– …На царя тогда сильно насели, да и царица решила сделать определенные шаги навстречу мужу. В общем, она забеременела. Разумеется, фрейлины узнали об этом первыми. Тогда Маша ко мне и прибежала. Сказала, что не желает разрушать семью и быть камнем преткновения. Я предложил найти хорошего человека и выдать ее замуж. На что она, заливаясь слезами, сообщила, что не видит себя с другим мужчиной и хочет посвятить себя Богу и уйти в монастырь. Я долго пытался ее переубедить, но такие желания игнорировать нельзя. Вот и отправил в Казанский Богородицкий монастырь. Решил, что постриг все равно дело небыстрое, пусть побудет в тиши и уединении, а там, может, одумается. Царь пытался ее на полдороге развернуть, но Маша лишь пожелала ему счастья и отправилась дальше. Никто тогда не знал, что она тоже беременна, а она и не сказала, даже в письмах ни разу не упомянула. Я смог к ней вырваться только в ноябре, а когда приехал, узнал, что она умирает – послеродовая горячка. – Отец прижал ладони к глазам, стирая набежавшие слезы, но быстро взял себя в руки и продолжил: – Меня тогда к ней пустили попрощаться, а она сразу о дочке просить начала. Чтобы я ей имя свое дал и царю ничего не говорил. «Не нужно вносить в его жизнь новый разлад, у них ведь тоже скоро ребеночек родится, да и много ли в том чести, чтобы быть незаконнорожденной? Пусть даже и царской крови. Не хочу я для нее такой судьбы! Поклянись мне, брат! Поклянись, что о тайне ее рождения никто не узнает, а ты мою девочку своей дочкой объявишь! Поклянись!» – после этих слов отец снова приложил руки к глазам. В наступившей тишине мы с маменькой сидели, как пришибленные, и не могли вымолвить и слова. – Я поклялся. Не мог не поклясться. Она ведь умирала… У меня на руках умирала… Я тогда спросил, как она дочку назвать хочет, а она отчего-то заплакала. Тогда я предложил Машенькой назвать в ее честь. Она головой замотала и попросила, чтобы только не Машей, не нужно ей мамкину судьбу таким именем приманивать. Уж если так хочу, то лучше пусть Марьей будет, имена разные, а звучание схожее. В тот же день Машенька и умерла… Я тогда не знал, что мне делать с маленьким визжащим комочком, что мне вручили монахини. Не знал, как смотреть на этого ребенка и не винить его в смерти любимой сестры, не знал, как сказать, что теперь это моя дочь, не знал, как, не нарушив клятву, признаться собственной жене, что вовсе не отец этому ребенку. Вот и сказал, что ребенок мой. Я позже попытался все как-то объяснить, но ты меня и слушать не стала. Не знаю, как уж и простила…

Не выдержав, маменька встала и подошла к мужу, положила руку ему на голову и погладила, утешая. Он перехватил ее ладошку, поцеловал и прижал к своей щеке:

– …Я потому и дальше предпочитал молчать, чтобы не теребить раны. Знал, что поступаю неправильно и по отношению к тебе, и по отношению к Марье. Но думал, что уже поздно что-то менять. Я струсил, впервые в жизни струсил… И если бы не ты, Евдокия, – он посмотрел на меня, – то из-за этой трусости сегодня могло не стать и Марьи. – Его лицо совсем потемнело, он замолчал, а маменька высвободила свою руку и обняла его за плечи.

– А царь? – все же решила узнать я.

– Что царь? – не понял он.

– Он знает, что Марья его дочь?

– Нет. Я тогда его возненавидел. Хотел сделать что-то такое, чтобы отомстить за сестру. И не нашел ничего лучшего, как сдержать собственное слово и не сказать, что у него есть ребенок от любимой женщины. Он ведь и правда ее любил. Сильно… Я это понял в тот момент, когда он после известия о ее смерти враз поседел и с тех пор начал быстро стареть. А уж после того, как царица пятыми родами померла, так и вовсе сдал.

– Но теперь ведь шила в мешке не утаишь.

– Я уже не раз думал об этом. И царя уже давно не виню в тех событиях, – ответил отец. – Но не думаю, что сейчас время для таких новостей, да и не уверен, что кому-то вообще стоит об этом знать. Никаких привилегий это девочке не добавит. А лишние разговоры ей ни к чему.

– Но ведь у нее четыре вида магии, которые она захочет развивать!

С отца станется запретить ей пользоваться магией вообще. А я не могла позволить такому случиться! А потому, пока он снова не включил режим «Я же глава семьи и знаю, как лучше», нужно поднимать этот вопрос и направлять его решение в нужное русло. Маменька, вон, тоже насторожилась.

Отец насупился, явно готовясь сказать, что лучшим вариантом будет запретить девочке пользоваться магией. Я даже могла просчитать ход его мыслей. Мол, подрастет, он ее замуж выдаст за преданного человека, а там мальчики пойдут, которые, скорее всего, один вид магии потеряют, но и с тремя они смогут укрепить род.

– Папенька, вы уже однажды умудрились испортить жизнь этой девочке! И не только ей! Поверьте, маменька до сегодняшнего дня мучилась от того, что вы в любой момент способны на измену. А уж сколько пришлось пережить Марье! Нелюбимый, всеми презираемый ребенок в семье! Я до сих пор не понимаю, как она умудрилась не озлобиться и сохранила веру в людей! И виной всему этому стала ваша трусость! Вы сами только что в этом признались! Так имейте хоть теперь смелость сделать ее жизнь счастливой! Всего-то нужно подумать, как решить эту проблему к всеобщему удовольствию!

Папенька дернул кадыком, насупился и нехорошо на меня посмотрел, усы его встопорщились. Маменька, предвидя грозу, начала гладить его по плечам и сделала мне большие глаза.

«Н-да, что-то я дала лишку. Не нужно было так прямо макать отца в его ошибки. Но если не сейчас, то когда?»

– Простите меня, папенька, – потупилась я. – Мне не следовало так говорить.

После недолгой паузы он произнес:

– Верно, не следовало… – угрюмо ответил, погладил руку жены и продолжил гораздо более спокойным тоном: – Но глупо обижаться на правду. Я и в самом деле принес своей семье немало горя… Но что же ты предлагаешь?

А я подумала, что, несмотря ни на что, мой отец очень сильный человек – не каждый смог бы признаться, что был не прав, и принять критику. Конечно, было видно, что далось ему это нелегко, но ведь далось!

Ожидая моего ответа, он открыл медальон и погладил в нем изображение. После чего протянул его мне. Миниатюра была такой искусной, что я поначалу приняла ее за цветную фотографию. Но здесь прогресс до такого не дошел. Изображенная молоденькая девушка была очень красивой: тонкие черты лица, мягкий овал… Марья сильно была на нее похожа. От отца же ей достался волевой подбородок. Невольно я тоже погладила изображение и, наконец, ответила на вопрос:

– Мне трудно что-то предлагать, надо все обдумать.

– И все же? Ты против того, чтобы она не занималась магией. Значит, нам нужно все рассказать императору. Скорее всего, он ее признает, и станет Марья признанным бастардом. Что дальше? Сейчас вокруг трона и так столько интриг, что мы не успеваем разгребать! Да и царь, как бы хорошо ко мне ни относился, доверять перестанет. Ведь не зря же мы столько лет прятали бастарда – точно что-то замыслили! И не докажешь никому, что ни о чем таком даже не думали! Все это может больно ударить по нашему роду и по твоей затее с магической гимназией!

Хуже всего, что отец прав. Все вполне могло именно так и повернуться. И тогда я не удивлюсь, если и думать насчет магии не придется: царь запретит ее женщинам, раз уж идея исходила от неблагонадежного источника. Н-да…

– Но у меня ведь три вида магии и никого это особенно не взбудоражило… – начала я размышлять. – Так, может, скажем, что у Марьи их тоже три и один вид просто не будем активно развивать!

– Если бы все было так просто… – устало вздохнул отец. – Только куда ты ее ауру денешь? Если она начнет активно пользоваться магией, то любой одаренный без труда сможет разглядеть, что она маг четырех направлений! Люди с таким редким даром буквально светятся в магическом зрении. И даже если не использовать один вид, это мало что изменит. Неужели ты нашего царя не видела? Хотя сейчас его аура заметно притухла. По Лизавете тоже не сильно что-то понять можно, она ведь магией не пользовалась почти, а в таком случае по ауре можно понять разве что человек является магом. Вот и у Марьи она притухнет, если она сейчас откажется от использования своих способностей. А пока мы ее из дома не выпустим, чтобы никто ничего не заметил. Так что, в сущности, нет у нас никакого выбора. Нет… – грустно закончил он.

Маменька тоже сильно расстроилась и, присев на стул, подперла лоб рукой:

– Ох-ох-охонюшки… Не было печали… – совсем сникла она.

А я посмотрела на их расстроенные лица, представила, как мне придется сказать собственной сестре, что магией ей заниматься нельзя! Потому что нельзя, и все! Представила ее разочарование во всех нас и обиду и поняла, что не могу подобного допустить! Никак не могу! Я же магичка с воображением! Неужели ничего не придумаю?!

– Так! Отставить упаднические настроения! – я встала из-за стола и зашагала по комнате, так как мысли не просто метались в голове, они начали сталкиваться и порождать броуновское движение! И ходьба хоть как-то помогала их структурировать. – Итак, Марья должна заниматься магией! Но при этом никто не должен понять, что она дочь царя! Что для этого нужно? – рассуждала я вслух. – А нужно сделать так, чтобы по ауре никто ничего понять не мог! То есть, нужно ауру спрятать! – потому подумала, нахмурилась и исправилась. – Нет, прятать ауру нельзя, иначе это станет еще более подозрительным. Значит, нужно ее замаскировать! – я обернулась к родителям и спросила. – Такие способы известны? – по ошарашенным лицам поняла, что о таком не слышали. – Значит, нет. Ладно… Придется создавать технологию с нуля… – Я закусила ноготь большого пальца и даже его погрызла. – Нужно рассуждать логически! Что такое аура? Это энергия человека. Как магия влияет на ауру? Меняет ее за счет магических каналов, которые ее пронизывают. Что дает более сильно выраженное магическое направление? Утолщение канала и его более насыщенное световое свечение в магическом зрении. Вот нам и надо спрятать хотя бы один такой канал от посторонних глаз … Нет, так вряд ли выйдет… Тогда, может, создать иллюзию другой ауры и наложить поверх? – Я снова задумалась, прикидывая в голове варианты. – Но как можно создать иллюзию на энергетическом уровне? – Поглядев на ошалевшие лица маменьки с папенькой, невольно хохотнула, ощутив непонятный кураж, попахивавший сумасшедшинкой. – Ну и бог с ней со сложностью! Сделаем! Уж если я не смогу додуматься, то Варя точно поможет! Мозги набекрень вывернем, но что-нибудь придумаем! Увидите, Марья будет магичить! Мы ей такой артефакт забабахаем, что любо-дорого!.. Но как это сделать-то?..

Решив, что с родителей достаточно моих размышлений, спешно попрощалась и вышла прочь, прокручивая в голове возможные варианты. А потому лишь краем сознания отметила, как родители переглянулись и недоуменно пожали плечами. Однако было что-то в их взглядах такое, что заставило шестеренки в моей голове крутиться с утроенной силой. Может быть, это была вера в меня?