хочу я их видеть. Они не наши. И чем дольше ты будешь держать их у себя, тем глубже влипнешь в неприятности.

– Да кто узнает? Полиция? Ребята из пожарной команды? Никто ничего не видел. Даже если кто-нибудь предполагал, что внутри были деньги, дом-то сгорел. И если у пострадавшего были дружки, они тоже так подумают.

– Но сам-то он тебя видел. Тот парень.

– Он был почти в агонии, ничего не соображал. Не знаю, что он видел. И что запомнит. К тому же ты сама сказала, что он может не пережить эту ночь.

Пола отвергала каждый мой разумный довод, и сколько я ни пытался ее убедить, ничего не выходило. Еще полтора часа мы пережевывали одно и то же, продолжая спор. Жена то и дело выходила из себя, а я раздражался настолько, что начинал покрикивать от злости. Наконец мы пришли к шаткому перемирию и решили лечь спать, а завтра продолжить. Дело шло к четырем часам.

В кровати жена еще час вертелась с боку на бок. Разумеется, я знал об этом, потому что тоже не мог уснуть. Едва я вроде бы начинал проваливаться в сон, мысли возвращались к деньгам на чердаке. И эти мысли то радовали, то пугали, и так без конца, снова и снова.

* * *

На следующее утро мы проснулись и, не перекинувшись ни словом, отправились на кухню варить кофе. И первым делом Пола, словно продолжая ночной спор, спросила:

– А если парень выживет? Если он поправится и вспомнит, что видел, как ты взял деньги?