Цитаты из книг автора «Кэй Джеймисон»

Слава Богу, стихи мне были все еще по силам. Я всегда любила поэзию и теперь набросилась на нее со всей страстью.

За десять лет я не прочла целиком, от корки до корки, ни одного серьезного научного или литературного произведения.

Сила, великолепие и абсолютная уверенность полетов моего разума долго не давали мне поверить, что я должна по собственной воле расстаться с ними как с болезнью.

Литий смягчает депрессии, предотвращает соблазнительные, но опасные подъемы, проясняет спутанные мысли, замедляет меня, делает мягче. В конце концов, он удерживает от разрушительных шагов в карьере и отношениях, спасает от госпитализации и создает почву для психотерапии.

Я к ним вполне приспособилась, выработала приемы самоконтроля: научилась подавлять приступы неуместного смеха, обуздывать раздражительность. Научилась избегать ситуаций, которые могли взвинтить мои сверхчувствительные нервы, научилась делать вид, что слушаю, когда мой разум витал за облаками, в тысяче разных направлений одновременно. Моя карьера тем временем шла полным ходом. Но ни успех на работе, ни воспитание, ни интеллект, ни характер не подготовили меня к встрече с безумием.

сильное лекарство. Как писал Джон Донн, она не так чиста и абстрактна, как мы

Любовь помогает утешить боль, но полагаться на нее — все равно что быть зависимым от лекарства, которое может помочь, а может и нет. Безумие же почти наверняка сумеет убить любовь, особенно когда рука об руку с ним идут недоверчивость, пессимизм, недовольство, абсурдные поступки, а в особенности агрессивность. Грустные, сонные, замедленные депрессии более предсказуемы, их интуитивно легче понять и принять. Тихая тоска не кажется опасной и недоступной для понимания, в отличие от жестокого взрывоопасного отчаяни

Такое заболевание вовсе не способствует пробуждению эмпатии. Когда беспокойство выплескивалось в гнев, психоз или даже насилие, Ричарду, как и любому человеку, было трудно видеть во мне болезнь, а не жестокость, неадекватность и тяжесть характера. То, что я была не в силах контролировать, для окружающих выглядело пугающе. В такие моменты я не способна адекватно выразить свою боль и отчаяние, а прийти в себя после разрушительных вспышек и жестоких слов еще труднее. Мне

Джорджтауне, чтобы моментально убедиться в том, что было интуитивно понятно с самого начала: более разных людей нельзя и представить. Он был скромен, я была яркой. То, что задевало меня за живое, он часто даже не замечал. Он был спокоен, я вспыльчива; он вникал в суть вещей постепенно, в то время как я остро и мгновенно реагировала и на боль, и на удовольствие. Во всем и всегда он был человеком умеренным, я же была скора и на обиды, и на примирения. Концерты и опера, без которых я не представляла жизни, для нег

Это была отрезвляющая мысль, и в этом были как плюсы, так и минусы. Мои настроения по-прежнему колебались достаточно часто и сильно, чтобы обеспечить мне головокружительные моменты на грани. Такие мании были замешены на экстремальном эмоциональном изобилии, абсолютной уверенности в своих силах