Так, думая обо всем подряд, постепенно я успокоилась и взглянула на вещи более трезво, без пелены бешенства на глазах. Н-да, рассорилась я с профессором знатно, да и с отцом нехорошо вышло… Он-то пришел поговорить насчет кофейни, а из-за этого Фомы неверующего все мои планы, похоже, пойдут прахом. Да и обучение… Как? Ну как теперь с ним заниматься? Нет, извиняться я не собиралась и ни от одного сказанного в запале слова не отказывалась, но как же обучение? За те три месяца, что он здесь находился, я узнала в десятки раз больше об окружающем мире, чем за два года, что прожила здесь с момента своего попаданчества.

За такими вот невеселыми думами я и не заметила, как предмет этих самых дум меня нашел и, немного потоптавшись внизу, окликнул:

– Лейла, слезай, нам нужно поговорить.

На это я лишь фыркнула, но, подумав, все же спустилась вниз. Профессор мотнул головой, приглашая прогуляться до ближайшей лавочки.

Некоторое время мы сидели молча.

– И как вы меня нашли? – буркнула, чтобы хоть что-то сказать.

– Кирим, – лаконично ответил профессор.

Старый Кирим жил в семье отца со времен появления на свет деда Лейлы, то есть теперь моего деда, и был отправлен вместе с моим отцом то ли в совместную ссылку, то ли чтобы приглядывать за нерадивым отпрыском, который пошел против воли семьи.

Вновь восстановилась тишина. Признаться, я даже не представляла, как сложится наш разговор. Да что там разговор! Я не представляла, как его можно вообще начать! Но профессор меня удивил. Заметно преодолевая собственное нежелание говорить, он произнес:

– Лейла, признаю, в чем-то я действительно был не прав.

От удивления у меня глаза на лоб полезли. Чтобы профессор да пришел извиняться?! Ничего подобного я даже представить себе не могла! Я видела, как тяжело дались ему эти слова, а потому, немного опомнившись, тоже решила сделать шаг навстречу:

– Ну и я признаю, что вы отнюдь не недалекий человек.

Старик пристально на меня взглянул, немного пожевал губам и спросил:

– Значит, от того, что я самовлюбленный и закостенелый, ты не отказываешься?

Я тоже пристально на него посмотрела и решила ответить честно:

– Дело в том, профессор-аха, что в своей недалекости вы меня уже разубедили, так как умеющий признавать свои ошибки человек явно не соответствует такому нелестному эпитету.

Старик на это усмехнулся и, прищурив глаза, выдал:

– Ладно, маленькая хулиганка, я пересмотрю график твоих занятий и домашние задания. Однако если ты и правда хочешь заниматься какой-то там кофейней, то тебе придется убедить меня лично, что это не пустая затея. Тогда я, так и быть, признаю свою неправоту и поговорю с твоим отцом по этому вопросу и даже помогу в реализации задумки.

Я не поверила своим ушам, но когда до меня, наконец, дошел смысл сказанного, я подпрыгнула на лавочке и, обхватив профессора за шею, звонко чмокнула в щеку:

– Профессор-аха, забираю свои слова обратно! Вы не самовлюбленный, не закостенелый и даже не старик, потому что лишь молодой сердцем способен выдержать выходки, подобные моей! Ждите! К вечеру я устрою вам настоящий праздник вкуса!

И, подскочив, бросилась в дом, услышав позади смущенное покашливание:

– Маленькая хулиганка…

Стоило признать скепсис профессора вполне обоснованным: за все это время он так и не успел попробовать ничего сладкого из моего меню, как, в общем-то, и кофе. Дело в том, что на меня разом навалилось столько обязанностей и учеба, что желания творить и удивлять особо не было, а кофе варить Малика запретила, так как от его запаха ее начинало мутить. Токсикоз. Но сегодня я собиралась сделать все, чтобы моя идея с кофейней выгорела, а потому первым делом направилась к маме и предупредила, что сегодня после обеда, который вот-вот должен был наступить, я займу кухню до самого вечера.

– А как же ужин? – возмутилась она.

Я задумалась. Еще и ужин на себя брать? Могу не успеть. Однако готовить с мамой – тоже не выход. Проф может решить, что это я ей помогала, а не наоборот, а это мне сейчас ну совершенно не нужно.

На ум пришел довольно простой, но вкусный и сытный рецепт.

– Пирог с телятиной и булгуром⁷ пойдет? Ты же сама хотела что-то к ужину с телятиной приготовить, для того и купила ее сегодня у старого Рамзана.

– Но… я никогда не готовила такой пирог и даже не представляю, на что он будет похож… – возмутилась Малика.

– Мама, обещаю – тебе понравится! – Видя, что она совершенно не согласна ни с предложенным мною ужином, ни с тем, что я собираюсь самолично хозяйничать на кухне, я скривила просящую моську и запричитала: – Ну, пожалуйста! Мне просто необходима в полное распоряжение кухня! Я обязана показать этому профессору на что способна, иначе он назовет меня пустомелей и взъярится пуще прежнего!

Как только упомянула профессора, мама как-то даже подсобралась. Я видела, что она до сих пор не поняла, как с ним нужно общаться, но его заносчивая физиономия ее порядком раздражала, поэтому спустить его с небес на землю она бы не отказалась.

– Но, Лейла, как ты сама все это осилишь? Давай, я тебе помогу! Ты только скажи, что нужно делать.

Я уже и не знала, как убедить маму, что должна все сделать сама, но потом вспомнила неоспоримый аргумент:

– Мама, чтобы утереть нос профессору, мне нужно приготовить кофе.

Малика непроизвольно сглотнула, но так просто сдаваться не собиралась. Спас меня, как ни странно, Кирим. И хотя он практически всю свою жизнь был рабом, никто в нашей семье его так не называл.

– Малика-ханан⁸, дайте девочке себя проявить. Если у нее не получится, накажете за высокое самомнение – будет ей урок на всю жизнь. А если все выйдет, значит вам будет за что гордиться дочерью. В любом случае стоит дать ей попробовать даже просто ради интереса – я еще таких детей не видел. И… —добавил он, – отдохнуть вам тоже не помешает.

Для молчаливого слуги подобные длинные высказывания были делом крайне редким, отчего поневоле все к ним прислушивались. Вот и Малика захлопнула открытый было для отказа рот, немного постояла с задумчивым видом и сказала:

– Хорошо, дочка. Но если тебе понадобится помощь – зови!

– Конечно, мамочка, спасибо тебе большущее! – Я обняла ее большой живот, откуда мне тут же прилетело прямо в ухо. – Эй! А мой братик настоящий шустрик, уже сейчас ищет общения. – Рассмеялась я, потирая щеку.

Взрослые тоже улыбнулись, и мама погладила живот:

– Откуда ты знаешь, что будет братик? Может, там сестричка сидит?

На это я лишь пожала плечами и отмахнулась:

– Не знаю, мне просто кажется, что будет мальчик. А через месяц-другой узнаем так ли это.

На самом деле я точно знала, что будет мальчик. И знала стопроцентно, что если на свет все же появится девочка, я с уверенностью заявлю, что ребенка подменили. Самой страшно становилось, когда задумывалась о том, что когда я просто глажу кого-нибудь – начинаю понимать, что ему в данный момент больше всего хочется. Может, детская психика помогает, но мне даже нравилось это чувство… осознания. Раньше я все списывала на обычную интуицию, но чем дальше, тем понятнее становилось, что только интуицией все это не объяснишь.

– Мама, покорми меня, пожалуйста, пораньше, мне не терпится приступить к готовке!

Малика на это лишь покачала головой и пошла в кухню.

Пока я быстро поглощала мамин супчик и лапшу, в голове выстраивалось и вновь отметалось меню. Наконец, я выбрала:

1. Яблочный штрудель. Подавать к столу можно и холодным, поэтому доставать из печи прямо перед подачей его не нужно, это прерогатива мясного пирога.

2. Панна-котта. Ее нужно сделать пораньше, чтобы успела остыть и немного постоять в холодной.

3. Эклеры. Аборигенам должно понравиться.

4. Компот. Детям и под пирог должен хорошо пойти.

5. Мясной пирог. Это на ужин. Готовить его нужно в конце, чтобы подать на стол горячим.

6. Салат из сезонных овощей. А куда ж без него родимого?

7. Кофе с корицей и ванилью. Его приготовлю перед самой подачей сладкого…

Прожевав последний кусок, я подорвалась с места, помыла посуду и принялась за работу.

Самым сложным в первом пункте, как это ни странно, было вымесить тесто. В прошлой жизни замесить туго и раскатать тонко для меня не было никакой сложности, но здесь-то мне всего пять лет, и ручонки, да и силенки в них, отнюдь не те. А перемолоть в полотенце скалкой миндаль? Эх, сила моя силушка, где ты?! В общем, упарилась я знатно, но все же засунула в печь противень со скрученным штруделем. Отдельным геморроем стало не сжечь свое творение. Печь – это не духовка с автоматическим выставлением температуры и времени. Но некоторый опыт обращения с этим сложным агрегатом я уже имела, поэтому надеялась со всем управиться.

Оглянувшись на грязную посуду и стол, я отчетливо поняла, что если хочу сегодня все успеть и не пасть смертью храбрых, то мне просто необходим помощник, причем такой, которого невозможно заподозрить в том, что это все приготовил он. Идея осенила внезапно.

– Кирим-аха, Кирим-аха!

Я выбежала на улицу и увидела старика сидящим на лавочке и починявшим какую-то обувь. Я всегда называла его уважительно – просто не могла по-другому, за что получала нагоняи от Малики, ведь в здешнем обществе проявлять уважение к рабу – это где-то за гранью. Хотя к Кириму и относились с уважением, это было все же уважение хозяина к рабу, а не равного к равному. Раб – это инструмент, и точка. Ну или, если точнее, нечто среднее между животным и человеком – как можно притеснять равных тебе людей и оставаться в белых одеждах? Ведь каждый из нас для себя хороший, добрый, умный и самый-самый, вот и была выработана целая рабская философия, взращённая не одним поколением эльмирантийцев, туранцев, фархатцев и жителей некоторых других королевств. В Тилизии и Фаргоции, к слову, рабства нет, что невольно прибавляло этим странам плюсов в моих глазах. Именно поэтому Малике и было настолько сложно привыкнуть к привилегированному положению профессора. Традиции – страшная вещь, и переломить их очень сложно. Тут уж скорее шею себе свернешь.

– А где Ромич? Опять козочек пасет? – спросила я.

– Нет, сегодня очередь соседского раба. – Я тут же вспомнила, что несколько ближайший дворов, которые держали коз, в начале лета объединились и теперь пасут животину по очереди. – А Ромича Малика-ханан послала насобирать абрикосов за городом.

Есть у нас тут небольшая абрикосовая рощица, почти дикая, куда вся ребятня бегает за сладкими плодами, только, чувствует мое сердце, в скором времени и рощицу, и земельку вокруг выкупят, и халява закроется.

– А давно он пошел?

Старик ненадолго задумался, прикрыл глаза, подставил лицо солнышку:

– Да скоро уже и прийти должен. А вы что-то хотели, маленькая хозяйка?

К выканию с его стороны я уже привыкла, а поначалу меня это коробило. А потом подумала, что выказывать уважение имею право не я одна, и успокоилась.

– Кирим-аха, я поняла, что мне все-таки нужна помощь, и очень надеюсь на Ромича.

Старик поглядел на меня немного лукаво:

– А ты уверена, что тебе нужен именно Ромич? Может, позовешь мать? – Я даже задохнулась от того предположения, что пряталось за его словами. Кирим тут же поднял ладони вверх: – Лейла, я ничего плохого не имел в виду! Нужен Ромич? Хорошо, я отправлю его к тебе, как только увижу.

– Хорошо, – буркнула я немного обиженно, – спасибо.

И мухой метнулась обратно в кухню. Времени для пустых разговоров не было совершенно!

Панна-котту приготовила по уже отработанной схеме. Ромич к этому моменту успел появиться, и я загрузила его мытьем посуды и поддержанием огня в печи. И если кто-то думает, что после готовки грязной посуды остается мало, то он глубоко ошибается.

Первая партия эклеров сгорела, хотя я отвлеклась-то от печи всего на минутку, и ее пришлось безжалостно выбросить, хорошо хоть дым коромыслом еще не успел повалить, иначе на этом все мои кулинарные эксперименты и закончились бы.

А отвлеклась я всего лишь для того, чтобы насыпать сахар в кипящую для компота воду – я долгое время не могла понять, почему бабушкины компоты всегда были вкуснее, а оказалось, все дело в том, что до закладки фруктов нужно всыпать в воду сахар и немного покипятить, приготовив таким образом сироп! Ромич помог нарезать яблоки и абрикосы, а я бросила в напиток для запаха палочку корицы. Аромат стоял обалденный!

Пирог печь пришлось на противне. Жаль, здесь нет форм. Есть тандыр⁹, где можно готовить лепешки и нечто вроде лаваша, в которые местные заворачивают все, что угодно, но сегодня он мне не нужен. Когда у меня появятся привычные формы, я обязательно испеку невиданные здесь пироги, а пока тот, который я задумала, вполне можно выложить на противень общей массой. Мясорубки тут тоже еще никто не придумал, поэтому мясо пришлось резать на мелкие кусочки – тоже тяжелая работа для моих еще таких маленьких ручек, но и тут помог мой добрый помощник. Мальчик безропотно выполнял все, о чем я его просила, и периодически как-то странно на меня косился, а я была так занята, что внимания на это не обращала. Я смешивала, месила, взбивала… В общем, творила.

И пусть только кто-нибудь скажет, что готовка – это не процесс творчества. Конечно, разогревание в микроволновке или на сковороде творчеством не обзовешь никак, однако, делать что-то новое, или давно привычное старое вкладывая душу, фантазию, желание сделать приятно тем, для кого готовишь – по моему убеждению, и есть акт творения. И даже если у тебя не получилось с первого раза. Кто знает сколько набросков сделал Да-Винчи прежде, чем нарисовал свою Мону Лизу?

Умаявшись, я присела на лавку и только тут поняла, как сильно устала. Осталось нарезать салат, но силы как-то разом меня покинули, и я устало провела ладонями по лицу – все-таки я взвалила на себя немалую нагрузку. Но дело того стоило.

Внезапно я заметила, что Ромич как-то неуклюже вытирает со стола и усердно прячет взгляд.

– Ромич! – позвала я мальчишку, но он лишь быстрее заработал тряпкой и так и не обернулся. Поэтому я встала и подошла к нему. – Ромич, что-то случилось? – спросила и положила руку на его худое предплечье.

Он тут же его одернул и метнулся к двери, но там остановился и прислонился лбом к косяку. Однако меня повергло в шок не это. В тот момент, когда я коснулась его голой кожи, вдруг почувствовала и увидела то, что в это самое мгновение видел и чувствовал он. А он был не здесь – он был в воспоминаниях о тех днях, когда был свободен, жил со своей семьей в доме в Фаргоции и вот так же, как сегодня мне, помогал матери и старшей сестренке по кухне. Хотя какой помогал? Скорее, путался под ногами – ему тогда и было-то всего четыре годка. В его воспоминании не было четких лиц, лишь светлые смазанные ареолы на их месте. И как-то так получилось, что в этом его воспоминании лицо старшей сестры и матери со временем все больше и больше стало напоминать мое. И столько в этой внутренней картине было света, любви, отчаяния и тоски одновременно, что меня как волной захлестнуло этими переживаниями. Я метнулась к мальчику, обняла его за талию и разрыдалась, шепча как ненормальная:

– Ромка, Ромочка, все будет хорошо! Ты верь, ты только верь!

Мальчик на некоторое время окаменел, а потом обернулся, сел на корточки, обнял меня и заплакал, уже не таясь. Мы цеплялись друг за друга, как утопающие за соломинку. По сути, я была таким же оторванным листком, как и он, однако мне повезло гораздо больше: у меня появилась новая любящая семья и новый шанс на жизнь. А у него? Что было у него? Рабский ошейник и такое же отношение к нему людей, ничем от него не отличающихся. И пусть в нашей семье никто его не притеснял и на тяжелые работы не отправлял, но по-человечески относилась к нему только я. Уж слишком сильны здесь традиции.

Первым, как и положено, взял себя в руки Ромич и начал, успокаивая, поглаживать меня по спине. Тут уж я тоже пришла в себя и даже удивилась силе и внезапности захлестнувших меня чувств. Это на меня мало похоже, а потому странно, и одной эмпатией это не объяснить.

Мы робко посмотрели друг на друга и… лишь слабо улыбнулись, испытав неловкость, и расцепили объятия. Я достала из кармана платок, вытерла слезы и сопли. Ромичу для этой процедуры хватило собственного рукава. Я на это неодобрительно покачала головой, он лишь пожал плечами. В этот момент мы оба почувствовали, что между нами протянулась невидимая, но очень прочная нить доверия. Отчего на душе стало тепло и радостно.

– Ой, пирог! Пирог нужно достать! Ромич, помоги – противень очень тяжелый!

И мы понеслись к печке. К счастью, пирог даже пригореть не успел, но зато источал одуряющие ароматы.

Салат мы сделали быстро. А потом я отрезала Ромичу и Кириму по большому куску пирога, положила салат и сладости, налила по кружке компота и отпустила парня ужинать. Обычно рабы едят после хозяев и часто совсем не то же самое, но я решила сделать исключение, ведь сегодняшний ужин готовила я, и могла с полным правом распоряжаться им по собственному желанию.

– Мама, уже время ужина? – Я увидела, как в кухню, принюхиваясь, вошла Малика. – Можешь не осторожничать. – улыбнулась я. – Кофе я еще не готовила…

– А чем так вкусно пахнет?

– Мам, накрывай на стол, будем пробовать мой мясной пирог…

Вопреки традициям, ели мы все вместе. Да, и другие иногда могли себе это позволить, но редко и скорее, как исключение. Отец рассказывал, что этот обычай ввела моя мать, так как на ее родине раздельное принятие пищи было признаком ссоры, а отец так ее любил, что решил пойти против своих устоев. Однако, вскоре сам оценил прелесть совместных обедов и ужинов, а потому позже приучил к этому и Малику, а когда появился профессор ничего менять не стал, так как на его родине это тоже было в порядке вещей.

Прошедший ужин я запомнила с трудом и даже как-то моментами. Все время слипались глаза. Но отвалившуюся от удивления челюсть профессора все же запомнила отчетливо, как и посетившее меня чувство удовлетворения, когда все домочадцы запросили добавку. Помню еще, как отец горделиво произносил в мою честь тосты, а профессор с воодушевлением жевал и только кивал в так его словам и как-то недоверчиво косился в мою сторону. Малика же явно была в полнейшем шоке и на все каверзные вопросы профессора о том, не помогала ли она мне, лишь отвечала, что такие блюда вообще видит впервые!

Сама же я практически ничего не ела. Слишком устала. И остатки сил уходили на то, чтобы держать глаза открытыми. Однако, с кофе профессор в этот день пролетел, так как я все же уснула, отключившись прямо там за столом.