Ткань – экстраординарная вещь,
в ней есть жизнь, ее нужно уважать.
Юбер де Живанши
С материальной точки зрения основе моды лежит производство ткани. В XXI в. уже не столь важно, из чего именно шьют одежду, ведь материалов, в том числе искусственных, огромное количество. Моду создают из всего: из алюминия и пластмассы, печатают на 3D-принтерах, используют переработанные отходы промышленности – в буквальном смысле от пластиковых бутылок до автомобильных шин. Так, например, самый влиятельный дизайнер современности, основатель бренда Vetements и креативный директор Balenciaga Демна Гвасалия (р. 1981) сшил юбку из автомобильного коврика и сумку в виде зеркала.
Но когда-то умение изготавливать обычный текстиль было уникальным навыком. Материалы, из которых он создавался, были редки и до́роги. Это само по себе было преградой для возникновения моды, ее территориального и широкого социального распространения, но одновременно – и стимулом для технических инноваций и социальных трансформаций. Поэтому я предлагаю совершить небольшой экскурс в текстильную историю Запада, которая является неотъемлемой частью не только истории костюма, но и современной моды. Нам предстоит выяснить, как и когда материальная и технологическая возможность в сочетании с возникновением определенных социальных условий и идей дали толчок для появления современного социального института моды.
Согласно немецкому социологу, философу и политическому экономисту Максу Веберу (1864—1920), темпы развития текстильной промышленности определили всё материальное прошлое Запада: сначала это была эпоха льна7; затем эпоха шерсти; и позже – эпоха хлопка, в которую появились первые фабрики. Но что касается роскоши, вожделения и моды, то вся их история в первую очередь связана с шелком. Узорные шелковые ткани использовались не только в одежде, они, по словам исследователя Лехович, «прочно связаны с другими отраслями прикладного искусства и архитектурой – их использовали для украшения интерьеров, отделки мебели и экипажей, изготовления костюма. Столь широкое распространение этого материала способствовало росту спроса, качества, и как следствие, – цены. Драгоценные узорные шелка ручной работы, выполненные в небольших количествах по рисункам знаменитых художников, ценились наравне с ювелирными изделиями»8, а потому были доступны только самым состоятельным заказчикам. И если смотреть на роскошь как на основной стимул развития торговли вплоть до Нового времени и даже позже, то скорее именно история шелка определила не только материальное, но и культурное прошлое Запада.
Западная наука постоянно пытается рационализировать, найти адекватное объяснение тем или иным явлениям социальной жизни. Однако в том, что касается истории торговли шелком и пряностями, которые составляли основное содержание торговли роскошью, начиная с древних времен и вплоть до XVIII—XIX вв., никакие рациональные объяснения интенсивности, популярности, значимости и влияния этой торговли не кажутся убедительными. Ничто, кроме странной человеческой способности делать из ничего с рациональной точки зрения не значащих вещей объект вожделения, не может служить достаточным обоснованием тому, на что готовы были пойти люди ради обладания этими вещами. Никакие доводы о том, что пряности способствовали более длительному сроку хранения продуктов, не объяснят, почему спрос на них был столь велик, что обладавшая монополией на торговлю корицей Голландская Ост-Индская компания получала прибыль в размере 2—2,5 тыс. %. Или почему ароматная гвоздика целые века была причиной жестокой эксплуатации и истребления малайцев, бешеной конкуренции, войн на суше и на море и одновременно в какой-то мере содействовала великим географическим открытиям. Но спрос создают люди, а люди явно не руководствовались рациональными доводами, считая потребление именно ароматной гвоздики символом роскоши и высокого статуса настолько важным, что оно стоило этих человеческих и материальных жертв. Трудно согласиться, что исключительно красота шелка и его способность спасать от паразитов были существенной причиной для того, чтобы люди пускались в опасные для жизни путешествия или толкали на разорение собственную семью или экономику всей своей страны ради вышитого куска материи. Дело в символическом статусе, в престиже того или иного предмета, наделяемого этими свойствами. Западные люди – настолько странные существа, что готовы убивать ради того, что символизирует избранность, престиж и статус. На Востоке люди просто соглашаются с тем, что кому-то может принадлежать право престижного потребления, а кому-то – не в этой жизни. Западный человек не таков, он гораздо более свободен и даже «диковат» в своей жажде обладания. И странным образом именно эта черта создала самую влиятельную цивилизацию мира. Одни и те же вещи могли быть частью механизма консервации общественных порядков на Востоке и, напротив, служить развитию и движению Запада.
Так, шелк был известен в Китае с IV тысячелетия до н.э., и вплоть до середины I тысячелетия до н.э. страна являлась монопольным его производителем. Причем использование шелка регулировалось при помощи очень точных правил. Примерно в течение тысячелетия право носить шелк принадлежало только императору и высшим сановникам. В эпоху династий Тан и Сун чиновников обязывали использовать определенные цвета шелка в соответствии со своими социальными функциями. Крестьяне не имели права носить шелк вплоть до династии Цин.9
И ведь никому в Китае не приходило в голову делать из этого проблему, менять социальный порядок. Совсем не так обстояло дело, когда шелк попал на Запад. Стоило только Западу заполучить этот материал, и его «беспорядочное» потребление стало причиной обрушения экономики Рима. Стоило европейцам раскрыть тайну производства шелка, – и уже в Высокое Средневековье шелковое дело становится одной из главных отраслей промышленности, дающей толчок тем техническим инновациям, которые вырвут человеческую цивилизацию из традиционализма в современный капиталистический, информационный мир.
Принято считать рационализм важнейшей из характеристик западной цивилизации, однако, на мой взгляд, западный человек, как и любой другой, совершенно иррационален и идеалистичен в своих мотивах, – начиная с его готовности к жертвам ради своей Веры и заканчивая вожделением бессмысленных вещей. Тем не менее эта нерациональность создала самую мощную и развитую цивилизацию в мире, изменившую или уничтожившую остальные.
Со временем механизация производства и, как следствие, массовая доступность привела если не к полной потере интереса к шелку, то по крайней мере к исчезновению его ауры избранности. В XXI в. за шелк уже никого не убивают, как и за пряности. Хотя подростки из неблагополучных районов могут убить за новую модель кроссовок Nike, а более «цивилизованные» люди готовы платить огромные деньги за ограненный кусок углерода, добываемый на территории ведения военных действий, средства от продажи которого идут на финансирование террористических движений, оккупационных армий или деятельности полевых командиров. Люди мало меняются, меняется лишь объект их вожделения, ради которого они готовы убить или просто заплатить сумму, которая явно не соответствует его рациональной стоимости. И всё же это вожделение, эта жажда следования престижу, новизне и моде, – ведь более ничто по-настоящему не определит страсть к куску материи, – является отражением более высоких западных ценностей – права человека получить от жизни всё самое лучшее, права на выбор, индивидуальность, от которых мода неотделима. Уже поэтому мода, как и ее материальный предвестник и основа – шелк, – заслуживают изучения как достойные интереса явления. Именно шелк определил если не «всё материальное прошлое Запада», по выражению М. Вебера, то сам дух и материальную базу моды, а поначалу стал символом роскоши и статуса, социального отличения классов, визуальным маркером богатства и влияния. То есть потребление и производство шелка отчасти само было прообразом и основой социального института моды, – и как системы социального порядка, и как стимула развития технологий и производства на Западе.
Всё, что связано с престижным потреблением, непременно окутывается тайнами и легендами, называется самым редким, чтобы иметь достаточно причин, чтобы быть дорогим. Шелк – не исключение. Древняя китайская легенда рассказывает, что искусством изготовления шелка Китай обязан жене Желтого императора, мифического основателя китайского государства. Много столетий никому за пределами Китая не удавалось овладеть технологией производства шелка, так как за разглашение тайны полагалась смерть.
Шелк создал одну из величайших институций в истории человеческой цивилизации – Великий шелковый путь – дорогу, по которой двигались не только люди, по ней перемещались товары, технологии, знания и даже религиозные учения. Этот первый путь с Востока на Запад был проложен китайцами во II в. н. э. Главная дорога от Сианя шла к северу и югу от одной из самых засушливых в мире пустынь Такла-Макан, пересекая затем горы Памира. Второй, южный путь, шел через территорию современных Мьянмы, Индии и Йемена. Караваны, огромные даже по нынешним меркам – от 100 до 500 человек, сопровождавших верблюдов и яков, навьюченных до 140 кг шелка, – шли до Антиохии и берегов Средиземного моря больше года.10
Вскоре после того, как Египет был завоеван Римом (30-е гг. до н.э.), началась регулярная торговля между Азией и римлянами, которые проявили большой интерес к шелковой ткани. Римляне настолько восхищались свойствами диковинного материала, что называли Китай «Страной Шелка». Римская знать так влюбилась в шелк, что ему стали придавать мистическое значение, дабы оправдать эту любовь, однако тайна шелкоткачества так и осталась для римлян неразгаданной. Вергилий в I в. до н.э., например, полагал, что шелк изготовлен из начеса листьев, а его современник, греческий историк Дионисий, считал, что шелк изготовлен из цветов. Римский историк Аммиан Марцеллин в IV в. н.э. представил такое фантастическое объяснение: «Шелковые ткани сделаны из почвы. Китайская почва мягкая, как шерсть. После полива и особой обработки она может быть использована для формирования шелковых нитей».
В определенный момент шелк стал настолько популярен, что его импорт превратился в угрозу для экономики Рима, т.к. привел к такому огромному оттоку золота, что шелковая одежда стала восприниматься как символ декаданса и безнравственности. К тому же ношение шелка рядовыми гражданами вызывало раздражение видимым нарушением неписаной конвенции о нём, как о знаке принадлежности к высшей знати. В 380 г. уже упомянутый Аммиан Марцеллин писал, что «использование шелка, которое когда-то было ограничено только знатными, сейчас распространилось на все классы без различия, даже на самые низшие». С одной стороны, такое беспорядочное присвоение символа высокого социального статуса стало маркером политического кризиса позднего Рима, но с другой – мы видим проявление огромной разницы между Востоком и Западом. Римлянин мог возмущаться тем, что его сограждане столь невоздержаны в потреблении престижного продукта, но отнять это право у них было невозможно никакими запретительными мерами. Римский сенат по экономическим и моральным причинам пытался запретить ношение шелка, но тщетно. И это отнюдь не говорило о повышении «уровня жизни среднего римлянина», позволявшего ему свободно покупать эту ткань, ведь цена одного шелкового отреза в Римской империи могла достигать 300 динариев, что равнялось зарплате легионера за год. Эта тенденция к демократичности потребления глубинно соотносится с демократичностью общественного устройства и внутренней сущностью человека Запада, еще более усилившейся в эпоху Высокого Средневековья.
И как вам понравится версия, что, возможно, вовсе и не христианство, как полагают, и не нашествие варваров, а шелк был истинной причиной падения Рима? Хотя это предположение очевидно наивно и схематично, оно ничем не хуже, чем объяснение традиционализма Востока его зависимостью от рисовых культур, которые, как известно, для эффективного возделывания требуют очень жесткой внутриобщинной организации.
О проекте
О подписке