Это уточнение было важным, так как после официального выздоровления оказалось, что княжна Евдокия помнит свое окружение и тех, кому была до этого представлена очень смутно, а иногда словно впервые видела. Так оно, в принципе, и было. Что-то, конечно, в самом начале своего пребывания в этом теле мне удалось почерпнуть из памяти предыдущей хозяйки, в основном, сведения о тех, кто постоянно находился рядом. Образы же тех, кого девушка видела редко, не сохранились в ее памяти, так как в той перманентной апатии, в которой она находилась, это было для нее совершенно не существенно. Чем дальше, тем меньше всплывали чужие воспоминания, заменяясь более яркими и четкими моими. По прошествии же месяца они пропали вовсе. Иногда у меня даже создавалось впечатление, что девушка в этом теле не жила, а лишь созерцала что-то глубоко внутри себя. Правда, это не мешало ей с завидным упорством накачивать тело едой, что теперь мне и приходится расхлебывать.
– Не помню, – невежливо отозвалась я.
Признаться, с первого же мгновения этот князь Вылузгин показался мне слишком напомаженным и набриалиненным, слишком угодливым и слащавым, слишком… худым, что бесило неимоверно. А растерянность после загадочных слов бабульки и не думала меня отпускать, поэтому свою грубость я не стала смягчать даже улыбкой. Да и хотелось поскорее от них отделаться, чтобы поговорить с бабулькой.
– Мне кажется, девушка сейчас не настроена на общение, – понял напомаженный и, поклонившись, отошел к другой группе людей.
Братья посмотрели на меня укоризненно и синхронно покачали головами, собираясь последовать примеру их знакомого. В этот момент лавка под моей необъятной попой не выдержала и, оглушительно захрустев, проломилась, отчего я в мгновение ока оказалась сидящей на земле под перекрестьем взглядов всех вышедших в это время из церкви людей. Бабулька, несмотря на свой преклонный возраст, успела подскочить еще в первые мгновения раздавшегося подо мной треска, а потому, к счастью, не пострадала.
Во дворе повисла натянутая, как струна, тишина. Краска стыда залила сначала мою шею, а потом и лицо. Казалось, что в более нелепой и ужасной ситуации мне еще оказываться не приходилось. Где-то я слышала высказывание, что то, что ужасно в шестнадцать лет, через десять кажется сущей мелочью. Только вот я совершенно не могла представить, что должно произойти через десять лет, чтобы данное происшествие показалось мне мелочью.
Как ни странно, но я именно сейчас совершенно точно осознала, что с треском ломающихся подо мной досок проломилось и нечто внутри меня. Нечто, что все это время не давало до конца поверить и осознать, что я теперь вовсе не двадцатишестилетняя Дарья Сорокина, проживавшая в XXI веке, а вот эта шестнадцатилетняя толстушка княгиня Евдокия Раевская. И стыдно вовсе не какой-то непонятной оболочке, в которой находилась моя душа, а именно мне! Как бы меня ни звали! А значит и ответственность за все, что теперь происходит со мной и этим телом, тоже полностью лежит на мне, и обычным нытьем делу не поможешь. И пусть тела прекрасной эльфийки для меня не нашлось, но ведь и это вполне себе ничего, живенькое.
Я представила себя со стороны и поняла, что, несмотря на все социальные табу, сейчас однозначно грохнет смех. А потому, раз уж нельзя эту неприятность замять, то нужно весь этот кипиш возглавить. И я сначала фыркнула, а потом от души расхохоталась. Даже и не думала, что у меня в этом теле такой заразительный смех! Народ весело рассмеялся вместе со мной. Очень важный нюанс: смеялись не надо мной, а вместе со мной. Наконец, когда волна хохота немного спала, послышалось строгое:
– Ну что стоите? Василий, Борис, помогите сестре подняться! И вообще, что у вас здесь за скамейки такие, что бабушку с девчушкой выдержать не могут?!
А у меня от благодарности и умиления чуть слезы на глаза не выступили. Это ж надо – назвала меня девчушкой! Будто я и не вешу полтора центнера.
Подавившись очередным взрывом смеха, братья тут же подскочили ко мне и с натугой подняли под белы рученьки.
– Это же Старица… – послышался шепот из толпы.
– Да… Та самая святая Старица-странница!
– Точно! Вон и посох из великого дуба в руках держит!
– Тот самый посох? Не может быть?!
– А ты посмотри на резьбу! Она же как живая!
– Старица?! Не может быть?!
Народ загудел, загомонил, в одночасье позабыв и о смехе, и о ситуации со скамейкой. А вот маменька, словно курочка, начала надо мной кудахтать, причитая и обещая переговорить с батюшкой, чтобы скамейки сделали крепче.
Меня же это волновало мало, так как я точно знала, что мне просто жизненно необходимо поговорить с этой Старицей! Однако стоило вести о ней разойтись в народе, как людская масса тут же качнулась в ее сторону, грозя погрести под собой несчастную старушку. А потому, набрав в легкие побольше воздуха, я со всей дури выдала:
– Стоять! —Признаться, такой реакции я не ожидала, потому люди и в самом деле остановились и даже присели от неожиданности. – Хотите поговорить со Старицей – выстраивайтесь в очередь! А не то сейчас задавите несчастную! И вообще, – я прошествовала сквозь толпу, невольно задевая зазевавшихся, все-таки габариты у меня отменные, – дайте ей немного отдохнуть! Она сама позовет, когда будет готова.
Внезапно в нескольких шагах от себя я увидела того самого голубоглазого мальчонку, которому вручила конфету. Он вглядывался в просвет между людскими телами и пытался рассмотреть старушку, и смотрел на нее так, будто та должна ответить ему на какой-то безумно, просто жизненно важный вопрос! И почему-то, глядя на него, я узнавала себя. В этот момент рядом со мной появился наш слуга Еремей и начал самолично расталкивать передо мной зазевавшихся людей.
«О, совсем другое дело!» – подумалось, и я мимоходом схватила за руку мальчишку, что так и продолжал выискивать взглядом Старицу, и потащила за собой. Ибо только так этот пацаненок имел шанс задать свой вопрос. Потому что взрослые вряд ли дадут ему такую возможность.
Наконец, путь до старушки был окончательно расчищен, и мы с мальцом до нее добрались. Она пристально, как-то даже изучающе на меня смотрела и гладила большим пальцем навершие посоха. Потом ее взгляд скользнул на очумевшего мальчишку рядом со мной, и брови Старицы поползли вверх. От переизбытка чувств тот не выдержал и бухнулся перед ней на колени.
– Ну, и чего ты тут по земле ползаешь? – раздраженно проговорила она. – Вставай! А папка твой не вернется, можешь не ждать. Не зря у тебя сердце было не на месте, – она тяжело вздохнула, положила растерянному мальцу, у которого глаза сделались большие-большие и блестящие от наворачивающихся слез, на плечо руку и сказала: – Мой тебе совет: попросись на службу вот к этой княжне. Авось, не откажет… – вопросительно на меня глянула, а я растерялась.
– Не откажу, конечно, только кто ж в таком возрасте работать идет?
– Ой, девонька, – покачала головой старушка, – у простого люда всякое бывает. А Сережку помощником конюха возьми. Он мальчонка справный.
– А как же его мать? Против не будет?
– Так нет у него матери. – Старица погладила мальчика по голове. – Померла прошлой зимой от лихоманки. А отец обоз отправился охранять да и сгинул от разбойничьей пули.
М-да-а… И это у меня жизнь плохая? Это у меня, видите ли, проблема и депрессия! Дура ты, Дуська, дура!
Хотела присесть перед мальчиком, заглянуть в глаза и быть с ним на одном уровне, но поняла, что тогда может случиться конфуз – потом я просто не разогнусь, а потому просто спросила:
– Родственники какие-нибудь у тебя есть?
Вместо ответа он замотал головой.
– Пришлые они тут, – подтвердила откуда-то все знающая Старица.
– Ну что, пойдешь к большой толстой тете в услужение? – тихо спросила я его.
Иронии он не понял и вместо ответа собрался упасть передо мной на колени, но я его вовремя удержала и прижала к своему боку. Мальчонка совершенно неожиданно обнял мою необъятную талию и разрыдался. А у меня от вида таких искренних страданий у самой на глаза навернулись слезы. Столько же испытаний выпало на долю мальчика в таком раннем возрасте?!
Мои родители остались где-то там, в далеком и уже недоступном для меня мире. Как они пережили мою смерть? Не знаю. Скучала я по ним безумно, успокаивало лишь то, что они сами живы и здоровы, и утешением им послужит моя поздняя маленькая сестричка, которую мама родила уже к сорока годам.
Старица подозвала моего слугу и, указав на Сережку, сказала:
– Ваша госпожа хочет взять его на полный пансион помощником конюха. Объясни ему что и как делать, чтобы попасть в услужение.
Я погладила мальчишку по голове, кивнула Еремею, подтверждая слова Старицы, и слуга взял его за руку и потянул за собой. Несколько долгих секунд мы стояли и просто молчали. Наконец, я спросила:
– Что мне делать? Это ведь совсем чужой мир…
Старица скосила на меня хитрый взгляд:
– Жить.
– А вернуться никак?
– А тебе есть куда? – удивилась старушка.
– Ну да… Может, мне рассказать о себе кому? – зачем-то спросила.
– Пф! Ну попробуй. Только потом не жалуйся.
– Но вы же сразу все обо мне узнали, может, и другие могут?
– Таких, как я, единицы, – назидательно проговорила Старица. – И опасаться нас тебе не нужно. В тебе нет зла. – А потом резко выпрямилась, отчего маленькая, как казалось, старушка стала с меня ростом и, положив одну свою ладонь мне на лоб, а другую на солнечное сплетение, четко и громко, глядя мне в глаза, произнесла: – Разрешаю остаться!
Я почувствовала прокатившееся по всему телу тепло, почти жар, и ошарашенно спросила:
– Что это было?
– Разрешение и распечатывание теперь уже твоей магии, – усмехнулась старушка, но уже с некой натугой, и снова сгорбилась. – Неужто ты думала, что мы можем оставить у нас всякую случайно забредшую душу? Ох, сколько вас одно время таких шустрых было!.. Но сейчас ничего, баланс после появления в этом мире магии почти восстановился, и переселенцы, как ты, почти уже и не встречаются…
Старушка немного рассказала о тех временах – коротко, всего несколько фраз, но я поняла, что она одна из хранительниц этого мира и только что меня, так сказать, легализовала.
– Спасибо, —поблагодарила я. Не сомневаюсь, что при желании у нее вполне хватило бы сил изгнать чужую душу прочь. – Так история со скамейкой ваших рук дело? – меня внезапно осенило.
– Конечно. Видишь ли, именно в таких, можно сказать, неудобных и неожиданных ситуациях ярче всего раскрывается человеческая натура. А ты попала в тело магически одаренной девушки, имеющей власть и деньги. Поверь, этому миру вовсе ни к чему еще один неподготовленный, свихнувшийся от вседозволенности человек.
– А Сережка?
– А что Сережка? Этого мальца ты сама притащила, чем немало меня удивила.
Мы снова ненадолго замолчали. Мне столько хотелось у нее спросить, столько разузнать, но я чувствовала, совершенно точно откуда-то знала, что отведенное мне время аудиенции стремительно заканчивается. А потому задала самый дурацкий из всех возможных вопросов:
– Почему это тело?
– Да почем мне знать?! – удивилась старушка.
– Но как мне с ним жить? Я же была совсем другой!
Старушка укоризненно покачала головой и сказала одну простую вещь, которая очень многое изменила в моем будущем:
– Неважно, как ты выглядишь: полная ты или худая, с большим или маленьким носом или ртом, высокая или низкая – все это частности. Главное, любишь ты себя или нет, и принимаешь ли такой, какая ты есть, осознаешь ли свою ценность как существа, созданного Богом. Да и все эти внешние атрибуты… – она махнула рукой. – Разве этому мальчонке было важно, толстая ты или худая? – скосив на меня взгляд, добавила: – Но похудеть тебе не помешает. В первую очередь – для твоего же здоровья, но любовь к себе подразумевает и это. – А потом как-то раздраженно передернула плечами: – В общем, направление мысли ты поняла. И нечего тут мне жаловаться на свою сытую жизнь и молодое тело! – А под конец и вовсе посуровела: – Все в твоих руках! А теперь ступай, мне еще с твоими маменькой и папенькой переговорить нужно. Уж очень они за тебя переживают.
Перечить я и не подумала, а потому невольно поклонилась Старице и задумчиво пошла к бричке, на которой мы приехали.
О проекте
О подписке