"Она строптива – но и я упрям.
Когда же пламя с пламенем столкнутся,
Они пожрут всё то, что их питало".
Уильям Шекспир
Извозчик ожидал мистера Рэнделла прямо напротив здания суда.
Джентльмен галантно подал Амелии руку, помогая подняться на приступок, сам же, оглядевшись по сторонам, ловко заскочил внутрь и сел напротив дамы, снимая с головы цилиндр.
Некоторое время оба молчали, безотрывно и предельно сосредоточенно глядя друг на друга, словно в этом был скрыт какой-то тайный замысел. Изредка Томас проявлял слабость, его губ касалась хитрая полуулыбка, на что мисс Говард иронично усмехалась и отводила взгляд. Экипаж немного трясло, особенно на поворотах. Топот копыт и звуки суетливого Лондона то и дело пробирались внутрь, но совершенно не привлекали внимания присутствующих.
Томас невольно скользнул пальцами по набалдашнику трости в виде головы орла, сжав его пальцами, будто бы нервничал. Амелия приметила этот с виду безобидный жест и решила-таки окончить немое противостояние.
– Интересная вещица. Подходит вам…
– Оу, – Рэнделл бросил короткий взгляд на трость. – Она принадлежала моему отцу. Дорога как память.
– Вы сказали "принадлежала"? – без тени смущения продолжила беседу леди.
– Да, он, к моей величайшей скорби, умер, когда я был совсем ребёнком, – весть была удручающей, но джентльмен давно примирился с ней, так что сообщил сей факт почти без эмоций.
– Прошу меня простить, – несмотря на сдержанное поведение собеседника, всё же извинилась Амелия.
– Пустое, мисс Говард, это было давно, – мягко улыбнулся мужчина и тут же перевёл тему. – Позвольте узнать, что произошло между вами и детективом Байроном?
Амелия неожиданно вздрогнула, распрямив спину, словно кто-то с силой рванул шнуровочные ленты, затягивая корсет. Томас нахмурился и медленно моргнув, отрицательно покачал головой. С его тонких, но ярко очерченных губ сорвался досадливый вздох.
– Простите мою бестактность… Англия, никак не привыкну.
Говард понимающе кивнула, с интересом прошлась взглядом по виноватому лицу мужчины, а затем чуть наклонилась вперёд, ловя его взор.
– И как сильно мы отличаемся от вас? – с любопытством спросила она, широко улыбнувшись.
В карих глазах внезапно зажегся огонёк страстного обожания жизни, потерянный в разговоре с судьёй.
Рэнделл задумался, чуть поджав губы. В этот момент экипаж остановился и кучер несколько раз стукнул по крыше кулаком. Томас звучно выдохнул, его улыбка озарила полумрак кареты лучистым обаянием. Мужчина подался навстречу даме, опираясь обеими руками о трость.
– Знаете, мисс Говард, англичане отличаются от американцев, американцы от французов, французы от англичан. Но вы… отличаетесь от всех…
Его голос понизился до еле различимого шёпота. Амелия неосознанно облизнула губы, чувствуя легкое колебание воздуха от близости дыхания джентльмена.
Их притяжение было слишком очевидным, но ещё более ясно во взглядах господ читалось желание продолжить эту будоражащую воображение партию, пробуждающую у обоих дух авантюризма.
– Изящность намёков явно не самая сильная сторона американского народа, – иронично подметила леди.
Томас заразительно рассмеялся.
– Я бы даже сказал, она полностью у нас отсутствует. Но, как меня заверил Алан, вы высоко цените открытость и прямолинейность, хотя являетесь самой таинственной загадкой Лондона…
Теперь смех Амелии заполнил тесное пространство, отражаясь от стен звонкими переливами маленьких серебряных колокольчиков.
– То, что мистер Линч и господа ему подобные не в силах познать тонкости женской души, вовсе не делает меня особенной.
– Вы правы… – согласно кивнул Рэнделл. – Вас делает особенной совершенно другое…
– Милое личико, смею предположить? – иронично ухмыльнулась Амелия, всем своим видом давая понять, что подобными комплиментами собеседник собственноручно роет себе могилу.
Томас сощурился. Слегка опущенные внешние уголки глаз очертила сеточка мелких, милых морщинок. Они нисколько не портили внешность джентльмена, напротив, наделяли его мимику особой живостью. Затем мужчина откинулся назад, пристально глядя на даму. Выдержал паузу, а когда заговорил, его голос прозвучал слишком резко, почти без смазанного американского акцента.
– Острота ума. Смелость и дерзость, свойственная юнцам, при этом не переходящая грани приличия. Сила духа. Жёсткость нрава. Самодостаточность, которой могли бы позавидовать многие мужчины, – Рэнделл чуть вскинул бровь и вновь улыбнулся, теряя напыщенную серьёзность, с которой до сих пор перечислял достоинства мисс Говард. – И да, вы невероятно красивы, нет никакого смысла это отрицать. А теперь идёмте пить чай?
Амелия смотрела на мужчину с неприкрытым удивлением и явной заинтересованностью, куда более глубокой, нежели банальное любопытство. Очевидно, Томас Рэнделл смог очаровать неприступную гордячку, и вовсе не оттого что минутой ранее польстил её самолюбию. Было в этом джентльмене нечто особенное, манящее и такое знакомое… К тому же американец продемонстрировал невероятную проницательность, смелость суждений и прямоту взглядов. Он не боялся говорить то, что думает, вслух, как и сама Говард. Ловко жонглировал словами, был способен вычленять недостатки собеседника, его скрытые достоинства и, несомненно, умело этим пользовался. Подобные качества, безусловно, импонировали Амелии. Не говоря уже о соблазнительной внешности мужчины, неидеальной и именно поэтому такой соблазнительной.
– Не боитесь слухов? – готовясь покинуть экипаж, уточнила Амелия.
Рэнделл встал первым, резво выскочил на улицу и подал девушке руку, придерживая дверцу. В его ладонь почти сразу легли тонкие пальцы, причём без перчатки. Мужчина сжал их крепче и, стоило Говард показаться снаружи, проникновенно посмотрел ей в глаза – сейчас они были почти на его уровне.
– Сочту за честь, если моё имя будет запятнано вашим…
Амелия довольно улыбнулась и спустилась наземь. Она ничего не ответила, зато красноречиво взяла джентльмена под руку, окинув взглядом здание ресторана – пара прибыла в одно из самых дорогих мест в Лондоне.
За непринуждённой беседой пролетело почти два часа. Томас рассказал, что занимается крупными поставками льна, хлопка и шёлка. Алан Линч планировал открыть в Лондоне элитное ателье и сделал Рэнделлу предложение, от которого американец не смог отказаться. Как оказалось, на самом деле мужчины были знакомы не более полугода, но весьма сблизились, пока вели переговоры. Томас также признался, что Лондон его не впечатлил, но он бесконечно влюбился в Эдинбург. Амелия была немногословна, она больше слушала, нежели рассказывала о себе. Но упомянула, что одной из самых глубоких её страстей является литература.
Американец больше не поднимал тему инцидента в здании суда, свидетелем которого стал. Говард была ему благодарна за тактичность и по-настоящему приятно проведённое время.
Когда молодые люди вышли на улицу, мужчина предложил леди свой экипаж, дабы тот доставил её домой. Амелия вежливо отказалась.
– У меня в Лондоне ещё дела, но я премного благодарна за заботу.
– Уверены, что моё сопровождение не понадобится? – учтиво спросил Томас, не желая прощаться столь скоро.
– Абсолютно, мистер Рэнделл.
– О, прошу, столь официальное обращение разбивает мне сердце! Томас, просто Томас…
Амелия загадочно улыбнулась и утвердительно кивнула.
– Я увижу вас снова? – протягивая леди руку, оставляя на женских пальцах чувственный поцелуй, спросил американец.
– Лондон не так велик, как может показаться, – мягко ответила Говард, не спеша разрывать прикосновение. – Думаю, мы ещё свидимся.
Рэнделл чуть более ощутимо обхватил хрупкую ручку, в последний раз коснулся проникновенным взглядом миловидных черт и отступил на шаг назад в прощальном поклоне.
– А пока я сохраню ваш образ в своих воспоминаниях. Даже если вы будете против.
– Я не против, Томас… – словно пробуя имя джентльмена на вкус, без улыбки, ответила Говард.
Рэнделл сел в карету. Воздух рассёк хлыст, лошадь дёрнулась и экипаж тронулся, оставляя девушку один на один с не знакомыми прежде ни её сердцу, ни разуму чувствами.
"Вот видишь ты, не мы одни несчастны,
И на огромном мировом театре
Есть много грустных пьес, грустней, чем та,
Что здесь играем мы!"
Уильям Шекспир
В редакцию Амелия вошла, вновь придавленная к земле тяжестью обстоятельств, в которые угодила с пьяной руки отца. Сегодня здесь было куда спокойнее, нежели в прошлый раз, сказалось окончание рабочего дня. Джозеф сидел в главном помещении спиной к двери и, бурно жестикулируя, эмоционально спорил с коллегой.
– Если мы это напечатаем, то посеем панику! – повысив голос, заявил журналист.
– Люди должны знать, что на самом деле творится на Брод-Стрит, это сплотит их! – столь же резко отозвался мужчина, стоящий у окна.
– Сплотит? Нет, друг мой, напротив! Это лишь усугубит ситуацию! Ты слышал, что болтают в высших кругах? Что Брод-Стрит стоит выжечь дотла вместе с заболевшими!
– Прошу прощения, – нарушая беседу, подала голос Амелия, но лишь оттого, что собеседник Фостера её заметил.
Джозеф обернулся. Несколько секунд на его лице ещё царило возмущение, но вскоре взгляд смягчился, а уголки губ дрогнули, даря любовнице тёплую улыбку.
– Мисс Говард, какой приятный сюрприз. Вы, должно быть, по поводу рукописи? – поднимаясь на ноги, весьма правдоподобно играя роль всего лишь знакомого, журналист бросил многозначительный взгляд в сторону коллеги. Тот понимающе кивнул и, прихватив со стола шляпу, направился к выходу.
– Подумай над моим предложением, Фостер! Мисс… – учтиво поклонившись даме, мужчина покинул помещение.
В комнате остались только Амелия и Джозеф. Джентльмен сразу же подошел к возлюбленной, накрывая своими ладонями её плечи.
– Как прошло с судьёй? – с участием поинтересовался он, вглядываясь в глаза Амелии.
Она молчала.
– Ну же, неужели старый хрыч отказался дать отстрочу?
– Можно сказать и так, – почти шёпотом ответила Говард.
– Чёрт возьми! – Фостер тяжело вздохнул и, отступив назад, прикрыл глаза рукой, давя большим и указательным пальцами на глазницы. – И сколько у нас времени?
– В письме было указано: "по истечении недели". Но два дня мы уже потеряли, – обречённо заключила леди.
Фостер, почувствовав, что девушка что-то недоговаривает, перестал мерить шагами кабинет и остановился прямо напротив неё, глядя с подозрением.
– Я должен знать что-то ещё?
Он испытывал сильнейшее желание прикоснуться к хрупкому стану своей музы, прижать её к груди, втянуть в лёгкие сладковатый аромат шёлковых волос. Но застывшее лицо Амелии, не выражающее ничего, кроме горечи, останавливало журналиста.
– Ты сама не своя. Прошу, не молчи. Я скор на выдумку закрученных сюжетов, – попытался разрядить обстановку джентльмен.
Говард зажмурилась, шумно выдохнула, силясь привести мысли в порядок.
– Амелия, да ради всего святого, что произошло?
Теперь Джозеф действительно нервничал. Он хорошо знал женщину, которую любил: судья не только отказался продлить ссуду, случилось нечто ещё.
– Байрон предложил мне стать его любовницей в обмен на полное закрытие долга, – холодно произнесла леди. – Я отказалась и была весьма неучтива. Теперь судья наверняка потопит меня, как жалкую лодчонку. А вместе со мной ко дну пойдёт сестра и, так уж вышло, ты…
– Я? – непонимающе нахмурился журналист, но страха и даже волнения на сей счёт он не испытал.
– Питер Байрон в курсе, что мы любовники. Он открыто обмолвился об этом. Я не стала лгать.
Повисла пауза. Фостер отошел к окну, задумчиво глядя на проезжающие мимо экипажи. Амелия присела на стул, где прежде сидел журналист. Время потекло неспешно, угнетая тихим шагом секундной стрелки часов, висящих на стене.
Ситуация была непростой, никто в Лондоне не хотел затевать спор с судьёй. Но бросить любимую женщину в столь щекотливом положении Джозеф не мог.
– Послушай, – мужчина обернулся глядя на Амелию, заговорив при этом чётко и твёрдо, – раз у нас всего пять дней, и нет времени на то, чтобы плести интриги вокруг нового имени, я опубликую роман под своим.
– Но, Джозеф, если роман провалится, твоя репутация окажется под ударом, – тут же запротестовала Говард.
Джентльмен заметил взволнованный блеск в глазах любовницы, напряжённую морщинку меж бровей и то, как дрогнули хрупкие плечи. В груди тёплой волной разлилась нежность.
Фостер чуть заметно улыбнулся собственным мыслям: как бы Амелия ни старалась держать его на расстоянии, нередко проявляя полное равнодушие, он всё-таки был ей небезразличен.
Сорвавшись с места, Джозеф в два шага оказался подле леди, присел на колени у её ног и взял в свои ладони маленькие ручки с длинными, "фортепианными" пальцами.
– Твой роман хорош, очень хорош, Амелия! Я читал его и знаю, о чём говорю! Но даже если что-то пойдёт не так, об этом забудут уже через пару месяцев. Не волнуйся обо мне, милая…
– Да, забудут, если не вмешается Байрон, – вымученно усмехнулась леди. – А он не стерпит! Он обязательно влезет в это дело!
Фостер тяжело вздохнул. Затем поднёс к губам руки возлюбленной и прикрыл веки.
– Но другого выхода у нас нет, – спокойно произнёс мужчина некоторое время спустя. – Так что подготовь рукопись, я заеду за ней завтра утром. Возьму пару отгулов, перепишу своей рукой и отдам издателю. Верь в меня! Верь в себя, в нас, и всё получится.
Амелия, колеблясь, согласно кивнула. Джозеф был прав в одном – при сложившихся обстоятельствах выбора особо не было.
Спустя пару часов Говард вернулась в поместье. Ещё не успев снять шляпку, она услышала исполненный трагизма плач младшей сестры. Мэри была в гостиной, вокруг неё, точно наседка, суетилась Лиззи, подавая то чистые платки, то воду в стакане.
– Что случилось? – холодно спросила старшая Говард, проходя в комнату.
Она и так была на грани, а тут ещё сестрица решила устроить спектакль! Порой Амелия сомневалась, что их с Мэри связывало кровное родство, больно взбалмошной и, что греха таить, глуповатой была эта белокурая девица.
– Амелия! – зашлась воем Мэри и кинулась сестре на шею. – Амелия, я умру старой девой! Никто больше меня не полюбит! Я никого не смогу полюбить… О, Чарльз!
Говард вопросительно посмотрела на служанку, которая лишь растерянно пожала плечами. Тогда, взяв Мэри за запястья, леди сняла с себя её руки и попыталась поймать взгляд раскрасневшихся глаз.
– Быть может, ты, дорогая сестрица, перестанешь реветь раненой медведицей и объяснишь, в чём, собственно, дело?
Но юная мисс лишь драматично закатила глаза, прижав ко лбу тыльную сторону ладони и, отойдя от Амелии, рухнула на кушетку, продолжая плакать.
– Лиззи? – требовательно обратилась к прислуге хозяйка.
Та, поначалу замешкав, таки смогла преодолеть врождённую трусость и рассказала, что знала сама.
– Около часа назад к нам приезжал мистер Уитмор, Чарльз Уитмор. Он был страшно расстроен и зол на своих родителей. Вывел мисс Мэри на прогулку, но дальше крыльца они не ушли. Миледи вернулась домой вот… – Элизабет указала на всхлипывающую девицу рукой, – в таком состоянии.
Амелия напряжённо сощурила глаза, бросила колкий взгляд на сестру, затем вернула внимание служанке, безмолвно приказывая продолжать. Она наверняка знала о таланте Лиззи оказываться в нужное время в нужном месте. Вдобавок ко всему её служанка обладала почти сверхъестественным слухом.
О проекте
О подписке