Глава 2

Ночи в Кронберге тихие – полагала Офелия, рассчитывая, наконец, выспаться. Однажды ей уже доводилось бывать здесь, но так давно, что воспоминания о поездке практически стёрлись из памяти. Отец не любил эти места и всякий раз, когда речь заходила о вилле, начинал нервничать. Офелия не знала причин его столь явной неприязни, а спрашивать не решалась, опасаясь разгневать. Пол и без того видел в каждом слове и действии дочери подвох. Он был до абсурда мнительным, помешанным на контроле, человеком. От того не позволял Офелии и шага ступить без разрешения, при этом практически не интересуясь делами и успехами дочери, что нередко её задевало. Ведь, в отличие от своих сверстников, она не помышляла о подростковых глупостях и была прилежна во всём.

Нарушения сна изводили наследницу с раннего детства, и никакие ухищрения, будь то строгое соблюдение режима или приём лекарственных препаратов, не способствовали улучшению. Она часто просыпалась глубоко за полночь, а после не могла уснуть до утра, терзаемая необъяснимой тревогой. Лишь Адмон, знающий о проблемах сестры и искренне за неё беспокоившийся, мог унять мешающее сну смятение. Рядом с братом Офелия всегда чувствовала себя в безопасности.

Стрелки часов сравнялись на цифре «три», когда за окном пронзительно закричала сова. Офелия испуганно распахнула глаза, теряясь в незнакомом пространстве. К счастью, быстро осознала, что находилась в загородной резиденции опекунов. Помогла бронзовая люстра, которую девушка долго рассматривала перед сном.

Страх отступил. Ему на смену пришла горькая досада, нахлынувшая волной, смывшей надежду на то, что смена обстановки поможет избавиться от бессонницы.

Адмона в комнате не оказалось, по-видимому, ушёл к себе, как только сестра заснула. Однако аромат его цветочного парфюма, с оттенками спелых яблок и изысканной кислинкой, всё ещё витал в воздухе.

Офелия опечаленно вздохнула. День выдался трудный, ночь обещала поглотить последние силы, а утро внушало страх перед грядущим. Привычный уклад жизни рухнул, освободив подростков от затворничества, в котором они, следуя воле отца, провели большую часть отрочества и юности. И вроде бы славно – открывшиеся горизонты манили, будоражили воображение, но неизвестность пугала и весьма оправданно – цветы, выросшие в тепличных условиях, слишком уязвимы и зачастую не способны выжить в дикой среде.

В ночную тишину вклинился до дрожи неприятный скрип. Офелия настороженно огляделась, но «накрутить» лишнего не успела – источник звука обнаружился быстро: внешняя створка деревянного окна была не заперта и слегка покачивалась на ветру. Странно, ведь перед сном Офелия проверяла – всё было надёжно заперто. Возможно, Адмон перед уходом счёл, что в комнате слишком душно?

Выбравшись из-под одеяла, девушка направилась к окну, приподнялась на цыпочки, пытаясь дотянуться до щеколды, но вмиг позабыла о своём намерении, заметив мерцающий огонёк в оранжерее, будто кто-то бродил внутри с горящей свечой или неисправным фонариком. Опустившись на ступни, она нависла над подоконником, силясь различить в сгустившейся темноте размытые тени, плавно скользящие по мутному остеклению зимнего сада. Рифленая поверхность витражей преломляла свет и искажала пространство, создавая пугающий образ: то ли долговязого человека с несоразмерно длинными руками и маленькой головой, то ли покосившегося растения с ниспадающими вдоль ствола ветвями, подобно дряхлой плакучей иве.

Огонёк неожиданно угас, и старое строение погрузилось во мрак, лишив возможности не только узнать, кто мог скрываться в его стенах, но и увидеть что-либо снаружи. Офелия напряжённо сощурилась, вглядываясь в темноту, кляня в сердцах сову, которая снова принялась тревожно кричать из глубин леса. Вдруг дверь оранжереи, заскрежетав, отворилась… Невольно подавшись вперёд, Офелия затаила дыхание, готовая вот-вот раскрыть тайну…, и тут оконная рама с грохотом захлопнулась, едва не ударив её по лбу. В испуге отпрянув, она по неловкости запуталась в тяжёлых складках портьер. Почудилось, будто нежные полотна атласа обратились ледяными руками, сжавшими тело в смертельных тисках. Пульс зашёлся в висках глухим барабанным боем. Из недр груди вырвался крик, пойманный чей-то горячей ладонью, накрывшей девичьи губы. Офелия неестественно выгнулась, стараясь высвободиться из пут, едва оставаясь в сознании от ужаса. Благо, до охваченного паникой сознания, вовремя добрался встревоженный голос Адмона:

– Эй, Фе́ли, тише, это я… Я… Всё хорошо, просто дыши…

Брат попытался дотянуться до стиснутых в кулаки пальцев сестры, но его усилия оказались тщетны – путь преграждали коварные занавески. В приступе гнева он дёрнул за ткань. Часть её, затрещав, сорвалась с серебристых крючков гардины. А следом Офелия безвольно упала в его объятия, уткнувшись лицом в грудь. Она дышала пугающе часто, словно загнанная лошадь, и казалось, вот-вот захлебнётся воздухом. Окажись с ней отец, помочь бы не смог. К тому же он всегда утверждал, что так называемые «панические атаки» дочери выдумка – жестокий и бессовестный способ привлечь внимание. Но Адмон был другим. Он знал Офелию лучше, чем себя самого. И ещё в раннем детстве дал слово, что никогда её не оставит.

– Не торопись… Слышишь? – ласково прошептал Адмон, нежно проводя рукой по шелковистым волосам близняшки. – Вдох через нос, выдох через рот. Давай. Только помедленнее…

– Я что-то видела… видела в маминой оранжерее, – сбивчиво забормотала она.

– Что именно? – озадаченно справился он, бросив взор в сторону унылого строения, практически не различая во тьме его очертаний.

– Не знаю… – наконец отдышалась Офелия, взглянула в охваченные тревогой глаза брата и виновато зажмурилась, позволяя увести себя в постель. – Наверное… показалось…

– Разберёмся завтра, – и не думая ставить под сомнения слова сестры, ответил Адмон, забираясь на кровать. – А теперь спи, я буду с тобой до утра.

* * *

Офелия проснулась от тихого щелчка дверной ручки, возвестившего об уходе брата. Дождь, наконец, прекратился, и солнце, пусть неохотно, время от времени скрываясь за тучами, всё же проникало в комнату сквозь незашторенное окно. Пытливый взгляд сразу подметил, что портьера, оборванная накануне, исчезла. Осмотрев спальню, Офелия обнаружила её аккуратно сложенной на стуле возле туалетного столика.

– И об этом тоже позаботился… – с теплотой улыбнулась она, оценивая, насколько пострадали петли и можно ли исправить содеянное своими силами.

Из коридора раздался бодрый голос Клайва:

– Дети, пора завтракать!

Было приятно услышать подобное. В родном доме они с братом обычно ели в одиночестве. По утрам отец обходился лишь чашкой чёрного кофе, а обедать и ужинать предпочитал в ресторане.

С Адмоном Офелия столкнулась на лестнице. Он, по своему обыкновению, дерзко ей подмигнул, застёгивая молнию на спортивной куртке до самого подбородка. В кухне-столовой их ждал накрытый на три персоны стол, а за ним – дядя Клайв, облачённый в забавный передник с цветочным узором. Он вертел в руках белую тарелку, сосредоточенно размышляя над тем, не забыл ли чего, но заметив на кухне пополнение, отложил ту в сторону и широко улыбнулся.

– Доброе утро! Я тут овсянку с ягодами и кедровыми орешками приготовил, а ещё тосты с арахисовым маслом пожарил – завтрак чемпиона!

Адмон криво усмехнулся. Офелия сконфужено поджала губы.

– Что, не нравится? – насторожился мужчина.

– У меня аллергия на орехи, – с усмешкой произнёс юноша и, не задерживаясь, направился в холл. – Пойду на пробежку.

– Могу пожарить яичницу… с беконом… – предложил Клайв, однако входная дверь уже хлопнула, оставив его без ответа.

Офелия поспешила к столу, надеясь своей приветливостью сгладить возникшую неловкость.

– Всё в порядке, не переживайте. Лично я очень люблю тосты с арахисовым маслом!

Клайв недоверчиво кивнул, но, бросив взгляд за спину девушки, вновь расплылся в приветливой улыбке.

– А вот и ты, соня! – радостно воскликнул он, – садись… пожалуй… сюда, – и указал на место рядом с Офелией.

– Я не спал, а был на прогулке… – ответил низкий грудной баритон.

Офелия обернулась, увидев на пороге молодого человека, показавшегося ей смутно знакомым. Он был несколько старше их с Адмоном, высокий, болезненно-худощавый, но немощным не выглядевший, со светлыми волосами, доходящими почти до острых ключиц, выгоревшими на солнце до бела бровями и непроницаемым взглядом серых, почти прозрачных глаз. Нервно переминаясь с ноги на ногу, словно ожидая разрешения присоединиться к трапезе именно от Офелии, парень вертел в длинных жилистых пальцах маленький металлический крючок, рассматривая гостью с особым участием. Впрочем, его заинтересованность могла ей всего лишь почудиться, поскольку выражение лица блондина не выдавало никаких эмоций.

– Ну что же вы, в самом деле?! – прервал затянувшееся молчание Клайв. – Не узнаёте друг друга? Офелия, это же мой пасынок Гамлет.

Глава 3

Гамлет ел молча, пока его единокровный дядюшка и отчим в одном лице болтал без умолку. С аппетитом уплетая овсянку, он предавался воспоминаниям о былых временах, когда семья Офелии гостила в Кронберге чаще.

– До беременности твоя мать обожала это место, – причмокивая произнёс он, посмотрев на Офелию. – Они с Полом проводили здесь каждое лето, даже если Руд не удавалось выбраться из города. Аврора могла часами пропадать в оранжерее, выращивала там какие-то травы и специи. А по вечерам угощала нас душистым чаем. Но её настоящей страстью были дикие красные пионы…

Офелия ощутила, как по спине пробежала стая колких мурашек. Она всегда по-разному реагировала на упоминание матери – иногда девушку охватывала невыносимая тоска, порой тёплая ностальгия, а случалось, что сковывал хладный ужас, природа которого ей была непонятна.

– Ну, и какие у вас, молодёжь, планы на день? – не сдаваясь, продолжал беседу Клайв, пусть та, очевидно, не складывалась.

– Почему родители перестали ездить в Кронберг? – спросила Офелия.

Новоявленный опекун задумчиво пожевал губами.

– Думаю, твоему отцу было слишком тяжело находиться здесь, после того как Аврора… – мужчина запнулся, подбирая слова, но вскоре закончил мысль, – покинула нас. Пол очень любил твою мать, а в Кронберге многое напоминает о ней.

– Как и о моём отце, – резко произнёс Гамлет, оттолкнувшись руками от стола, отчего металлические ножки стула противно лязгнули по кафельному полу. После чего поднялся на ноги и удалился в неизвестном направлении.

Офелия устремила на Клайва настороженный взгляд. Его лицо, ещё мгновение назад озаренное улыбкой, теперь осунулось, но не от боли или печали, а скорее в попытке скрыть истинную эмоцию, которая, тем не менее, читалась в его глазах, таких же пустоцветно-серых, как у племянника, – это был гнев.

– Помочь убрать вам со стола? – робко поинтересовалась Офелия.

– Не утруждайся, – мгновенно среагировал мужчина, вновь натянув на губы улыбку. Правда теперь она уже не казалась такой искренней и беззаботной.

– Тогда пойду, прогуляюсь по округе, если вы не против?

– Конечно, только глубоко в чащу не суйся. Места тут дикие, мало ли какой зверь бродит.

Лес действительно оказался нетронутым и тенистым. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густые кроны лип и дубов, ниспадая на землю редкими золотистыми столпами. Тишина, царившая здесь, казалась абсолютной и в то же время совершенно невозможной. Каждый шаг сопровождался особенным звуком: хрустом мелких веток под ногами, шелестом листвы, скрипом старой ольхи, в расщелине которой заблудился ветер. Мелодичные трели птиц то сливались в унисон, то начинали спорить друг с другом, создавая неповторимую симфонию. На её фоне рокот насекомых был едва различим, но бесспорно вносил свою лепту в несмолкаемое природное урчание.

Чаща дышала, подобно человеку, источая сложный аромат, собравший в себе сочность спелых ягод, терпкость диких трав, тепло нагретой солнцем смолы, тяжесть влажной земли, прелость залежавшейся листвы и сладкую гнилость разлагающегося животного под разлапистыми ветвями редко встречаемой здесь ели. Именно этот аммиачно-кладбищенский запах, странным образом вызывающий одновременно и тошноту, и голод, наводил на размышления о вечности против мгновения, пробуждая неистовое желание жить.

Миновав поваленную берёзу, местами одряхлевшую до влажных опилок, Офелия решила, что пора возвращаться, пока лес не поглотил её в своих чертогах. Повернув направо, она двинулась параллельно вилле и вскоре вышла аккурат к оранжерее.

При виде заброшенного, но всё ещё крепкого строения, местами покрытого мхом и пробивающимся изнутри плющом, сердце замерло. На грудь навалилось предчувствие чего-то безмерно важного и… неизбежного. Губы дрогнули, но не издали ни звука.

Словно зачарованная Офелия направилась к зимнему саду матери. Воспоминания о прошлой ночи кусали за пятки, но идти быстрее не получалось, будто кто-то удерживал её за подол, отчего каждый следующий шаг давался труднее предыдущего.

Вблизи оранжерея производила ещё более удручающее впечатление, нежели из окна спальни. Все её изъяны, будь то облупившаяся краска, следы ржавчины или треснувшие стеклянные панели, бросались в глаза с особой назойливостью. Однако более всего поражала массивная цепь на двери. Неужели кто-то всерьёз полагал, что подобные меры смогут помешать нежеланному проникновению? К тому же, разве внутри имелось что-либо ценное, нуждающееся в охране, кроме беспорядочно разросшихся цветов и годами гниющего мусора?

Подобравшись вплотную, Офелия приложила ладони к мутному стеклу, чувствуя тепло собственного дыхания. Сквозь грязь и зеленовато-иловые тени, удалось разглядеть очертания пышных кустов с налитыми, но ещё не распустившимися бутонами алых цветов, длинные стебли, отчаянно тянувшиеся к свету, сваленные в кучу мешки удобрений срок годности которых, вероятно, давно истёк.

– Хочешь зайти? – разорвал тишину низкий, хрипловатый голос.

Офелия отпрянула от стены, словно ужаленная пчелой, готовая броситься наутёк. Но, встретившись с пронизывающим до костей взглядом Гамлета, оцепенело застыла. Он стоял в тени раскидистого дуба, не слишком близко, но и недостаточно далеко, чтобы не представлять угрозы. Хладно-серые глаза внимательно следили за каждым девичьим вздохом и казались совершенно бездушными.

– Ну так что? Мне открыть дверь или будем дальше стоять и молча пялиться друг на друга?

Его бесцеремонная дерзость повергала в смятение скромную, благовоспитанную Офелию. Гамлет, несмотря на свою внешнюю утончённость и даже некоторую хрупкость, был слишком надменным и при этом совершенно невежественным. Клайв не ошибся: за завтраком Офелия действительно не узнала его племянника. Время, прошедшее с их последней встречи, давно похоронило детские воспоминания. Но, зная, насколько педантичной и требовательной была Руд, Офелия и помыслить не смела, что её сын может оказаться самым настоящим хамом.

– Пожалуй, обойдусь, – сдержанно, насколько позволяли обстоятельства, ответила она, засобиравшись в сторону дома.

Но Гамлет не дал молча удалиться, стремительно догнал и, взяв за плечо, заставил обернуться. Офелия не стерпела, строптиво дёрнула рукой, высвобождаясь из цепких пальцев, похожих на орлиные когти.

– Не трогай меня! – звонко воскликнула она.

– Зря ты сюда приехала… – надтреснуто произнёс он, и от его металлической хрипотцы воздух как будто бы замер. – Это место проклято, оно отнимает жизни…