Глава 2

Тристанна вскрикнула бы «Огонь!», если бы смогла, но вместо этого ответила на поцелуй, ес ли можно было так назвать влажное столкновение ртов. Ее охватила тревога, желудок сжался, и вся она вспыхнула. Она и представить не могла, каково это – целовать такого мужчину: он весь был первобытная мощь, он брал, требовал, овладевал.

Никос наклонил голову, пробуя ее губы на вкус, касаясь языком ее языка, заставляя ее содрогаться от желания. Тепло его руки, по-хозяйски лежавшей на ее талии, проникало под ткань платья. Она чувствовала вкус дорогого ликера и соли на его губах. Тристанна вцепилась в его рубашку, но не смогла оттолкнуть его.

Прошло несколько миллионов лет, прежде чем он наконец поднял голову; его темные глаза пылали страстью, от которой у нее ослабели колени. Она с трудом подавила желание прижать руку к губам: было такое ощущение, что они ей больше не принадлежали, словно он поставил на ней свое клеймо, и где-то глубоко внутри она почувствовала странное счастье. Дурочка! Она знала с самого начала, что нельзя играть с этим мужчиной, поняла, что ей не справиться с ним, как только их взгляды встретились и первая волна дрожи прошла по ее телу. Она даже не была уверена, что ей хотелось этого. Нельзя было забывать, зачем она ввязалась в это!

– Надеюсь, вы удовлетворены? – От странного блеска его глаз по ее телу побежали мурашки.

Он отпустил ее, медленно убрав руку с ее затылка и скользнув пальцами по щеке. Она постаралась не выдать себя, почему-то зная, что он использует ее слабости против нее.

– Пожалуй, – глухо выговорила она.

Ей хотелось прижаться грудью к его груди. Ее тело словно восстало против нее, и она велела себе успокоиться. Именно поэтому она и выбрала его.

– Вы не уверены? – Его полные губы чуть изогнулись в усмешке. – Значит, я сделал что-то не так.

У нее кружилась голова, дыхание рвалось из груди, и Тристанна вдруг осознала, что все еще держится за него, чувствуя его тепло. Давно пора было отступить, но она не могла оторвать от него руки, словно он единственный не давал ей упасть. Она подумала о Вивьен, ее худобе, кашле и бессоннице. Надо думать только о ней, или ничего не получится.

Тристанна опустила руки. Он улыбнулся шире, в его глазах появился интерес, и каким-то образом это ободрило ее, помогло поднять голову и вспомнить, зачем она здесь и для кого.

– Вы все сделали абсолютно правильно, – сказала она, стараясь сделать вид, что ей почти скучно, хотя сердце бешено колотилось.

Он не ответил, глядя на нее внимательно и сосредоточенно, словно дракон за секунду до того, как выдохнуть струю огня.

– Вот как? – холодно спросил он.

– Именно. – Тристанна пожала плечами, притворяясь, что не чувствует, как кровь приливает к щекам.

Нельзя показывать, что один-единственный поцелуй, неожиданный, шокирующий, перевернул все в ней вверх дном.

Ее брат подошел достаточно близко, чтобы слышать их с Никосом разговор, и теперь она могла чувствовать что-то кроме волнения, вызванного поцелуем, – ярость Питера. Она не удостоила его взглядом, и без того прекрасно зная, с какой ненавистью он смотрит на нее.

– Возможно, нам следует попрактиковаться, – предложил Никос бархатным голосом, от которого сладко заныло между ног. – Я буду счастлив расширить исполнение вашей просьбы, не хочу разочаровывать вас.

– Вы очень великодушны, – пробормотала она, опуская глаза, чтобы он не заметил, как сильно выбил ее из колеи.

– Какой угодно, мисс Барбери, – голос Никоса был мягок, но взгляд тверд, – только не великодушный. Во мне нет ни капли щедрости, я хотел бы, чтобы вы запомнили это.

Она знала, что должна сделать. Еще до того, как Питер выложил ей свои отвратительные условия, она решила, что сделает все, чтобы спасти мать. Какое ей дело, если империя Барбери рассыпется в прах? Она давным-давно отреклась от всего этого, кроме ее несчастной матери, особенно теперь, когда Густав, которого она так слепо любила, оставил ее, беспомощную, на милость Питера. Она держалась подальше от их дел, пока был жив отец, но после его смерти не могла оставить мать. Она была единственной надеждой Вивьен.

– Какая жалость, – спокойно ответила Тристанна, совсем не чувствуя себя спокойной.

Она решительно подавила душный страх. Ее брат не блефовал, он выполнит каждое свое обещание и не оставит ее в покое, пока не добьется от нее вклада в семейное состояние, и выбросит ее мать на улицу, не задумываясь, если Тристанна восстанет против него. Однако она не знала, что случится, если она пойдет у него на поводу.

– Совсем нет, – сказал Никос, вглядываясь в нее. – Всего лишь правда.

Она постаралась внушить себе, что женщины делают это с незапамятных времен с куда менее впечатляющими мужчинами.

– Жаль, – ее голос звучал хрипло, – потому что я слышала, что у вас сейчас нет любовницы. Я надеялась стать ею.

Его темные глаза вспыхнули. Она не опустила взгляд, как будто действительно была достаточно смелой, чтобы произнести эти слова. Она должна быть такой.

– Но конечно, – продолжила она, и это была кульминация: Питер слушал ее, и она должна была сказать это, – я хочу, чтобы вы были щедры ко мне, очень щедры.

Несколько долгих секунд Никос пронизывающе смотрел на нее, превращая в пепел, и не двигаясь, спокойный, словно она не предлагала ему себя так же легко, как могла бы предложить выпить. Но когда волоски на ее теле встали дыбом и кожу начало покалывать, Никос улыбнулся.

* * *

Никос не мог удержаться, чтобы не посмаковать этот долгожданный момент. Он не мог даже мечтать о том, что сестра его заклятого врага предложит ему себя в качестве любовницы, подтверждая, что месть свершилась и он победил.

Ему не надо было смотреть на Питера Барбери, чтобы почувствовать его гнев, волнами расходящийся во все стороны. Это было еще слаще, чем он мечтал все эти годы, все туже затягивая петлю на шее Барбери. Он жалел только о том, что встречает этот момент в одиночестве. Он хотел бы, чтобы его суровый отец, сестра и ее нерожденный ребенок увидели, что он выполнил обещание, данное им, и одержал верх над Барбери, заставил их заплатить за все. Они умерли, ненавидя Никоса, обвиняя его: сначала покончила с собой Алтея, потом умер отец, от которого он всю жизнь тщетно пытался добиться одобрения. Их смерть только распалила его ненависть, которую он продолжал подпитывать всем, чем удавалось. Ни детство в афинских трущобах, ни уход матери не сломили его. Когда он выбился в люди, никто не помешал ему найти отца, бросившего его мать и его самого. Всю жизнь он старался доказать отцу, что он что-то из себя представляет, пытался сблизиться с Алтеей – законным, любимым ребенком. Он никогда не чувствовал к ней неприязни за то, что родители любили ее сильнее, чем его, в чем она обвинила его, когда Питер Барбери бросил ее.

Никос посмотрел на Тристанну, все еще слыша ее слова. Он не знал, что на этот раз затеяли Барбери, но его это не волновало. Может быть, Тристанна Барбери примерила на себя роль Маты Хари и думала, что может контролировать его с помощью секса? Что ж, пусть попробует. Только один человек может распоряжаться в постели Никоса, и это точно не она и никогда им не будет. Его влекло к ней, но он возьмет ее в первую очередь ради мести.

– Пошли, – сказал он, сжал ее обнаженную руку и кивнул в сторону своей каюты.

Желание посмотреть на агонию Питера было почти нестерпимым, но Никосу удалось подавить его и сконцентрироваться на другом члене ненавистной семьи, чей вкус он снова собирался ощутить на своих губах.

Она посмотрела на него, и он не смог разобрать, что скрывалось за ее темными глазами.

– Передумали? – Он не смог удержаться и не уколоть ее.

– Это вы так и не ответили, а не я, – сказала она, вздергивая подбородок и расправляя плечи, словно готовясь противостоять ему. Его охватило желание сорвать с нее одежду и подмять под себя, разумеется, только из мести.

– В таком случае нам есть о чем поговорить.

Она сглотнула, и он подумал, что она, возможно, не такая спокойная и смелая, какой притворяется.

– Ведете меня в свое логово?

– Можете и так это называть, если хотите, – ответил он, удивленный и очень возбужденный.

Она больше ничего не сказала, и он повел ее по палубе, стараясь сделать так, чтобы все, и в первую очередь ее брат, заметили, кого он тащит в свое логово.

Глава 3

Тристанна уже видела его. Она помнила это ясно, хотя с тех пор прошло около десяти лет. Она шла за ним по палубе, расправив плечи и подняв голову, словно на собственную коронацию, а не в постель мужчины, которому только что продалась. Однако думала она о том времени, когда ей было семнадцать и она разглядывала гостей, собравшихся в бальном зале дома ее отца в Зальцбурге. Это был ее первый выход в свет, и она мечтала о том, как будет вальсировать в своем дивном платье. Угрюмый Никос Катракис, решительно пересекавший зал, не вписывался в эту радостную картину. Тогда Тристанна не поняла, почему от него невозможно было оторвать взгляда, почему ее сердце испуганно затрепетало, и все равно она смотрела как зачарованная на незнакомца, ведущего себя так, словно это был его дом.

– Кто это? – спросила она у матери, чувствуя, как что-то новое, незнакомое и пугающее расцветает внутри, отчего хотелось не то приблизиться к этому неотразимому мужчине, не то убежать от него подальше.

– Это Никос Катракис, – мягко ответила Вивьен. – У него дело к твоему отцу.

Прошло десять лет, и теперь Тристанна снова не могла определить, чего ей хочется – остаться или убежать. Глядя на него в первый раз, она не могла даже отдаленно представить, на что похож его поцелуй. Он вел ее сквозь толпу в глубь своей шикарной яхты. Тристанна едва заметила роскошное убранство ее внутренней части: она видела только Никоса, замечая каждое его движение, дрожа словно в лихорадке. Она велела себе успокоиться: нельзя было позволять себе таять от одного взгляда на него.

Никос втолкнул ее в каюту и захлопнул дверь. Тристанна осмотрелась, но в сознании отложилось только то, что это было шикарное просторное помещение с большой кроватью и что Тристанна здесь по собственному желанию, наедине с самым опасным человеком из всех, кого она встречала.

– Мистер Катракис... – начала она, поворачиваясь к нему.

Она еще могла собраться с силами и установить контроль над ним, ведь все дело было именно в этом.

– Слишком поздно, не думаешь? – перебил он, подойдя так близко, что она могла коснуться его оливковой кожи.

Тристанна невольно отступила и застыла, уверенная, что это инстинктивное движение показало ему, что никакая она не уверенная светская львица, а всего лишь художница из Канады, втянутая в игру, которую не могла контролировать. Но он только улыбнулся. Тристанне казалось, что она стоит на самом краю обрыва, а он – сильный ветер, грозящий вот-вот столкнуть ее вниз.

Никос, казалось, заполнил собой всю каюту. Его плечи и грудь стали шире, он словно вырос – или это Тристанна уменьшилась? Остатки смелости покинули ее, сдавшись под напором его харизмы. Она с трудом вспомнила о Вивьен и ухватилась за эту мысль, как за соломинку.

Он продолжал смотреть на нее жгучими темными глазами, как будто поджидая удачного момента для прыжка.

– Зови меня Никос, – предложил он наконец, когда Тристанна была уже на грани срыва.

Она должна была что-нибудь сказать, хотя бы просто повторить его имя, но не могла. Как будто его имя, произнесенное вслух, отрезало бы путь назад, как будто оно было границей между старой и новой жизнью, которую она не могла пересечь.

Он иронично улыбнулся, прислонившись к двери. Скоро тишина стала невыносимой, и Тристанна уже была готова закричать, заплакать, убежать, когда он поднял руку и поманил ее к себе, как собаку, уверенный, что не встретит отказа, в эту минуту неотличимый от ее отца и брата. Она с трудом подавила внезапно вспыхнувший гнев. Намного ли любовница отличается от собаки? На самом деле она вовсе не хотела становиться его любовницей: она хотела только убедить в этом Питера, ей нужна была видимость интереса со стороны Никоса. Это всего на несколько дней, что может случиться с ней за это время? Они пару раз поужинают, поцелуются на виду у вездесущих папарацци, и дело будет сделано. Все это ради ее любимой беспомощной матери, не понимавшей, что ее пасынок – чудовище, что он не собирается заботиться о ней, как того хотел Густав. Доступ к наследству она получит, только когда ей исполнится тридцать, не раньше, если Питер не даст на это согласие, а деньги на лечение матери нужны были ей прямо сейчас. Ей просто не оставили выбора, поэтому она не рассмеялась, не отвесила Никосу пощечину, не вылетела из каюты, хотя ей очень хотелось. Она чувствовала, что Никос хочет удостовериться в том, что его любовница знает свое место и не претендует ни на какие другие звания. Покачивая бедрами, она двинулась к нему.

– Тебе надо было просто свистнуть, – не удержалась она. – Так было бы удобнее.

– Мне и так вполне удобно.

Он выпрямился с грацией, которая напугала бы ее, если бы он дал ей время испугаться, и легко притянул к себе, схватив за запястье. Его губы накрыли ее рот, и он развернул ее и прижал спиной к двери, углубляя поцелуй. И хотя она знала, что не должна была делать этого, ответила ему, безмолвно умоляя, как будто имела на это право, не отпускать ее, никогда, и не останавливаться.

* * *

Никос чувствовал, как в груди разгорается огонь от того, как идеально совпадали изгибы их губ, как она постанывала, словно не в силах противостоять ему. Он не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Одной рукой он схватил ее за волосы, заставляя откинуть голову, другой провел по шее к совершенной груди. Он скользнул пальцами по коже над кромкой платья, сжал ее груди сквозь тонкую ткань, изучая их форму, потирая большими пальцами твердые соски, пока она не застонала.

Ему было мало этого. Он потянул подол ее платья вверх, чувствуя шелковистую кожу бедер и влажный жар между ними. Он закинул одну ее длинную ногу себе на бедро, чтобы она почувствовала его возбуждение сквозь брюки и тонкий шелк ее трусиков. Она застонала и отчаянно качнула бедрами. Ее голова запрокинулась, глаза были закрыты, словно ее сжигал такой же огонь, какой бушевал в нем. Он снова впился поцелуем в ее губы, двигая бедрами, сводя их обоих с ума. Его язык танцевал по ее шее, ладонь скользнула ей между ног, и она вскрикнула. Было ли это его имя? Не все ли равно.

Она была Барбери, враг, и он брал ее только из мести. Он не знал, чего ей надо от него, но точно знал, что сделает ее своей.

Никос отодвинул ее трусики в сторону и скользнул пальцами во влажный жар. Она всхлипнула, и он закружил пальцами вокруг входа, дразня ее, пока она не начала двигаться в такт его движениям. Он с трудом подавил желание швырнуть ее на пол и войти в нее так глубоко, чтобы забыть собственное имя.

– Посмотри на меня, – приказал он.

Ее глаза распахнулись, огромные, карие, полные дикой страсти. Все ее тело напряглось, она закусила губу, чтобы не закричать. Ее щеки пылали, и он ощутил колоссальное удовлетворение и желание.

– Кончи для меня, – хрипло прошептал он, покрывая поцелуями ее лицо, – немедленно.

«Это ошибка!» – в отчаянии подумала Тристанна, но было поздно. Ее тело, доведенное до предела его ловкими пальцами, словно взорвалось по его команде. Чтобы прийти в себя, ей понадобилось несколько долгих мгновений. Он смотрел на нее темными глазами хищника, и она не знала, что ей делать, что она могла сделать теперь, когда его рука все еще прижималась к ее промежности, а его губы влажно блестели от поцелуев.

Он поднял бровь, и она содрогнулась. Ему было мало, конечно, ему было мало. Как она допустила это? Почему не попыталась предотвратить это, даже наоборот – поощрила его? Она не понимала, как ему удалось настолько завладеть ситуацией, и не была уверена, что когда-нибудь сможет понять. И в то же время часть ее отчаянно желала отбросить все предосторожности и без остатка отдаться ему.

– Что мы... – Она не смогла сдержать дрожь: слишком противоречивые чувства переполняли его, а чуть насмешливый взгляд все равно пронизывал ее насквозь. – Я не собиралась...

Ее руки упирались в его грудь, и она сжала кулаки, словно... Что? Словно хотела оттолкнуть его? После того, как с таким жаром отдала ему в руки свое тело? Что с ней такое? Ее тело было как чужое, полное ощущений, которых она не понимала; она едва не плакала, а он по-прежнему стоял слишком близко, чуть усмехаясь.

Никос наконец отпустил ее ногу. Вспыхнув, она заметила, что ее платье все еще задрано на талию, и поспешно одернула его.

– Возможно, я не так тебя понял. – Его голос был бархатным, но в глазах была сталь. Не отступая ни на шаг, он заправил прядь ее волос за ухо, и она задохнулась. – Мне показалось, ты хотела стать моей любовницей. Ты ведь сама так сказала. Разве ты не знаешь, что подразумевает положение любовницы?

– Знаю, – огрызнулась она.

– А мне кажется, не знаешь. – Он приподнял уголок губ. – Или твой опыт в подобных вещах отличается от моего. Я предпочитаю, чтобы мои партнеры...

– Я немного обескуражена скоростью, с которой вы согласились вступить в отношения со мной, – резко перебила она. – Не знаю, как это делается там, откуда вы родом, мистер Катракис...

– Никос, – мягко сказал он. – Я знаю, каковы твои губы на вкус. «Мистер Катракис» звучит нелепо в подобных обстоятельствах.

– ...но мне бы хотелось чуть больше... – Она замолчала.

А чего еще она ожидала? Это было... деловое предложение. Весь ее опыт был почерпнут из романов – не слишком хорошее подспорье в сложившихся условиях.

– Цветов и конфет? – договорил он. – Лицемерия и фальши? Я думаю, ты не совсем понимаешь, что здесь происходит. Я устанавливаю правила, не ты. – Он чуть наклонил голову, не отпуская ее взгляда. – Скажи мне, Тристанна, любовницей скольких мужчин ты была за свою головокружительную карьеру?

– Что? – Ее охватил ужас, хотя от звука ее имени в его устах по телу прошла дрожь. – Ни одного!

Не надо было этого говорить.