Мой датский хозяин Нильс долго и внимательно рассматривает мордовскую куклу с красными помпонами по бокам и плодородно вздымающимся над национальным платьем бюстом, переданную в подарок моей мамой. Затем он спрашивает, встанет ли завтра утром, если они с Клаусом выпьют всю бутылку водки, также привезенной мной.
Нильс являл из себя двухметрового гиганта (…возможно, легенда о богатырской силе норманнов не пустое предание) с огромными очками на переносице, отчего его глаза казались в четыре раза больше (…а возможно, и да). Но если начистоту, я не уверена на сто процентов в его датских корнях – Нильс отчаянно напоминал мне Шурика из «Иван Васильевич меняет профессию», я ничего не могла с этим поделать и все время хихикала при его появлении. Только вот был он не изобретателем и даже инженером, а, по словам его помощника Клауса, «очень крутым бизнесменом» – то есть фермером. И если у нас профессия так прозаично звучит, то в Дании это весьма уважаемая прослойка общества. На фермерах держится основная часть экспорта государства, отчего оно им всячески помогает и субсидирует. Все знают, что аграрии считаются здесь людьми весьма зажиточными, хотя вслух об этом никто не говорит. Фермеры традиционно жалуются на высокие налоги, трудные времена и нехватку урожая.
Огромный двухэтажный особняк соответствовал статусу жилья «очень крутого бизнесмена» только снаружи. Внутри – минимум мебели, много ламп и небольшие цветастые коврики на полу. Все из чистого дерева без каких-либо украшений. Как и в датском характере, в их жилище нет цветочков и узоров, главное – материал и его функциональность. Цвет и орнамент – никому не нужные и бессмысленные излишки. Что объяснимо: в лютеранстве, которое проповедует большинство страны, злоупотребления – смертный грех. Именно из их церквей, как я догадалась впоследствии, и вышел на свет знаменитый скандинавский минимализм.
Запах деревянной мебели и паркета в доме всегда. По утрам он смешивается с горчащим ароматом невкусного кофе из машинки. Вскоре я поняла, что именно с этим запахом Дания будет связана у меня навсегда. Может, это и есть легендарное датское «хюге» – ощущение уюта, которое должно пронизывать тебя с головы до пят. Почему ему придается в Дании такое огромное значение, я тоже, наконец, поняла – попробуйте-ка совместить в своем жилище тот самый лютеранский минимализм и ощущение «хюге». Поэтому датчане решают эту задачу за счет экстерьера – с утра до ночи выбеливают свои сказочные домики, косят газоны и рассаживают цветы. Из Дании в мир пришел и стиль интерьера, где уют создается сочетанием простоты и комфорта: мебель только из натуральных материалов, свечи, напольные лампы, геометрическая организация пространства…
У нашей виллы, однако, аскетизм спартанский – и внутри, и снаружи. Перед домом широкая площадка из серого щебня, а сзади просто газон размером с футбольное поле. Моя комната – самая приятная во всем жилище, даже несмотря на то, что она находится в чулане на втором этаже. Вместе с этой берлогой я приняла «в попечение» троих скандинавских детей: Анне-Беллу, Луизу и Питера – с пшеничного цвета волосами и ямочками на щеках, похожих на эльфов из диснеевского мультфильма.
После нашего знакомства хозяин Нильс аккуратно сложил куклу и водку в датский шкафчик в гостиной и отправился проверять своих поросят. Хэлена – моя приемная мама – гремела на кухне тарелками и покрикивает на детей. Она допечет свой кекс, сложит в походную корзинку какао и молоко, и семья отправится на полдничный пикник. Я вспомнила, как, забрав меня с аэропорта, Хэлена поговорила со мной 20 минут, и другие полтора часа мы проехали молча. Когда же прибыли, хозяйка гостеприимно не предложила мне даже бутерброд. «Подъем завтра в семь часов утра», – любезно улыбнулась она и захлопнула за собой дверь. Утром Хэлена привела меня на кухню и пояснила, что сегодня надо вымыть все шкафы, раковину и холодильник, выдраить пол, а потом, как Дед Мороз – конфетку ребенку – вручила мне cleaning plan (график уборки): расписание комнат, которые я должна мыть каждый день, и моего распорядка дня. До обеда – уборка, после обеда – утюжка и расфасовка одежды ее, Нильса и троих детей… Я же теряла дар речи и последнюю веру в цивилизованный мир: разве это называется «легкая домашняя работа», как обозначалось в контракте?
Первый вопрос, который возник у меня по поводу изучения датского языка – о целесообразности этого самого изучения. Как-то нерационально тратить время и деньги на язык, на котором в мире разговаривают всего лишь пять миллионов человек. При том, что сами говорящие отлично изъясняются на английском. «Не лучше ли английский подтянуть?» – думала я. Однако нет, позже я уяснила, что на нем датчане общаются неохотно, а иногда и вовсе игнорируют задаваемые им вопросы. Или брезгливо переспрашивают: «Вэ-э?» (Hvad – по-датски «что». ) Без датского, какой бы сверхъестественный английский у тебя ни был, ты всегда останешься чужаком. Поэтому я с тоской в сердце решила освоить этот язык как инструмент, облегчающий мне пребывание в чужой стране.
И вот я поднимаюсь по серым ковролиновым ступеням на второй этаж белого квадратного здания, чувствуя, что не хватает мне только букета гладиолусов в руке. Не буду рассказывать о тонкостях датской системы обучения, как и описывать преподавательниц, пошли им бог краски для волос. Буду говорить о языке.
– Вэа хила ду? – седая, но еще не пожилая женщина, с копной бесформенных волос хитро улыбается. Ее живость совершенно не вяжется с измученным и неопрятным видом.
– А-а… – моля о подсказке, смотрю на преподавательницу, на русскую учительницу Карину и снова на преподавательницу.
Миссия Карины – помогать русскоязычным ученикам адаптироваться в языковом центре. Впервые в этом году школа набрала целый класс славянских студентов, и преподавать нам назначили двух педагогов вместо одного. Это был образовательный эксперимент. Правда, мне казалось, что Карина внедрена в него в качестве развлекательного элемента. Она учила нас отборному датскому сленгу. Курила вместе со всеми на переменках и обучала законам жизни в незнакомой стране. А еще отлично гадала на картах. Преподавательница была замужем за датчанином, и девочки пытались вытянуть подробности о ее личной жизни. На уроках датской учительнице не раз приходилось снисходительно улыбаться, пока класс обсуждал актуальное. На русском языке.
Итак, она, пригнувшись, зашептала мне:
– Повторяй за мной: яй хила Кейт. («Меня зовут Кейт»).
– Яй хила Кейт.
– Яй эа ту о тювэ о.
– Яй эа ту о тювэ о. Господи, а это что такое?
– Что тебе 22.
Первый урок новенького был любимым цирковым представлением класса. Каждый вспоминал свою презентацию, когда и над ним хохотали до слез. Новообращенный традиционно представлялся группе. Рассказывал, откуда, сколько в Дании, чем здесь занимается, а также о своем возрасте и семейном положении. Все были свободными и бездетными. Даже те, у которых, позже выяснялось, по двое и трое детей. Непонятные моменты датская учительница объясняла на английском или просила Карину перевести. Та, задерганная нашими вопросами, взрывалась снова и снова.
– Ну что вы, блин, такие бестолковые?
С первого дня занятия в датской школе навели меня на мысль, что зря я затеяла эту учебу. Произносить вместе со всеми «яй хила» («меня зовут…») и «вэ-а хила ду» («как тебя зовут…»), высунув на полметра язык, было стыдно. Почему стыдно? Сейчас расскажу. В датском языке есть буква d, которая обозначает звук, получаемый путем высовывания языка и произнесением чего-то среднего между русскими звуками [л] и [д] – как будто вас тошнит. Да дело даже и не в звуке, а, ну как бы сказать, для юной 22-летней леди как-то не пристало вот так язык на стол вываливать.
Есть еще и гортанная [р], которая произносится [хр], как при приступе эпилепсии. (Шведы шутят, что если положить в горло ком и попробовать с ним говорить, то получится датский.) Я решила задачу следующим образом: стала произносить звук [d] как русский
О проекте
О подписке