#Глава 2

Итану раньше не приходилось видеть живых трупов. В смысле, где-то еще, кроме страниц комиксов или случайных выпусков новостей. Хотя к нынешней ситуации слова «живой труп» подходили пугающе точно. И все же к странным вещам Итан относился как-то спокойнее, чем к расчлененке. А вот возможность понять, как эти вещи подействуют на него одновременно, подвернулась слишком неожиданно.

Окделл даже не успел толком удивиться, когда отрубленная голова, из которой бордовыми нитями свисали артерии с запутавшимися в них макаронами, открыла рот и произнесла:

– Где я, черт побери?

Только после того как Итан тихо сообщил «В магазине братьев Лавре на площади Кирхе», рефлексы все-таки отработали свое и заставили разжать руки. Голова упала обратно в коробку, подняв целый фонтан из сухих макарон, перепачканных кровью. Последовавшая за этим ругань сопровождалась странным гортанным звуком – именно с таким кто-нибудь мог бы выплевывать попавшие в горло жесткие макаронины.

Итан окинул взглядом помещение склада – просто на всякий случай. Кто знает, вдруг ему пригодится монтировка? Из всего виденного и слышанного про зомби (а кем еще могла быть говорящая голова?) Итан почерпнул одно: скорее всего, монстру понадобятся его мозги. Что такого привлекательного находили мертвецы в этой серой, неприятной на вид массе, оставалось загадкой, однако предусмотрительность еще никому не повредила.

– Я тут подумала… – глухо донеслось из коробки. – Я ведь могла тебя в какой-то мере… эээм… напугать?

Итан прикидывал, как быстро сможет при желании добраться до большой биты в витрине спортивных товаров. Ему вдруг отчетливо представилось, как он бьет по голове зомби деревянной палкой на манер клюшки для гольфа, и он фыркнул, сдерживая смех.

– Прости, парень. Я же не со зла. Просто понимаешь… Когда обнаруживаешь себя лежащей в коробке с макаронами, да еще и без тела… Представь себя на моем месте.

С воображением у Итана проблем никогда не было.

– Ты меня слушаешь вообще? Или убежал за помощью?

До биты оставалось недалеко.

– Эй? Парень? Если ты еще тут, вынь мою голову из этой проклятой коробки, я больше здесь не могу… – В оранжевом ящике глубоко вдохнули и выдохнули. Звук при этом получился очень смешной. – Кажется, у меня начинается клаустрофобия…

* * *

У Кэйлин потемнело в глазах, – так резко ее подняли. Горсть макарошек жалобно стукнулась о паркетный пол. Незнакомый парень молчал, хотя держал голову Кэйлин аккуратно: по крайней мере, в волосы больно не вцеплялся. Что-то в нем было странно, но что именно, никак не получалось понять. Может, водолазка с радужным единорогом?

– Знаешь, в той же коробке лежат твои руки. Это ведь твои, с черными шнурками на запястьях?

– Да! – Кэйлин слегка воодушевилась. – А остальное? Посмотри, а?

Парень сощурился.

– Ты мозги ешь?

– Чего? – Кэйлин вытаращилась на него. Вопрос чуточку ее испугал.

– Да так, ничего. Побудь пока здесь. – Парень положил ее голову на прилавок. Сделать это достаточно ровно не вышло, и он заранее извинился.

При более тщательном осмотре коробки он обнаружил все двенадцать оставшихся частей тела, вместе с порванной одеждой, – только чешек нигде не было видно. Будь у Кэйлинны Нод руки, она бы с удовольствием ими всплеснула, но пришлось ограничиться словесным выражением радости.

– О да, я вся здесь, это просто отлично! Пазлы любишь?

– Что?

– Будет совсем славно, если ты аккуратно сложишь мои… э-э-э… части в правильном порядке. И выбежишь минут на десять в соседнее помещение.

– Зачем?

– Если бы я могла это объяснить… Нормально объяснить.

Парень нахмурился и метнул взгляд в сторону биты за стеклом. Кажется, на ней был автограф какого-то знаменитого игрока из великого прошлого.

– Дай мне собраться, у меня стресс… – Кэйлин закусила губу. – И будь так любезен, подними меня, не могу больше смотреть на тебя из этого положения. Глаза слезятся…

* * *

Итан и сам не понял, что заставило его поступить в точности так, как велела зомби-девушка в рваном окровавленном тряпье. Тем не менее он терпеливо вынул руки, ноги, туловище – все двенадцать частей – и разложил их прямо на паркетном полу, ничуть не беспокоясь о том, что скажут хозяева магазина. Меньше всего он сейчас думал о Франце и Дерби Лавре.

Вытащив из кровавых обрубков застрявшие макароны – наверное, все еще «лучшие в городе», даже после окропления кровью, – Окделл поймал благодарную улыбку и поспешно вышел из магазина через заднюю дверь.

Звезды никогда не казались такими далекими, как в эту ночь. Итан подумал бы, что это романтично, одиноко стоять под сумеречным небом и ждать девушку, – если бы не близость помойки и не тот факт, что девушка слегка мертва. Выпасть из реальности ему помешала сама незнакомка, появившаяся как раз в тот момент, когда Итан начал размышлять о песчинках и макаронах. Девушка была совсем целой и уверенно держалась на ногах. Единственное неудобство ей, похоже, причиняли рваная одежда и отсутствие обуви.

– Да ты ниже меня, хм… – Она оглядела Итана с ног до головы, будто увидела в первый раз. – Спасибо. Может, расскажешь, что это у тебя за серость на пол-лица, и проводишь меня до дома?

– Только если ты объяснишь, что это такое творилось в магазине.

Кэйлин сделала вид, что усиленно думает. Через несколько секунд она протянула Итану руку, на которой не хватало парочки ногтей.

– Кэйлинна Нод. Мертвый джинн, или что-то в этом роде.

– Итан Окделл… – Он пожал ей руку. – Джинн? В каком смысле?

– Малыш, сегодня ты услышишь удивительную историю об удивительно глупой девочке…

Кэйлин приобняла Итана за плечи и повлекла за собой, слегка путаясь в ногах, словно русалочка из сказки. Получалось, что не Итан провожал ее домой, а она тащила его в гости. Развороченный магазинчик с окровавленным паркетом был моментально забыт.

* * *

Мертвый джинн, конечно, не всю жизнь ютилась в подвале, но какой выбор остался у нее сейчас? Самое удивительное, что семья у мисс Нод была: отец, мать и младший брат, и все почти знали, что внизу, под самыми их ногами, живет упавшая с моста Кэйлин. Более того, они сами помогали ей обустраиваться.

Когда Итан поинтересовался, а в курсе ли родители «той штуки, что с тобой происходит», ответил отец Кэйлин – высокий худой мужчина, чем-то неуловимо похожий на зонтик. Он как раз спускался по лестнице и очень емко смог выразить всю переполнявшую его гордость, смешанную со страхом и тревогой за дочь.

– Это же так круто! – сказал мистер Нод и чуть-чуть погодя добавил. – Надеюсь, сделала она это не из-за нас.

Кэйлин фыркнула и подбоченилась. Она уже успела переодеться в длинную юбку, навскидку ничем не отличавшуюся от предыдущей, и корсет. Итан подивился такой ловкости: Кэйлин влетела в одежду минут за пять, хотя, судя по количеству шнуровки на корсете, это никак не могло ей удаться.

– Здорово пошутил, молодец. Я скоро поднимусь за чаем, маме скажи.

– Хорошо. – Мужчина начал было подниматься по лестнице, потом остановился, словно вспомнил что-то, и обернулся. – Не шалите тут!

Тяжелый взгляд Кэйлин был красноречивее любых слов. Почти пропищав, что это шутка, ее отец чуть ли не бегом бросился наверх.

– Забавный у тебя папа. – Итан плюхнулся на пыльный диван, повидавший многое за свою, несомненно, длинную жизнь, и приготовился слушать.

* * *

История ее была банальной, как слезливая школьная драма, снятая плохим режиссером, и недалекой, как среднестатистические подростковые стихи. Как и многие люди со своеобразными интересами – например, смотревшие в детстве «Бухту Кэндл»^[2] и устраивавшие на заднем дворе археологические раскопки, – она прожила старшие классы незаметно, прячась за стеной знаний и черной одеждой. В университете ей показалось, что жизнь сделала крутой поворот, но это было вовсе не так.

Все шло по-прежнему, день за днем, и можно было только догадываться, что именно привело Кэйлин на Мост Желаний. Ведь прыгнула она не сама. Позже, уже после смерти, она созналась, что и в мыслях никогда не совершала подобного. У нее не хватило духу даже посмотреть вниз, слишком она боялась высоты, – что и говорить о прыжке?

Не то чтобы Кэйлинна Нод считала себя трусихой… или особенно храброй. В конце концов, свести счеты с жизнью может лишь законченный трус или отчаянный храбрец. Но одно дело – искать смерти, жаждать ее до такой степени, что и в кровавой ванне искупаться не страшно, и совсем другое – относиться спокойно к тому факту, что рано или поздно смерть появится на твоем пороге и уведет тебя за собой. Впрочем, о последнем Кэйлин уже не волновалась: ни костлявой старухи, ни угрюмого жнеца, ни крылатой тени она не видела ни разу.

В воспоминаниях мост остался серой полосой с зеленой кромкой и ворохом ощущений: тянущего ожидания и желания кричать одновременно от радости полета и страха. Ничего более нелепого она в жизни не испытывала. Ну, разве что тот клубок чувств, который вспыхнул, когда один мальчик из класса донес ее портфель до дома. Противоречивых ощущений была масса, потому что потом он в этот же самый портфель напихал снега.

Очевидцев произошедшему почти не было, – а если и был кто-то кроме девятилетней девочки, прыгавшей через скакалочку, то он наверняка сказал бы, что Кэйлин бросилась с моста сама. Задумчиво глядела на воду, грустила о чем-то, бросила сначала стянутый с плеч шарф, а потом резко перегнулась через перила и исчезла за краем. Однако в голове у Кэйлин мелькали мысли вовсе не о лучшей жизни на том свете: она как раз закончила вспоминать темные кудри Энтони Скалкера и всерьез задумалась, живут ли под Мостом Желаний тролли… А после мир полетел кувырком.

Ее выловили браконьеры. Каждый год находилась парочка умников, которые расставляли на местной речонке сети, хотя закон на этот счет высказывался достаточно резко. После того как бледная, кое-где покрытая илом и чешуей девушка вдруг открыла глаза и поднялась, парни больше никогда не рыбачили. И не пили.

Кэйлин не сразу поняла, в чем дело. Высвободившись из сетей и безуспешно попытавшись догнать убегающих (и истошно вопящих) браконьеров, она попробовала добраться домой. В нескольких милях от города она поймала попутку: добродушный рыжий мужчина лет сорока всю дорогу рассказывал о временах, когда компьютеры были размером с комнату, а перфокарты – с разделочную доску. Грузовик домчал ее прямо до дома на холме. Кэйлин как раз подоспела к своим поминкам. Она отсутствовала уже больше месяца.

Гости кричали, мать упала в обморок, отец чуть не последовал за ней. Ведь вернувшаяся Кэйлин вся была в грязи, тине и чешуе; от нее невыносимо пахло разложением и смертью; правый глаз отсутствовал, а она этого даже не заметила. Эван, младший брат Кэйлин, затянутый в строгий костюм с узким, неправильно завязанным галстуком, подскочил, схватил ее за бледную мокрую руку и потащил к задней двери. За домом у семейства Нод был небольшой садик. Эван шмыгнул в кусты, проволок через них сестру и чуть не врезался в дверь старого сарая, в котором вот уже несколько лет сваливали ненужный хлам.

– Кэй, что ты здесь делаешь? – Эван сдвинул брови. Голос его звучал почти обвиняюще, словно он делал выговор. Вряд ли такой реакции следовало ждать от человека, который только что увидел вернувшегося с того света родственника. Может, на лице должно было быть больше ужаса и удивления?

– Я… Эван, я что… мертва? – надтреснуто произнесла Кэйлин и тут же заплакала.

Еще в доме она углядела на столе фотографию, перетянутую черной лентой. На ней Кэйлин пыталась не захохотать в голос, потому что у фотографа задралась рубашка, и из-за резинки сиреневых трусов выглядывали заткнутые за нее широкие полосатые семейники. Эту фотографию Кэйлин просто ненавидела: ее заставили смыть почти весь макияж, убрать челку, а потом повезли на скучнейшую экскурсию в Сити.

От сестры пахло рыбой и смертью, но Эван обнял ее – в свои шестнадцать он был на голову выше и без труда мог поднять Кэйлинну на руки. Она плакала и плакала, плечи ее тряслись, Эван молчал, не в силах подобрать слов. А когда из дома послышались панические крики и Кэйлин отстранилась от брата, выглядела она уже совсем как раньше. И даже запах смерти исчез.

Эван и Кэйлин пришли из сада вместе. В газетах появились заголовки вроде «Чудесное спасение» и «Вернувшаяся с того света». Кэйлин надавала кучу интервью, пыталась объяснить, что ничего не помнит и не сбегала из дому. Про рыбаков она молчала, про водителя, не заметившего ран и запаха разложения, тоже.

А Эван мрачнел с каждым днем. Однажды он рассказал ей о своих снах, в которых человек с развязанными шнурками на кроссовках говорил о Кэйлин – о том, что она умерла, но вернется, что будет умирать и возвращаться, и снова умирать.

И это действительно случилось: Кэйлинна Нод умерла через пару дней. И с тех пор не переставала этого делать.

* * *

Не то чтобы он был кем-то особенным – человек, от желания которого все пошло наперекосяк. Его звали Джон, или, может быть, Джек, и фамилия его была незапоминающаяся, словно приехал он издалека, и предки его были из страны вроде Гилики или Княжества Морь. Работал он охранником в маленьком городском университете – честно говоря, не лучшая работа. Платили скромно, зато напрягаться не приходилось, и Джон видел множество человеческих лиц. Поначалу они казались разными: каждый человек светился уникальностью. Но потом архитекторы, учителя, бухгалтеры, юристы слились в сплошную массу: когда начинаешь видеть только руки и пропуска, пропуска и руки. Заусенцы, шрамы, ядовито-красный и черный маникюр, кольца, пятна от ручки… Так случилось и с Джеком.

Однажды, когда проходная пустовала, к турникетам подбежала девушка. Полы ее распахнутого плаща хлопали как крылья: для нынешней погоды одежда была слишком теплой, но Джек не успел обратить на это должного внимания. Так вышло, что именно в ту секунду он вспомнил о своем детстве, – очень эта девчонка напомнила ему старую знакомую – и совершил неосторожность. Ту самую, из-за которой девчонка поскользнулась буквально на ровном месте и неудачно упала прямо в готовящийся захлопнуться турникет.

Стены, створки и автомат пришлось долго отмывать. А Джек – или, может быть, Джон – ушел с работы. И отправился на север.

* * *

После того как Кэйлин в буквальном смысле расплющило, родители перестали ее замечать. Они могли столкнуться с ней в коридоре, рассеянно сказать «Привет», за ужином поинтересоваться, как дела в университете, или выгнать ее из ванной. Но если Кэй не было поблизости, – она сама проверяла, подслушивая за углом, – родители считали, что их дочь погибла. Когда мать начинала плакать, Кэйлин старалась тут же появиться в поле ее зрения. Тяжело было видеть, во что горе превратило близких ей людей.

А вот Эван, как ни странно, никогда не забывал, что в доме живет исполняющая желания сестра, которая теперь частенько играет роль трупа в какой-нибудь подворотне или на дороге. И когда он напоминал маме и папе о том, что пора бы навестить дочку, они не бежали на кладбище, а тут же спускались в подвал. Кэйлинна не стала возвращаться в свою старую комнату: теперь все там казалось до такой степени фальшивым и ненужным, что она не могла заснуть. Впрочем, она и так почти не спала – потребность в отдыхе была скорее привычкой. Равно как и еда.

Университет она тоже посещала по привычке – иногда даже тихо сидела на лекциях. Ее все равно никто не замечал…