Глава 2

Сначала Сиаре показалось, что Том разыгрывает ее, как прежде.

Как-то он целое лето доказывал ей, что умеет разговаривать с коровами. Всякий раз, когда они проходили мимо пасущегося стада, он останавливался поболтать с ними и «переводил» Сиаре их беседу.

– Блю говорит, что сегодня будет дождь, но Нелли считает, что Блю несет чепуху. Что ты говоришь, Нелли? Сиара очень красивая сегодня? Согласен, я и сам это заметил.

Сиара смеялась и шутливо толкала Тома, а счастье бурлило в ее груди от того, с какой лаской он смотрел на нее, от того, что он считал ее красивой.

Но сейчас в его глазах не было ни смеха, ни ласки. Сиара почувствовала, как ее накрывает волной паники.

– Продаешь Лохмор? Ты серьезно?

Том посмотрел в окно на регулярный парк, окружавший замок, и кивнул.

– С моей работой я вряд ли смогу часто сюда приезжать, так что не имеет смысла его оставлять.

Его голос был бесстрастным, как будто продажа Лохмора была ничего не значащей формальностью.

Сиара подошла к столику, чашка танцевала и звенела у нее на блюдце, когда она наливала себе еще чаю. Ее и саму чуть не шатало от того, с какой легкостью и равнодушием он отказывался от Лохмора, но она не могла допустить, чтобы Том заметил, как она расстроилась.

Лохмор был для нее всем. Ее детство в Дублине было грустным и одиноким, а тут она чувствовала себя окруженной вниманием, и не только со стороны дедушки и бабушки – вся прислуга в Лохморе относилась к ней как к родной. И здесь она в первый раз влюбилась… В того самого мужчину, который теперь готов пустить с молотка замок ее детства. С этим мужчиной она потеряла девственность и зачала ребенка, здесь, в Лохморском лесу, который он теперь так равнодушно собирается продать.

Сиару душили гнев и страх, и она постаралась сделать глубокий вдох, чтобы немного успокоиться. В конце концов ей это удалось.

– Лохмор – ваш родовой замок. Ты не можешь продать его.

Том с болью взглянул на нее, подошел к дровнице, чтобы подбросить поленьев в затухающий огонь.

– Нет смысла сохранять замок, в котором не собираешься жить.

Сиара попыталась забрать у него полено.

– Давай я, – коротко сказала она.

Она тянула полено на себя, но Том его не отпускал.

– Я вполне способен разжечь камин, – сказал он.

– Это не твоя работа. Дай мне.

– Не путай меня с моим отцом.

У них и раньше бывали такие стычки. Но тогда Том не был таким решительным, теперь в нем появилась твердость. Сиара кинула полено в огонь и отступила. На самом деле она не знала, как себя вести. Теперь он был герцогом. Она должна уважать его решения. Но она была так напугана и подавлена, что не удержалась и дала выход своему раздражению:

– Ты сейчас загасишь весь огонь, ты же его совсем завалил. Поставь поленья шалашиком.

– Повторяю, я вполне способен разжечь камин, – сказал он, усмехнувшись.

Сердце взмыло у нее в груди.

Том всегда был неотразим, когда улыбался. В его глазах появлялись серебряные искорки, а сияние его улыбки заставляло забыть все печали и заботы этого мира. Но сегодня это было похоже на секундную вспышку, и Том снова повернулся к огню.

Сиара прислонилась к теплому мрамору камина и смотрела, как он ворочает поленья каминными щипцами.

– Ты сломаешь жизнь всем этим людям, если продашь Лохмор.

Том повернул к ней голову и почти прошептал:

– Я все равно продам его, Сиара.

Она вздрогнула от его слов, но еще больше – от воспоминания о том, как его шепот щекотал ей ухо, когда двенадцать лет назад на этом самом месте Том говорил ей, как много она значит для него, как он ее любит. А она смеялась от этой нежной щекотки и не решалась ему поверить.

Сиара отошла от камина, стараясь не ступать на старинный персидский ковер своими тяжелыми, не очень чистыми рабочими ботинками, подошла к окну и грустно посмотрела на аккуратно подстриженные деревья. Все лето она трудилась тут от рассвета до заката, стараясь восстановить парк таким, каким, судя по садовым книгам, он был сорок лет назад, пока его не перепланировали, уничтожив половину растений. Что будет с замком и его уникальным парком и садами при новых хозяевах?

Неужели его мать и сестры не возражали против продажи? Они всегда проводили здесь лето и встречали Новый год, и вообще были очень привязаны к Лохмору. Его мать была высокомерной женщиной и сводила свои контакты с прислугой к минимуму, но ее преданность Лохмору была видна в том, с какой любовью и тщательностью они с покойным герцогом осматривали весь замок при каждом визите, заглядывали в самые отдаленные уголки, внимательно выискивали малейшие признаки разрушения и немедленно отдавали распоряжения о ремонте.

– А что думает твоя семья?

– Я еще не говорил им. Скажу на Новый год. – Том умолк, хмуро что-то обдумал, потом нервно кашлянул и добавил: – Крупная международная сеть отелей выразила свою заинтересованность в приобретении Лохмора.

– Лохмор превратят в гостиницу? – ахнула Си-ара. – Они же погубят замок! Я сто раз видела такое по всей Ирландии. Конференц-центр, поле для гольфа, пара бунгало – и от замка ничего не останется! Неужели ты хочешь ему такого будущего?

– Все меняется, Сиара, ничто не остается прежним. Но я уверен, кто бы его ни купил, новый хозяин отнесется с интересом и уважением к истории Лохмора.

– А я вот в этом не уверена. И что будет со слугами? Они всю жизнь работали на твою семью.

Том раздраженно махнул рукой.

– Для этого я и приехал – хочу сам им все объяснить. И я сделаю все возможное, чтобы новые владельцы сохранили весь штат.

– Работа в Лохморе – это не просто работа, это образ жизни. У многих тут работали и отцы, и деды, и даже прадеды. Они служили твоему отцу и твоему деду. Для них Лохмор и Бенсоны – неразделимы.

Том посмотрел на нее так, будто она жгла его раскаленными каминными щипцами.

– Завтра утром я встречаюсь со старшей прислугой, после этого соберу всех остальных и все объявлю. Покупатель хочет оформить сделку как можно быстрее.

– Дай им хоть Рождество отметить спокойно! Разве ты не можешь объявить им потом?

– Нет. Лучше, чтобы все узнали как можно раньше и имели время обдумать сложившуюся ситуацию. – Он развернулся и пошел к дверям. – Мне надо работать, пойду заберу ноутбук из машины.

– Я думаю, Стивен уже принес твой багаж. – Сиара проскользнула перед ним. – Пойду узнаю, куда он отнес ноут. Наверное, в библиотеку.

Она уже потянула ручку на себя, когда Том уперся в дверь ладонью.

Сиара застыла спиной к нему. У него был какой-то новый, незнакомый ей одеколон. Но все остальное было прежним – и бабочки, порхавшие в ее животе, и подгибающиеся колени, и тепло, разлившееся по всему телу…

– Почему ты так себя ведешь? – раздался за ее спиной мягкий голос.

Сиара медленно обернулась. Ей стоило огромного труда не протянуть руку, не погладить его по щеке, шершавой от легкой вечерней щетины, не провести пальцами по губам.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты все стараешься делать за меня. Каждую мелочь, которую я способен сделать сам.

Она поколебалась, но потом все-таки задала вопрос, который вертелся у нее на языке:

– Ты продаешь Лохмор из-за… Это как-то связано с тем, что было между нами?

Том сделал всего шаг назад, но этого было достаточно, чтобы она снова смогла дышать. Его рот напрягся.

– С чего бы это?

Двенадцать лет назад, когда Сиара узнала, что беременна, после того как прошел первый шок, у нее появилась наивная надежда, что у них все получится. Она догадывалась, что это будет нелегко – в конце концов, им было только восемнадцать, и у каждого были свои мечты и амбиции. Но самой наивной ошибкой было то, что она совершенно забыла о разнице в их положении. Они были из разных миров, и их семьи никогда не одобряли их взаимную симпатию.

«Знай свое место! Не забывайся!» – вечно твердила ей бабушка. Это сводило Сиару с ума, так же как и манера родных Тома полностью ее игнорировать. Она была служанкой, и ей постоянно напоминали, что она не должна заговаривать с хозяевами, если они не обратились к тебе первыми, и сразу же выходить из комнаты при появлении кого-то из Бэйнсвортов или их гостей.

Когда Том приглашал ее на какой-нибудь праздник в замке, его родители не скрывали своего недовольства, а сестры явно чувствовали себя неловко в компании прислуги. И не только у их семей эта дружба вызывала недоумение. Однажды вечером, когда в замке устроили концерт, Сиара случайно услышала разговор подруг герцогини:

– Что она о себе думает? Вы слышали ее простонародный говор? Можно подумать, Бенсоны будут общаться с прислугой!

Никто, кроме ее матери, так никогда и не узнал, что они с Томом были больше, чем друзьями. Они договорились хранить их отношения в секрете. Сначала Сиаре это нравилось, но потом, когда они стали ближе, ей стало неприятно лгать и прятаться, как будто их любовь была чем-то постыдным.

В тот день, когда она рассказала Тому о своей беременности, а он сбежал, Сиара улетела домой в Дублин первым самолетом, не в силах выносить дальнейшее унижение. Тянущая боль в животе началась уже над морем.

Как только она переступила порог дома, мама сразу поняла, что с ней что-то не так. Она повезла Сиару в больницу и всю дорогу держала дочь за руку. Это до смерти напугало ее – Морин Кейси не была склонна к таким проявлениям нежности, и Сиара поняла, что ее дела плохи.

В больнице врач, молодой мужчина с усталыми глазами, сказал ей, что у нее выкидыш. И только тогда Сиара призналась матери, кто был отцом ребенка. Та вспыхнула, в отчаянии посмотрела на дочь и, смешивая английские слова с ирландскими и давясь злыми слезами, разразилась яростным монологом, из которого Сиара с трудом, но определенно поняла, что тридцать пять лет назад, когда ее матери было столько же, сколько ей сейчас, они с отцом Тома были влюблены друг в друга. А потом она случайно прочитала в газете о помолвке герцога Бэйнсвортского с леди Селеной Филипс. Она кинулась к телефону и позвонила своему возлюбленному в Бэйнсворт-Холл. Тот был искренне удивлен ее звонком, сказал, что у него есть обязательства перед семьей, что он должен жениться на девушке своего круга и все никак не мог поверить, что Морин не понимала с самого начала, что у них нет будущего.

Через два года она тоже вышла замуж после скоротечного романа, но муж оставил семью, когда Сиаре был всего годик. Джек и Мэри Кейси не одобряли брак дочери, поэтому маленькая Сиара не знала ни бабушки, ни дедушки.

Ее детство было одиноким. Мать много работала, а Сиара целыми днями была предоставлена самой себе. Когда по вечерам Морин возвращалась домой, то была слишком усталой, чтобы поговорить или поиграть с Сиарой. Они вообще были не особо близки. То признание в больнице фактически так и осталось единственным откровенным разговором матери и дочери.

Теперь Сиара смотрела на Тома и впервые спрашивала себя, чем были их отношения для него. Слабая обида еще ворочалась у нее в душе, но на самом деле ей было просто очень жаль их прежних – восемнадцатилетних, глупых, наивных.

– Ты двенадцать лет не появлялся в Лохморе.

Том нахмурился.

– У меня было много дел.

Сиара о многом сожалела в своей жизни, но больше всего о той ночи, когда Том пришел к ней в спальню, бледный и нерешительный, и она сама бросилась к нему на шею. Конечно, теперь они не решатся заговорить об этом, но Сиара не могла забыть, насколько близки они были когда-то… Два наивных подростка, которые так сильно обидели друг друга.

– Тогда в Дублине… я была очень расстроена.

На щеках Тома вспыхнули красные пятна.

– У тебя были все основания.