26 августа 2013 года.

Уму непостижимо – они умудрились обвинить меня даже в собственном косяке! После утренней молитвы, мама заявила, что мне надо быть более ответственной. Типо, у нас благополучный район и бла-бла, но закрывать калитки еще никто не отменял.

– Это вы шатались туда-сюда! – вскинула я брови – я из дома не выходила после приезда!

– Я закрывала калитку – заявила мама – и не надо иметь привычку перекладывать вину на другого, Эби.

– Вот именно! – взвилась я – не надо иметь такую привычку, мам.

– Эби – одернул меня отец – не разговаривай с матерью в таком тоне. Забыла закрыть калитку – просто признай и впредь не забывай, а не огрызайся.

– Да не я это! Сами забыли – а теперь пытаетесь найти виноватого! Серьезно? Даже в этом? Конечно, я, блин, везде виноватая! Только Маркус у нас святой!

– При чем здесь вообще Маркус? – нахмурилась мама, заталкивая в этого немощного очередную ложку.

– Я в восемь лет ела сама – со злости бросила я, откусывая тост – в школе. В которую ходила сама. И заводила друзей. И вообще одупляла, что со мной происходит.

– Встань и выйди из комнаты – сухо велела мама – доешь потом.

Я молча продолжила сидеть.

– Встань и выйди, Эбигайл.

Фыркнув, я подчинилась.

– Не особо-то и хотелось смотреть, как у него текут слюни – заявила я, ткнув на брата – к чему вообще эти утренние молитвы? Думаете надурить бога, что мы такая дружная семья? Типо после молитвы он на нас уже не смотрит? А лучше бы посмотрел! Тогда бы увидел, сколько в каждом из вас дерьма, и что вы ни разу ни католики, и вам насрать на собственную дочь!

– Выйди немедленно, Эбигайл – вмешался отец – вернешься, когда мы доедим.

– Конечно, господин – огрызнулась я, сделала реверанс и унеслась в комнату.

Уже после полудня отец заставил помогать ему с табличкой для дома. На ней было написано «Хиггинсы» и украшено отпечатками краски трех ладоней.

– Как мило – хмыкнула я, придерживая ее, пока отец прикреплял табличку к почтовому ящику – что вы даже не предложили мне оставить свой.

– Ты никогда не питала интерес к подобным делам – заявил отец – ты бы все равно отказалась.

– Но можно было и предложить.

– Эби, ты как ребенок. На что тебе оно сдалось?

– Ну да – я отпустила табличку, которая теперь держалась и без меня, хоть и криво – теперь всем понятно, что здесь живет счастливая семья Хиггинсов из.. – я демонстративно сосчитала количество отпечатанных ладоней – трех человек.

– Эби, ради бога – закатил он глаза – банка с краской в подвале, можешь поставить свой, если так хочется. Я думал, ты уже выросла из этого возраста.

– Да? Тогда почему ваши с мамой отпечатки здесь? Вы, наверное, еще чертовски маленькие дети. Я одна выросла.

– Ты умудряешься учинить скандал из чего угодно! – вменил он мне – когда ты уже выйдешь из своего пубертата?

– Когда со мной хоть немного начнут считаться в этой гребанной семье.

Он что-то буркнул мне про то, что лишит ноута, если я продолжу выражаться при нем в том же духе, но зато отстал от меня до самого вечера. В окно своей комнаты, что как раз выходило во двор, я видела, что он долбался с табличкой, потом с глупыми ковриками приветствия, а потом вышла мама и долго показывала ему на забор. Судя по тому, как поникли плечи папы – ему предстояло его красить.

Естественно, мама вытащила с собой Маркуса. Даже с моего второго этажа было видно, какое тупое у него выражение лица. Ставлю сотку – он даже не понял, что мы переехали. Его комната была аккурат над моей. А спальня предков сразу через стенку. Конечно, если бедный сусечка-Маркус заплачет или заворочается, мама сразу должна услышать и побежать к сыночку.

Когда все они убрались со двора, я вышла и какое-то время игралась с нашим псом Барри. Он нравился в нашей семье мне больше всех. Наверное потому, что ничего от меня не требовал и ни к чему не принуждал. А еще потому, что всегда радовался мне больше, чем Маркусу. Когда мама подводила брата, пытаясь дать ему погладить псину, Барри выглядел очень несчастным.

– Тебе здесь тоже не нравится, да? – я почесала его за ухом. Потом глянула на огромную будку, что была совсем не вровень той, в которой он жил в нашем старом доме – хотя тебе, наверное, все по-кайфу. А вот меня так дешево не возьмешь.

Вскоре мама позвала меня к ужину. Один из немногих раз мы поели, даже сильно не поругавшись. Наверное потому, что я была голодна и мой рот почти всегда был забит едой.

Ночью, когда я смотрела фильм, вновь заметила в окно, что калитка стучит. Они опять забыли ее закрыть. Помня прошлое обвинение, мне пришлось спуститься и закрыть ее на защелку самой.

Конец записи.

27 августа 2013 года.

Моя семья самая чокнутая из всех!

Ну почему я родилась именно у них? Почему я должна терпеть весь этот идиотизм? Если бы я от этого еще хоть что-то получала, кроме постоянного доколупства.

С утра мои дорогие родичи опять заявили, что я забыла закрыть калитку.

– Да ладно? – не выдержала я – это вы, на фиг, опять забыли, а мне ночью пришлось спускаться!

– Не выражайся – больше для приличия буркнул отец – и мы уже вчера обсуждали, что свои погрехи нужно уметь принимать, а не грубить.

– Да не мои это погрехи! Я закрыла сраную калитку!

– Тогда почему я утром нашла ее открытой? – возразила мне мама, опять сюсюкаясь с Маркусом – я проснулась от того, как ее стучало ветром.

– Значит, в нашей семье лунатики – фыркнула я, запив соком – потому что я ночью ее закрыла. А если кто-то из вас ее открыл и не помнит этого, или помнить не хочет, как и того, например, мам, что Пит умер, а не уехал учиться в колледж..

– Довольно! – оборвал отец. Он повысил голос, потому я сразу же замолчала – господи, Эби, откуда в тебе столько мерзости? Ты не можешь хотя бы одно утро притвориться нормальным, благодарным ребенком.

– Ну да куда мне до Маркуса! Хотя, кажется, после Пита мы с ним оба на скамейке запасных. Меня не допускают до игры, а ему стараются пришить оторванную ногу.

– Еще пару таких завтраков – предупредила меня мама – и ты будешь на постоянной основе есть отдельно.

– Наверное, я этого не переживу – сгримасничала я – это страшнейшее наказание, что я слышала. Есть отдельно от дауна, у которого еда изо рта вываливается, и предков, что считают, что это совершенно нормально.

– Эбигайл – предупредил отец, но мое обиженное эго уже не могло остановиться.

– Может – продолжала я – ему бы и было лучше, если бы вы признали в нем дауна и не старались сделать из него нормального человека. Потому что в своей роли дауна он, может, ничем от других и не отличается, но когда вы пытаетесь во всем поставить его с остальными детьми, то только акцентируете внимание на том, насколько он недееспособный урод..

– ХВАТИТ! – крикнула мама и бросила ложку на стол. Одна ее прядь выбилась из хвоста – отныне ты завтракаешь отдельно, Эбигайл.

– А что скажет ваш бог, если узнает об этом? – хмыкнула я – наверное, тогда он оставит нашу семью. Хотя, сдается, он сделал это еще в день смерти Пита.

Однако, в обед я узнала еще более офигенную новость. Мамаша решила договориться со моей школой, чтобы водить Маркуса на индивидуальные занятия туда для «особенных».

– Боже, мам! – взмолилась я – почему они не могут приходить к нам в дом, как в Беркли?

– Маркусу необходима социализация. Ему будет полезно видеть других детей.

– Господи, мама! Все же узнают, что он мой брат!

– И что с того?

– Ну да, действительно! Какая-та новенькая с Беркли, еще у которой у брата слюни изо рта текут, а мамаша носится с ним и едва ли не задницу подтирает. Вы с папой решили все наши тузы на стол перед школой выложить? Да вы меня просто ненавидите!

– Все только вокруг тебя – нахмурилась мама – пора перестать думать, что мир вертится вокруг Эбигайл Хиггинс.

– Ну да, о чем это я – кивнула я – он вертится только вокруг вас и ваших желаний. Теперь ваше желание – Маркус. А что с ним будет, когда он вам надоест, а?

Я увернулась от маминой замашки ладонью и юркнула в свою комнату.

Весь день я провела в своей комнате. Родичи постоянно что-то делали, видимо, по остаточному переезду – снизу то и дело доносился шум, зато наверху было тихо. Конечно, этот этаж был пока не особо облюблен. Туда родители и Маркус поднимались только на сон.

Немного подумав, к вечеру я все-таки спустилась в подвал за краской. Тусклая лампочка еле освещала пространство и мне пришлось побродить, чтобы отыскать нужную банку. В какой-то момент мне показалось, будто за мной наблюдают.

Резко обернувшись, я не обнаружила никого, однако мне вдруг стало резко холодно и неуютно. Возникло острое желание поскорее отсюда убраться. Отыскав нужную банку, я схватила ее и поднялась наверх, не выключая свет, чтобы вновь не пришлось спускаться в темноте, когда придется возвращать банку.

Поставив свой отпечаток на табличку к остальным и потратив не больше десяти минут, я вернулась к подвалу.

Свет был выключен.

Наверняка, экономная мамочка иди сердобольный отец успели заметить, что он горит и постарались на славу. Мне пришлось спускаться в темноте. Уже на последней лестнице я явственно ощутила на плече чье-то дыхание. Резко дернув за шнур лампы, я обернулась.

Никого.

В подвале жуткие сквозняки, так что причудится разное. Я бы сказала отцу, чтобы он там все наладил и чтобы из всех щелей не дуло. Но они обращают внимание на мои просьбы не больше, чем на жужжание мухи, потому это бессмысленно.

Поставив краску, я поскорее ретировалась с подвала.

Ночью опять стучала калитка. Я решила, что мамину безалаберность не переупрямить – я была виновата в любых случаях, потому не пошла ее закрывать.

Конец записи.

28 августа 2013 года.

Сегодня мне впервые не всучили прокол с калиткой. Уж не знаю, почему – может это всех уже просто задолбало. Но с утра она была закрыта – значит, они уже заметили ее, но ничего мне не сказали. Ладно.

После ланча мама оставила Маркуса на меня.

– Не хочу я с ним сидеть.

– Это не просьба, а требование, Эби – заявила она – мне надо пойти в школу, договориться по поводу него с учителями и директором. А твой отец занят обустройством дома.

– Ага, и чем же?

– Он разбирает вещи, подвал.

– Там не мешало бы залатать дыры, повсюду сквозняки.

– Разберется.

Как я и говорила. Всем насрать на мои просьбы. Мамино «разберется» можно было счесть за «обойдется без сопливых».

– И надолго ты?

– Как будто тебе есть куда спешить.

– Спасибо, мам.

– Всего лишь правда.

– Когда я говорю правду об уродце, ты бесишься.

– Прекрати его так называть.

Я лишь пожала плечами, как бы говоря «ну вот опять». У мамы двойные стандарты, это ясно каждому. А папа ходит под ее высоким толстым каблуком.

– Сладкое ему не давай, без присмотра не оставляй, следи за его.. – начала мама.

– Я знаю – перебила я ее – ты каждый раз повторяешь одно и то же. Я. Знаю.

Но мне все равно пришлось дослушать ее заготовленный монолог до конца. Она словно была телефонным роботом, которого невозможно было остановить или перебить. Только дождаться окончания заготовленного текста.

Когда она ушла, я довела Маркуса до гостиной и уселась в кресло, когда он грохнулся на пол. Гостиная пока была мало обхожена – но это была большущая комната и при должном декоре выглядела бы кайфово. Пока здесь стояла лишь часть мебели, что предки выкупили от прошлых владельцев. Папа уплатил за это дополнительно 500 баксов, зато не пришлось платить грузчикам.

Мебель это был большой диван и пара кресел. Посреди стоял стеклянный столик. К его лакированной ножке сейчас и побрел Маркус.

– Эй, придурошный – окликнула его я – давай не усложнять друг другу жизнь?

Естественно, он меня не понял.

Я раздраженно схватила его за руку и усадила в кресло. Он тупо уставился перед собой.

– Наверное, тебе еще хреновее, чем мне – предположила я, когда сверху раздался грохот.

И тишина.

– Пап? – нахмурилась я.

Мама сказала, что отец наводит порядок в подвале, но очевидно, он перебрался уже наверх.

– Ты там в поряде, па? – крикнула я уже громче.

– Да, а что? – голос отца с подвала.

Я озадаченно глянула вниз и вновь наверх.

– Да нет, ничего.

Я посмотрела на брата, всунув ему в руку конфету, хоть мама и запрещала их давать.

– Сиди здесь и жуй. Я быстро.

Я поднялась на второй этаж и прошла в ту комнату, из которой раздался грохот. Это была вторая гостиная. Ничего.

Тогда я взвилась на третий этаж. Этой комнатой оказалась спальня Маркуса. И я сразу обнаружила, что создало такой грохот.

– Какого черта?

Поперек комнаты лежало его упавшее кресло-качалка. Мама часто садила его сюда и это могло отвлечь его минут на десять. Относительная свобода.

Я обратила внимание, что окно слегка приоткрыто. Наверное, сквозняк. Или что-то типа того.

Я подняла кресло, поставила его, где оно стояло и спустилась к брату. Рядом с ним уже возился отец.

– Как ты могла оставить Маркуса одного? – вменил он мне – еще и дать конфету.

– Меня не было две минуты – нахмурилась я – но конечно, все успевает случиться, только я отойду.

– Просто не отрицай, что ты халатно относишься ко всему, что тебе поручают. Хорошо, хоть калитку научилась закрывать.

– В смысле?

– Впервые за ночь она не долбила мне по ушам. Спасибо и на этом.

– Ну ладно.

Часа через два пришла мама и рассказала, как она распрекрасно договорилась с директором о Маркусе. Типо теперь она могла его водить с утра, где он занимался бы еще с тремя такими же особенными детьми.

– Даунами – констатировала я, но меня проигнорировали.

– В общем, это отличная школа – заключила она.

– Потому что единственная во всем Лимертвилле.

Отец ожидаемо поддержал радость матери, а я поспешила убраться к себе в комнату. До вечера меня никто не трогал, пока не пришло время ужина. Очевидно, мое наказание, увы, распространялось только на завтрак.

После очередной глупой молитвы, мы съели, что полагается. Я пошла проведала Барри, проверила калитку, и вернулась к себе в комнату. Однако, к полуночи калитка вновь начала звякать.

Очевидно, там плохой замок. Он просто вылетает – надо будет сказать папе, если хочет закрытую калитку, пусть пораскинет мозгами или деньгами. И наладит замок.

Конец записи.

29 августа 2013 года

С утра предки умотались с Маркусом по магазинам. Они решили купить ему новую одежду для школы. Какая ирония – мне для выпускного класса и кофты новой не взяли, а дауну для занятий из трех человек решили купить целый комплект. Хотя ни он, но один из его трех недоразвитых дружков даже не поймет, что это шмотье чем-то отличается от другого.

Наверное, я бы так не бесилась, возьми они меня с собой или дай баксов пятьдесят на собственный поход. А так – почему бы нет?

Зато я осталась предоставлена сама себя и изучила дом. Как выяснилось – он весь где-то да сквозит. В целом самые прохладные комнаты оказались на третьем этаже, а самым теплым вышел подвал (несмотря на сквозняки), хотя обычно должно быть все с точностью да наоборот.

Наверное, поэтому он и уценен. В наше время менять что-то у основания – типо проводки или многочисленных щелей на такой площади – выйдет недешево. Выходит, мои предки опять пытались сэкономить и облажались.

Но в целом довольно не плох – только вот чердак оказался заперт, а ключа я не нашла. Со двора позаглядывала в небольшое окошко – ничего не видно. Темно, как у негра в заднице.

К обеду вернулись родичи с Маркусом и целыми пакетами шмотья.

– Я думала, у нас траблы с деньгами – заметила я.

– Ну не экономить же нам на Маркусе – нахмурилась мама.

– Конечно, сэкономим на мне и доме.

– Ты опять о цене – разозлилась она.