Шум выстрелов перекликается со свистом стрел. В суматохе сложно понять, сколько нападающих. Не верится, что моей милой предательнице удалось собрать отряд спасателей для убийцы царевича.

Впрочем, мораль имеет тихий голос, порой тонущий в звоне монет.

Все закончилось так же быстро, как и началось. После залпов мир будто онемел. Никаких больше птиц, лая и голосов. В бездвижном воздухе повисли запахи пороха и металла, вытеснившие собой аромат мятой травы и свежести. Чьи-то руки отбрасывают мертвое тело в сторону, вцепляются в мои плечи и помогают подняться.

Мужчина. Он снимает мешок. Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к ослепляющему солнечному свету, пробившемуся сквозь густые кроны деревьев. Пыль танцует в воздухе. Стройные стволы сосен, ровные как на подбор, обрамляют две разбитые колеи, исчезающие далеко впереди.

Тела. Очень много трупов.

Дружинники в красных оборванных кителях лежат навзничь, с запрокинутыми головами и перекошенными смертью лицами.

Передо мной стоит загорелый, вымазанный в грязи восточный парень в одних штанах, комично облепленных листьями. На жилистом плече висит ружье кого-то из дружинников – на прикладе вырезано изображение медведя. Пасть его раскрыта, обнажая острые зубы.

Шрамы на лице и шее предательски чешутся. В черных волосах моего спасителя запутались ветки, напоминающие оленьи рога.

– Ну, здравствуй, Амур, – расплывается в кривой улыбке Хастах. Его острое и угловатое иноземное лицо будто не предназначено для улыбок. Восточные жители никогда не славились рвением в демонстрации зубов, как, например, западные мерянцы. Вторые скалятся по делу и без.

Карие глаза моего друга хитро скользят по телам, усыпавшим лесную тропу, словно опавшие листья. Спины касается холодная ладонь.

– Я же говорила, они справятся.

Идэр не обращается ко мне. Скорее, слова адресованы Хастаху. Не оборачиваясь, брезгливо сбрасываю ее руку. Она обходит справа и встает напротив. Совершенно такая же, как в последнюю ночь, когда я ее видел. Одетая в военную форму, она встает подле моего старого друга и самодовольно озирается по сторонам. С первого взгляда они похожи на близких родственников.

Южане все похожи между собой.

Загорелая кожа блестит от жары. Волосы немного отросли, передние пряди слегка выгорели на солнце, став светло-коричневыми.

Дважды должник своей предательницы.

– Не присваивай мои идеи себе, Идэр.

Из-за близко прижавшихся друг к другу деревьев выходят двое. Высокий темнокожий мужчина крепкого телосложения, гремя цветными бусинами на свалянных волосах, подскакивает ко мне за пару размашистых шагов, по пути бросая оружие на землю. Его худой рыжеволосый спутник остается стоять, смущенно опустив голову.

– Ты ж мой хороший! – громогласно прикрикивает Катунь Нахимов, отрывая меня от земли, заключив в крепкие объятия. Нервно фырчу в ответ.

Я и не думал увидеть их снова.

Они пришли за мной после всего, что произошло. Вернулись спустя столько лет, а я не чувствую ничего, кроме усталости.

– Спасать его, чтобы придушить? У нас трое и так полегли.

На мой немой вопрос Катунь стукается лбом о мою голову, протягивая:

– Нам нужно было мясо, чтобы отвлечь внимание дружинников. Лучшие наемники – те, с которыми не нужно расплачиваться.

Его ответ меня более чем устраивает.

Хастах доволен добычей, хотя по унылому виду этого и не скажешь. Он подходит ближе к телам заключенных и конвоиров. Друг не торопясь переворачивает трупы дружинников, обыскивая их карманы. Трогать заключенных не имеет смысла. У нас ничего за душой нет. Может, и душ-то нет. Когда мои ноги вновь касаются земли, я не могу сдержать истеричный смех.

Несвойственно для меня.

Рыжий паренек шагает вперед. Его янтарные глаза светятся от радости, а на скуластом лице виднеются глубокие ямочки. Он улыбался так широко, что его детское лицо того и гляди треснет.

– Мы тут собрали вещичек в твоем стиле, – глупо скалясь, пропел Стивер Ландау, протягивая мне мешок, похожий на тот, что был на моей голове.

«Никто больше не посмеет сломить меня», – твержу себе.

Мнусь, но забираю подарок.

Свободной рукой Стивер теребит рыжие кудри, перевязанные на затылке кожаным шнурком.

– С трупов? – усмехаюсь, следя за тем, как Хастах набивает мешок, прикрепленный к кожаному ремню его потертых штанов, вещицами с еще не остывших тел. Стивер смущается.

– Я клялся миловидной торговке, что это не для меня, но она все равно не захотела встретиться со мной еще раз.

Вытаскиваю серую мятую рубашку и поспешно надеваю ее, скрывая от друзей более сотни шрамов, уродующих спину и грудь.

– Уверен, что дело в одежде?

Идэр скрещивает руки на груди. Ее тонкие длинные пальцы вновь унизаны золотыми кольцами, по два на каждом. Застегиваю приталенный смоляной жилет и накидываю поверх плотный черный камзол. Стаскиваю штаны, щедро выделенные мне в Лощине, и слышу возмущенный возглас Идэр:

– Эй, а предупредить?

Убедившись в том, что она отвернулась, я переодеваю штаны.

Что эта лицемерка там не видела?

Удивительно, как пара тряпок может изменить внешность. Я, кажется, даже чувствую себя иначе. Друзья с широкими улыбками переглядываются. Меня не покидает беспокойное чувство, будто я вот-вот открою глаза, а вокруг будет лишь вязкая тьма Лощины.

Я так ждал этой встречи, но по итогу так и не оказался готов.

Снисходительно киваю Идэр, приветствуя, и приступаю к обуви. Кожаные туфли немного велики, потому я сильно затягиваю шнурки.

– Куда мы отправимся теперь? – бормочет Катунь, опираясь на Стивера, и без того еле держащегося на ногах. Про себя отмечаю, что они сблизились за время моего отсутствия.

У них было много времени.

– Для начала мне нужны баня и сон. Еще я хочу горючки и кукурузный хлеб.

– Полегче, дорогой Амур, мы не успеваем записывать.

Стивер, не сводит с меня по-детски восхищенного взгляда. Так смотрят на героев, но не на убийц. Идэр подхватывает смех Катуня, лишний раз напоминая о себе.

Убей Идэр прямо сейчас. Не омрачай этот великолепный день ее присутствием.

Хрип раздается откуда-то из-за спины.

Выстрел. Дергаюсь влево, подальше от Идэр. Пуля свистит мимо бедра, оставляя живописную дыру в удлиненных полах моего нового поношенного камзола. Я оборачиваюсь.

Ах, какое безобразие, они кого-то не добили! Вот и работенка для меня.

Дружинник лежит на животе, сжимая трясущимися пальцами вычищенное ружье. На груди разрастается темное пятно.

Недолго ему осталось.

Холеное упрямое лицо – единственное видимое доказательство того, что настрой его серьезен.

– Ты не уйдешь, понял? – дрожащий голос принадлежит одному из моих истязателей. Зилим, если мне не изменяет память. Мальчишка, что любит сушеные яблоки, оленину и куртизанок.

Тон его потерял былую уверенность и надменность вместе с излишками крови. Жалкое зрелище: паренек, лежащий среди тел сослуживцев.

Добей его.

По узкому подбородку кровь бежит извилистым ручейком. На вид он действительно младше меня. Может, чуть старше Стивера. Меховая шапка съехала набекрень, закрывая один глаз. Второй же в ужасе мечется.

– Да ты смеешься надо мной?

Издевательски поднимаю руки вверх, изображая капитуляцию. Медленно подхожу к дружиннику, не отрывая взгляда. Шаг за шагом приближаю смерть.

– За что ты подстрелил мой новый камзол? – возмущаюсь я. Единственный видимый глаз дружинника расширяется от удивления. Трава под ним окрашивается кровью. Под стать одеждам, символизирующим вражескую кровь, пролитую во имя царя и эфемерного спокойствия Райрисы.

Смешно. Единственная кровь, что должна быть пролита для мира в Райрисе, – царская.

– Не то чтобы новый – снятый с трупа, – неуверенно поправляет меня Стивер. Он суетливо поднимает костлявые руки, следуя моему примеру.

– Так ты соврал мне? Никакой продавщицы не было? – говорю с притворным удивлением, оборачиваясь к своим подельникам.

Еще один выстрел. Дробь мчится, разрезая теплый лесной воздух, едва не задев мою щиколотку.

Везучий. Сегодня моя нога останется со мной.

У такого строптивого полумертвого идиота есть лишь две дороги: мучительная смерть или наполненная страданиями жизнь.

– А ты все не унимаешься, да?

Усмехнувшись, присаживаюсь на колени возле дружинника.

Парень еле удерживает оружие в руках, не сводя прицела с моей груди. Он в сознании, но силы покидают его стремительно.

– Тик-так. Тик-так. Часики тикают, собиратели душ уже в пути.

Кадык парнишки дергается. Он знает, что умирает.

– Амур, – предостерегающе зовет Хастах. Мое внимание целиком сосредоточено на оружии, находящемся в опасной близости от сердца. Дула оставляют темные следы на дымчатой ткани.

Если он пристрелит меня, что изменится? Ничего.

– Где твоя смелость, дружинник? – шепчу, проводя пальцем по холодному дулу ружья. – Чего ты боишься?

Зилим мнется, не зная, говорить ли со мной. Уверен, что в детстве он слышал страшные истории о Демоне Четырех Дорог, потому не спешит с ответом. Терпеливо жду, отмечая усиливающуюся дрожь в его руках, блеск слез в единственном видимом мне глазу. По лесной тропе проносится ветер едва холоднее прогретого воздуха, но это не мешает волосам на затылке встать дыбом. Запах свежей травы и сладкий аромат цветов вперемешку с тошнотворными нотками крови.

– Того, что там больше ничего нет. Смерти боюсь.

Подбородок Зилима дрожит. Плечи понуро опускаются, и некогда крепкая хватка становится все неувереннее.

– Смерти… – певуче повторяю я, будто пробую слово на вкус. – Знаешь, – медленно поднимаю дуло ружья пальцами, пока трясущиеся руки дружинника цепляются за приклад и курок, – жизнь – сама по себе паршивая штука. Какая разница – когда? Итог всегда один. Барахтаешься или плывешь по течению, Смерть все равно дождется тебя. Уверен, ты заслуживаешь отдых.

Две черные дыры дул ружейных стволов, как две пустые глазницы, скользнули по воротнику камзола, оставив след пороха. Дружинник, словно обиженное дитя, всхлипывает, глотая слезы.

– Пожалуйста, не надо.

Он хрипит, часто и поверхностно дышит. Из его груди воздух вырывается с булькающим свистом. Как закипающий на костре чайник. Руки его уже не слушаются.

– Моя мать… она умирает.

Идэр подходит ближе, подняв руки. Хастах недовольно цокает и принимается перебирать украденные у дружинников серебряники. Считает.

– Знаю, знаю. Почему-то у всех моих истязателей медленно и мучительно умирают родители или подрастают дети.

Тяжело вздыхаю, отбрасывая упавшую на глаза челку.

– Амур, – грубо влезает в нашу увлекательную беседу Катунь. – Нам пора уходить.

Дружинник следит за каждым моим движением.

– Ладно. Последнее слово? – вопрошаю, изогнув поделенную пополам шрамом бровь, не ожидая ничего оригинального.

– Ты сдохнешь! – ядовито бросает дружинник, мерзко улыбаясь. Кровь растекается по его зубам.

Ничего нового. Тривиальный зануда.

– Тоже мне новость. Мы все когда-нибудь умрем.

Я крепко сжимаю его руку. Зилим напрягается, из последних сил сопротивляясь мне. Слишком слаб, чересчур близок к погибели.

Самое главное в хорошем представлении – его своевременное окончание.

– Увидимся на той стороне, если она, конечно, есть.

Выстрел. В первые секунды у меня звенит в ушах.

Может, я промахнулся и попал по себе?

Друзья замерли, смотрят с отвращением. Идэр поднимает лицо к небу, шепотом вознося молитвы, Катунь морщится. Хастах недовольно отрывается от пересчета чужих денег.

– Мне нужны сон, горючка, кукурузный хлеб и баня больше, чем раньше. И новая рубашка, – добавляю я, поднимаясь на ноги. Сложно сказать, кричу или говорю шепотом.

Стыдно признать, но я, кажется, скучал по ним. Но еще больше тосковал по возможности отомстить.

* * *

Мысли клубились, и их поток не иссякал ни на миг. Запястья окольцовывали сизые кровоподтеки, напоминавшие о заточении в Лощине. Помню лица тех, кто приложил усилие, чтобы превратить мою жизнь в преисподнюю. И я разберусь с каждым.

Есть две вещи, не имеющие срока давности: месть и справедливость. Вероятно, из-за того, что, по сути, это одно и то же.

– Амур, ты тут?

Вздрагиваю от голоса подкравшейся Идэр. Парни взбудоражено переговариваются, радуясь, что совершили невозможное. Перебить три десятка дружинников и десятерых заключенных – их первая победа за годы моих поисков. Но уже очень скоро дружинников хватятся, и на нас начнется охота. У нас нет времени на промедления.

Идэр терпеливо ждет моего ответа, но мне нечего ей сказать.

Я должен что-нибудь придумать, пока у нас есть возможность строить планы. Никаких опрометчивых поступков.

Мы могли бы бежать на Юг, затеряться на Болотах у Рваных Берегов, пока шум вокруг моей персоны не утихнет.

– Амур, ты чего такой хмурый?

Опять отвлекают. Собираю остатки воли в кулак, напоминая себе, что я больше не одинок.

Пора заново научиться работать в команде.

Стивер, едва заметно хромая, поравнялся с нами. Его кожа зеленоватого, болезненного цвета.

– Он всегда такой, – влезает Идэр, подвинув от меня понурого мальчишку.

Откуда тебе знать, какой я? Прошли годы с нашей последней встречи.

Стивер обгоняет нас и пристраивается к Катуню и Хастаху, шагающим впереди. У Стивера за пазухой виднеются мятые листы – нарисованная наспех карта со смазанными буквами и схематичными деревьями.

Идэр остается рядом. С трудом держу все едкие комментарии при себе. Вдыхаю прохладный лесной воздух полной грудью. Вокруг витает приторный металлический запах крови Зилима, заляпавшей мой камзол.

Свобода. Какое манящее и одновременно пугающее слово.

– Я скучала по тебе.

Идэр подлезает ко мне под руку. Дергаюсь в сторону, уворачиваясь от неуместных объятий, словно от языков пламени. Наши взгляды пересекаются, и она виновато опускает голову. Я хочу выбить из нее дурь, накричать, но лишь кратко киваю, указывая ей место. Не возле меня, а позади. Идэр покорно отстает, и я остаюсь один. Извилистая тропа разделяется, и мы идем западнее, оставляя позади дорогу в столицу. Не позволяю себе расслабиться, прокручивая одну и ту же мысль снова и снова: на этот раз все будет иначе.

Шли часы. Меня не терзали вопросами, за что я безмерно благодарен. Когда мы, наконец, добрались до небольшой реки, я нырнул в нее прямо в одежде.

Никогда не любил стирку.

Речная гладь блестит в лучах полуденного солнца. Я отгоняю от себя резные, местами пожелтевшие, листья берез, опавшие в воду.

Разве сейчас осень?

Прохладная вода смывает грязь и кровь Зилима. Выныриваю, обтирая лицо ладонями. Пальцы цепляются за рубцы. Отдергиваю руки и опускаю их в реку.

Еще никогда не чувствовал себя более живым, чем сейчас.

– Эй! – окликает меня Идэр.

Она стоит ближе всех к воде. Остальные сбились в кучку, изучая карты под чутким руководством Хастаха. Он размахивает руками, что-то доказывая Стиверу. Идэр выуживает из кармана маленький бежевый мешочек на завязках. Достает темно-зеленую карамельку и бросает ее мне. Ловлю прямо перед тем, как та падает в воду, и закидываю леденец в рот. Мята. Язык слегка немеет с непривычки. Поднимаю глаза на свою несостоявшуюся жену, надевающую серьги с массивными яхонтами.

Идэр очаровательно улыбается, пробуждая во мне отвращение к самому себе.