Игорь был и богемным художником, и в то же время уважаемым офисным сотрудником, а потому к вынужденному и выверенному дресс-коду всегда добавлял какую-нибудь яркую деталь – вроде галстука или шарфика. Последних у него было больше пятидесяти штук – целая коллекция, личное достояние. Он привозил шарфики из каждой заграничной поездки, и часто получал в подарок – всем и всегда было нетрудно догадаться, что подарить Игорю. Ему было три месяца до сорокалетия, когда они поженились с Анной, а ей было всего двадцать три. Игорь был высокий худощавый брюнет с массивным туловищем, широкими плечами и длинными руками. Волосы на голове сбривал начисто, ибо наметилась лысина, а на лице при этом позволял себе трехдневную щетину. Вокруг него всегда было много женщин, которых притягивали его природное обаяние и мужская сила. Но Анна почему-то никогда не ревновала Игоря. Пока не представился случай.

Перед самым Новым годом и через несколько дней после судьбоносного корпоратива в тренинг-центре Игорь прилетел в Москву. Они с Анной должны были на следующий же день лететь на каникулы в Андорру, кататься на сноубордах и встречать Новый год в настоящей европейской зимней сказке и со снегом, которого в столице на тот момент пока даже не предвиделось. В день приезда мужа домой Анна придумала себе критические дни, и так удалось по крайней мере на пять дней обеспечить себе хотя бы частичную неприступность, ведь ее так «переклинило» на Никите, что мысли о близости с мужем стали ей неприятны. На шестой и седьмой дни Анна до того накачивалась вечером спиртным, что Игорю приходилось буквально тащить ее в номер и класть в постель частично одетой. В таком состоянии заниматься с ней любовью Игорю не хотелось. На восьмой день, накануне вылета в Москву, Анне пришлось все-таки сдаться. Игорь привел ее в шикарный ресторан, они заказали устриц, шампанское «Кристалл», он был чрезвычайно обходительным и немножко чужим, и от всего этого антуража Анна подтаяла, решила смягчиться и побыть послушной женой. Вернувшись в номер после ужина, слегка, но не слишком пьяные, они, сходив в душ, предались традиционным супружеским ласкам, которым предшествовала красноречивая прелюдия в исполнении Игоря. Анна не расслабилась ни от прелюдии, ни во время самой близости, хуже того – по причине недостаточного возбуждения близость с мужем причиняла лишь боль. Даже когда Анна пыталась представлять себе Никиту, это не помогало, так как сразу же ее фантазию протаранило накатившее чувство вины оттого, что она уже в мыслях и в действиях неверная жена. Игорь вроде ничего не заподозрил, закончив, ушел в душ, а Анна повернулась на бок и, с чувством выполненного долга, прогоняя от себя беспокойные мысли, поспешила притвориться спящей.

За день до выхода на работу Анна с Игорем прилетели в Москву, пробыли еще несколько часов вместе дома, затем Анна проводила Игоря на вокзал – он в тот же день уезжал на «Сапсане» в Нижний Новгород. Она даже немного расстроилась, что Игорь уезжает, всплакнула и состроила расстроенную «ми-ми» мину на прощание.

А несколько дней спустя Анна уже впустила Никиту в находившуюся в ее распоряжении квартиру мужа, не устояв под нагловатым обаянием коллеги. Никита стал оставаться у Анны на ночь. Они вместе просыпались по утрам, Анна готовила ему на завтрак вареные яйца, тосты и натуральную «активию», вместе ехали на работу. Скоро стали ездить на одной машине, и Никита по просьбе Анны высаживал ее в соседнем с офисом переулке. Она не хотела, чтобы их видели вместе, боялась, что это может сказаться на ее карьере. Так прошло пару месяцев, и Никита сообщил Анне, что расстался со своей девушкой, с которой прожил в гражданском браке больше 10 лет.

«Значит, он со мной всерьез, любит меня, скоро и предложение, наверное, сделает» – возликовала Анна, примеряя к себе новую фамилию «Селезнева». Тем временем Никита снял однокомнатную квартиру в районе улицы Удальцова, так ближе было добираться на работу в «Нефтегаз».

Интересный был дом, в котором стал жить Никита – построенный с турецким шиком овальной формы небоскреб, оформленный по типу гостиницы, и даже услуги предлагающий гостиничные – уборка два раза в неделю, прачечная, даже завтракать можно было по абонементу в ресторане на первом этаже. Жилое здание финансировала, проектировала и строила известная азербайджанская девелоперская компания, и во всем внутреннем убранстве прямо-таки рвался наружу вычурно-роскошный восточный лоск. Казалось даже, что в воздухе витает смесь терпких и пряных специй и душистых цветов, возможно, лилий, а может это пахло дорогим арабским парфюмом кого-то из тех, кто важно сиживал в лобби. Именно, тут даже лобби и полагающийся к нему лобби-бар были. Аура была невероятная для жилой многоэтажки даже элитного уровня.

-2-

Пока Никита с удовольствием обживался на новом месте и вкушал позабытой холостяцкой жизни на свободе, Анну поймал на измене муж. До чего же вышло банально и некрасиво! А может, так всегда и бывает, когда доходит до супружеской неверности. Найдя аптечные чеки в пакете, который Анна беззаботно сунула в ящик, где они хранили магазинные пакеты на случай, если понадобится что-нибудь упаковать, Игорь понял, не дурак, что жена спит с другим. Она много лет подряд пила противозачаточные таблетки, а тут вдруг презервативы стала покупать. Когда Игорь спросил прямо, получил ответ, после которого ничего уже нельзя было исправить – она во всем призналась, словно исповедалась, глядя в глаза так решительно-спокойно, как будто только и ждала этого разговора, чтобы во всем признаться и получить право больше не лгать, встречаясь с Никитой.

Игорь был мудрее молодой жены и внутренне рассчитывал, что она придумает какую-нибудь красивую ложь, а он сделает вид, что поверил, и они будут жить дальше, как будто ничего и не было. Она перестанет пить таблетки, забеременеет, вся дурь из головы у нее выветрится, да и он тогда остепенится, перестанет мотаться по командировкам…

– Анна, скажи пожалуйста, как давно ты стала мне изменять?

– С чего ты взял, Игорь? – она смело смотрела прямо в глаза, как будто вовсе и не чувствовала себя виноватой.

– Я что, по-твоему, дурак, зачем в мое отсутствие покупать презервативы? Ты потрудилась бы хотя бы выбросить чеки! Давно ты с другим трахаешься?

– Игорь, ну а на что ты рассчитывал, когда уехал в Нижний? Мы же полгода уже с тобой почти не видимся. На выходные ты приезжаешь никакой, секса не хочешь, не скучаешь по мне совсем…

– Я вообще-то все это делаю не ради себя, ради нас! Я же не раз объяснял тебе, что если бы я не согласился, то потерял бы эту работу, а там многомиллионные контракты. И потом, мы же договаривались, это всего лишь на год! Так ответь пожалуйста на мой вопрос!

– Игорь! Тебя слишком долго не было дома! Я встретила другого мужчину.

– Где? На работе, что ли?

– Да, мы работаем вместе, а где еще, если дома меня никто не ждет, и я допоздна бываю в офисе? Да, все серьезно. Мы с тобой не можем пока жить вместе. Пока я в себе не разберусь. – Резко рвать не хотелось, и Анна решила попытаться оставить для себя запасной путь, на случай отступления, если вдруг с Никитой ничего не получится.

Игорь слушал, как она говорит, и внутри закипала адская смесь ненависти и ярости – и к обидчику, и к себе самому, за то, что оставил Анну одну, и к ней, его молодой жене, которой он поверил, «как взрослой», а она не смогла его дождаться, а ведь он не на Северный полюс уехал, и не ради себя, а ради семьи!

«Конечно, она девушка молодая, да и натура творческая, увлекающаяся, я все это знал с самого начала. Ну поддалась искушению, может все еще можно исправить, предложив ей выбор, вроде как – или я или он» – пыхтел про себя Игорь, не находя себе места от душевной отдышки, чувствуя, что мысли путаются, а к горлу подступает комок панической атаки.

– Я могу дать тебе шанс все исправить. Ты навсегда прекратишь с ним всякие отношения. А я досрочно прерву командировку и вернусь к тебе. Будем жить как раньше, до всего этого, до того, как я уехал.

– Игорь, послушай, я ценю все, что ты для меня сделал. Помог поверить в себя, научил водить машину, проходить собеседования, вести себя на переговорах, общаться с людьми…!

– Да ты совсем «зеленая» была, когда мы встретились! И это не я тебя охмурял, заметь! Мне эта идея с самого начала не понравилась. Но я поддался, потом полюбил тебя. Потом я научил тебя жить! И что теперь?!

– Я ни в коем случае не умаляю твоих достоинств и ценю все, что ты для меня сделал! Я стала с тобой более мудрой, более зрелой, опыта у тебя набралась. Ты и в постели меня многому научил. – Его лицо перекосилось от ревности при этих ее словах. – Но я, мне кажется, я люблю его. А тебя больше не люблю. После того, что между нами было, я не смогу быть с тобой как раньше. Нам надо на время расстаться.

– И давно это у вас? – Игорь не выдержал и не дождался ответа. Он чувствовал себя уязвленным, униженным, использованным и брошенным, обманутым и посрамленным. Поддавшись эмоциям, он что есть силы толкнул Анну в сторону от себя, а когда она упала, попытался ударить ногой, но промахнулся и угодил в табурет, от чего на секунду скорчился от боли в лодыжке. В это же мгновение, пока он приходил в себя, Анна под нарастающий стук адреналина в висках вскочила на ноги и выбежала из квартиры, успев схватить сумочку, где были деньги и документы. Пальто захватить не успела и оказалась на улице в легком свитере и домашних спортивных штанах и тапочках.

На улице начиналась мартовская оттепель, только что стемнело, и серый подтаявший снег вперемешку с грязью от машин и химикатов, которыми щедро обрабатывают дороги от гололеда, противно блестел в свете холодных уличных фонарей. Даже центр города в такую пору межсезонья выглядел грустно и непрезентабельно, не говоря уже о спальных районах.

Анна вытянула руку и поймала приличную вроде бы «Тойоту Камри», и водитель всю дорогу невольно выслушивал ее историю и пытался найти слова утешения, ибо, как и все мужчины, испытывал страх и неловкость при виде женских слез и мечтал, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Денег за проезд не взял и перекрестился, когда она вышла из машины. Она не до конца захлопнула дверь, но он не стал ее останавливать – «Нехай идет уже куда шла, с Богом».

Анна приехала к маме, в квартиру на Северо-Востоке Москвы, где она выросла и откуда яростно пыталась сбежать поближе к центру и к лучшей жизни, едва ей исполнилось шестнадцать, и она заработала первые казавшиеся ей тогда огромными деньги, подрабатывая промоутером и раздавая в супермаркетах всякую дребедень.

Уйдя в тот серый мартовский вечер от мужа, разрушив их едва начавшуюся семейную жизнь (они прожили в браке почти четыре года, однако завести детей Анна так и не решилась, все сидела на противозачаточных), уехав из огромной квартиры в самом центре Москвы, в легендарном Гусятниковом переулке, где по соседству находились и альтернативная сцена театра «Современник», и Чистопрудный бульвар, и милые кафешки в уютных полуподвалах старинных особняков, Анна погубила свою едва сбывшуюся мечту.

Но вместе с этим тягостным осознанием пришло чувство облегчения, что не нужно больше обманывать, не нужно скрываться. И потом, инициатором разрыва была как бы не она. Она же предложила разойтись лишь на время, пожить отдельно, а Игорь начал драку и безумно напугал. После этого Анна боялась его, и, что еще хуже, перестала доверять, стала опасаться за свою безопасность. Мама поступок Анны одобрила. Неожиданно…

– Ты же знаешь, – (Анна не знала и потому округлила глаза в знак удивления,) – мне с самого начала твой Игорь не нравился. Но я молчала, это же твой выбор. А теперь я могу наконец открыто говорить. Сама посуди. Старше тебя почти на пятнадцать лет, двое детей от первого брака, которые все время присутствовали в вашей жизни, поэтому ты и своих, небось, не хотела, выпить любит, погулять, дома все время непонятные богемные личности ошивались… Я могу долго продолжать. Ты все это и сама знаешь. Не о таком счастье для своей дочери я мечтала! – Мама стояла руки в боки и притопывала ногой, как в детстве, когда собиралась отчитать маленькую Аню за какой-нибудь проступок или шалость.

– Не надо, мама, мне итак на душе хреново. Все-таки я обидела его сильно… Он меня любил, а я этого не ценила. И как же так все открылось быстро, хотя это, пожалуй, к лучшему, да? – Анна ждала, что мама ее утешит, подтвердит все ее сомнения, развеет тревоги. Но мама прямо-таки вознегодовала, не на нее, на Игоря, за то, что ее дочь не уберег.

– А руку поднимать на женщину – это вообще недопустимо! Что бы ни случилось! Да после этого я тебе сама не позволю к нему вернуться! Даже если ты вздумаешь поменять свое решение, я тебя никуда не пущу, так и знай!

– Менять решение уже поздно, мама, я его разлюбила, и теперь люблю Никиту. А Никита расстался со своей гражданской женой, а ведь они десять лет вместе были, представляешь. Значит, любит меня, понимаешь? Я чувствую, что он моя судьба, и что все делается к лучшему! – начав говорить о Никите, Анна моментально преобразилась. Теперь она выглядела наивно-восторженной, едва утерев слезы и размазанную тушь и мечтательно глядя куда-то вдаль затуманенным взглядом.

– Дочь, я только прошу тебя, не торопись. И не дави на этого своего нового Никиту. Я знаю твой характер с детства, тебе все и сразу подавай. Но не совершай ошибки, не торопи события, пойми, что не со всеми людьми так можно. Ты поживи тут пока, приди в себя, – мама слишком хорошо знала вспыльчивый нрав дочки и понимала, что, нырнув в новый омут с головой, Анна скорее всего отпугнет даже самого влюбленного и преданного кавалера и опять будет страдать. И еще чего хуже, не дай бог начнутся у нее панические атаки, которыми она страдала вплоть до подросткового возраста, и придется матери с ней носиться, за руку ночью держать…

Анна слушала маму сквозь дымку романтических мечтаний, но слышалось ей то, чего она сама больше всего хотела, и Анна сделала все по-своему.

Настояла на том, чтобы они с Игорем, не откладывая надолго, на той же неделе подали заявление на развод. При этом фамилию Игоря – Беркут – Анна решила оставить при себе, намереваясь превратить «Анна Беркут» в собственный бренд, который будет, с одной стороны, узнаваем на рынке нефтяных магнатов, а с другой, в случае провала или какой несуразицы может быть с легкостью аннулирован. Лучше рисковать фамилией Беркут, чем своей девичьей – «Соколова», хоть и доставшейся от бросившего их с мамой отца.

С маминой помощью Анна собрала и вывезла из квартиры-студии мечты на Чистых прудах свои вещи. Чемоданы у мамы распаковывать не стала. Было шестое марта, а значит близился международный женский день, и Анна долгом своей девичьей чести считала до восьмого марта определиться со своим статусом. И потому, переночевав всего одну ночь у мамы, накануне восьмого Анна заявилась на съемную квартиру к Никите с большим чемоданом вещей – «на первое время». Она ожидала, что Никита обрадуется и потолок прошибет от счастья, узнав, что она теперь свободна, и забота о ней с этого момента торжественно переходит к нему вместе с неотъемлемым грузом ответственности и взаимных обязательств.

Думая так, Анна была наивна. Она верила, что вот он, наконец, хэппи энд «как в кино», после которого «все жили долго и счастливо и нарожали кучу детей, и умерли в один день». Нельзя сказать, что Никита был совсем не рад увидеть Анну на пороге еще не обжитого холостяцкого гнезда, да еще с чемоданом вещей, просто, как оказалось, не для того он расходился со своей гражданской женой, чтобы сразу начинать новые отношения, тем более с совместным бытом и прочими прелестями семейной жизни. Он хотел погулять, развеяться, и, возможно, не только с Анной. Как бы она ни была хороша во всех отношениях.

И все-таки они стали жить вместе, не выставлять же Анну за порог. Тем более, что выбора она Никите не оставила. И прожили они вместе чуть больше, чем полгода.

Сразу за зимой наступило лето, весны как таковой не случилось – снег еще не везде растаял, когда шарахнуло плюс двадцать пять и отовсюду, даже сквозь лед, полез молодой, да наглый газон. Летом Анна с Никитой отлично проводили время, развлекаясь вместе – ездили с Никитиными друзьями на природу, ходили на концерты и в ночные клубы, часто ели в ресторанах, пили алкоголь и дурачились. Предавались любви каждый день и в самых разных местах, потом реже – два-три раза в неделю и все больше в постели перед сном. Наверное, стали больше уставать на работе, думала Анна, да и бежать теперь некуда, вот мы друг у друга, только руку протяни.

Но вскоре с Никитой и вовсе начало происходить что-то странное. Он стал избегать Анну, задерживаться на работе, а после работы встречаться с друзьями или уходить на долгую тренировку в спортзал. А еще он стал регулярно, пару раз в неделю, встречаться со своей бывшей, якобы чтобы ее поддержать, как он объяснял Анне. Дальше стало еще хуже. Он стал избегать интимной близости с Анной, а на этой самой близости, как оказалось, и строились их отношения. Так прошло недели две или три, Никита приходил домой совсем поздно, ничего не объясняя, и, после сухого поцелуя, напоминающего то, как птица-мама передает корм птенцу, т.е. по причине клюва почти не касаясь, отворачивался на другой бок и засыпал, ну или делал вид, что спит. Анна делала попытки поговорить, но от разговора Никита все время уходил, уверяя, что все в порядке и не происходит ничего странного. Он вообще оказался очень сухим в общении и скупым на эмоции и в жизни, и в постели. Анна поначалу и догадываться не могла, к кому уходила от чуткого, зрелого и опытного Игоря. Она даже стала называть Никиту про себя Сухарь.

Бойкот Сухаря длился три недели и продлился бы дольше, но Анна не выдержала и решила уйти первой. Раз разговора все равно не получается, и она чувствует себя полной дурой, то, стало быть, и терять вроде как нечего, а ждать неизвестно чего – так это себя не уважать, а как же гордость, и ее сверхчувствительное эго. Решено – сделано. Анна собрала вещи, пока Никита был на работе (самой пришлось отпроситься, чтобы провернуть все в его отсутствие), и уничтожила все следы своего пребывания в его квартире, даже прибралась напоследок, чтобы он пожалел о том, какой Золушки лишился. «Может, еще одумается, ведь такого поворота он точно не ожидает!» – Аннина надежда пока и не собиралась умирать.

«На Удальцова пожить, значит, тоже не судьба» – Анне пришлось снова вернуться к маме, но ненадолго. С шестнадцати лет Анна искренне считала, что жить с мамой – значит признать собственное поражение в жизни (папа ушел от них к другой женщине, когда маленькой Ане было шесть, и она его толком не помнила, зато на всю жизнь усвоила урок, какой не надо быть, чтобы остаться одной – не надо быть такой, как мама, правда, какой это именно, никак не могла уловить).

Поэтому сразу после поступления на первый курс главного университета страны она начала подрабатывать и вскоре сняла комнату у милой одинокой бабули. Условия были похуже, чем у мамы, но зато самостоятельность! В голове была твердая цель побыстрее заработать первый миллион или найти состоятельного мужчину, жить в пределах Садового кольца, ездить на дорогой иномарке. И вот теперь она уходит от Никиты ни с чем, в глубине души надеясь встряхнуть его и вернуть его интерес. Она представляла себе, что он начнет искать ее, звонить, звать обратно, а она поломается немного, набивая себе цену, а потом согласится. И будут они жить долго и счастливо…