– И я, дурак, вместо того чтобы стать акционером продюсерского ОАО, влез в это дерьмо. – Игла дернул плечом. – Плевать мне было на бабки. Поиск дебютантов, контракты, презентации – все это было не для меня. Я всегда мечтал иметь группу. Буль говорил, что мы станем играть у себя. Это будет наш клуб. Здесь хотели оборудовать студию, которая по сей день не окончена. Якобы времена изменились. Типа невыгодно вкладываться. Слишком велика конкуренция. Клуб планировался только как вишенка на торте. Сочинение песен, запись их в студии, турне по всему миру. Это должно было стать основным занятием. А вышло так, как вышло. Понимаешь? – Он плавно перешел на «ты», Саша одобрительно кивнула. Иглу все сильнее разбирало. – Из всего обещанного осталось вот это. Золотая клетушка черт знает где, на гребаном морском курорте. Сижу здесь, играю одну и ту же песню, потому что только на нее приходят люди, и на этом все. А у продюсерского центра штат из настоящих звезд, они устраивают конкурсы, шоу талантов, телевидение – не интернетное, а настоящее, тридцать шесть каналов. Так меня раскрутили, – подытожил он.

– Какое телевидение?

Игла встал и принялся ходить из угла в угол.

– Третье частное в стране. – Он махнул рукой. – Сначала я ждал. Думал, выдержу. Как-нибудь все утрясется. Но никто не собирался возвращать мне мои деньги. Начались разговоры о каких-то выплатах частями. Позже я уже согласился на то, что мне всего лишь вернут мои вложения, голые два лимона. Буль начал темнить. А теперь я созрел, чтобы просто уйти. Не хочу больше в этом участвовать. Пусть платят частями. Каждый месяц бабки будут капать на счет, больше мне ничего не надо. Я, вообще, без проблем мог бы вернуться на вокзал. Мне не нужна эта нора. А что он? Начал устраивать номера с этими посылками. Втирает мне, что угрозы – это моя работа. А если хочешь знать, то он сам все это режиссирует. И ты – тоже один из номеров этого шоу.

Саша сидела неподвижно. Молчала.

– Это правда, – подтвердила Иза. – Все, что рассказал Игла, – правда. Мы поможем в твоем профайлинге. Задавай любые вопросы.

– Мне надо поговорить с Люцией Ланге. Она здесь?

Иза и Игла переглянулись.

– Я вчера уволила ее после большого скандала, – немного подумав, сказала менеджер. – Она взяла из кассы тридцать тысяч. До этого тоже воровала. Думала, мы не знаем. Было решено, что она немедленно уйдет и мы не станем сообщать об инциденте в полицию. Это была незарегистрированная выручка.

Они ждали реакции Саши, но та ерзала в кресле, не понимая, что делать. Все пошло не так. Что-то тут нечисто. Кто-то втягивал ее в сомниельное предриятие, но она не понимала, кто и зачем. Ей необходимо было проверить свой заказ. Продолжать далее этот фарс было бессмысленно.

– Мы вернемся к этому делу после праздников. – Она встала под удивленными взглядами собеседников. – Я составлю список людей, с которыми в определенной очередности мне нужно будет побеседовать. И желательно, чтобы они не были предупреждены. Так будет проще и эффективнее всего.

– Хорошая ты баба. – Игла пожал ей руку. – Встретимся в Калифорнии.

– Успехов. – Саша ответила на рукопожатие. – И береги себя. Есть такое китайское проклятие: чтобы все твои мечты сбывались.

Он слегка прищурился, в уголках губ едва угадывалась улыбка. Чертовски привлекательный, подумала она.

– Я или стану отвратительно знаменитым, или погибну, как Моррисон или Вайнхаус, а девки будут жечь свечки на моей могиле. Я есмь Игла. Лучше быстро сгореть, чем медленно тлеть.

– Ты так думаешь, пока у тебя нет детей, – возразила Залусская.

Она начала одеваться. Они стояли и ждали ее ухода. Саша наконец обвязала шею шарфом, застегнула пальто и спросила на прощание:

– Только вот не понимаю, почему нельзя просто уехать и все? Если у тебя есть такой хит, ты можешь припеваючи жить с авторских.

Игла погрустнел.

– В этом-то вся проблема, – произнес он очень спокойно. – Это не моя песня. Не я ее написал.

– А кто?

Игла молчал, допил оставшийся в стакане джин.

– Кто автор текста? – повторила Саша вопрос.

– Мы не знаем, – ответила за артиста Иза. – Права условно у продюсера, то есть у Буля. Если автор найдется, он станет рокфеллером.

Саша подумала, что они наверняка врут, но у нее не нашлось сил, чтобы сейчас прижать их к стенке. Такая возможность еще будет, когда она начнет допрашивать их поодиночке. Еще раз взглянула на бутылку и зрительно оценила, что из ее содержимого получилось бы еще четыре солидные порции. Это был ее любимый алкогольный напиток, высшего качества. У нее созрел миллион вопросов, которые она хотела задать Игле, но ей нельзя было оставаться здесь ни минутой дольше. Она ужасно злилась на саму себя.

– Я найду дорогу, – объявила Саша. – Удачного корпоратива.

На столе стояла корзина, полная разноцветных яиц. Лаура Залусская, одетая в выходное платье, вынимала творожную пасху из холодильника, когда услышала стук в дверь. Она поставила блюдо на стол и побежала открывать.

– Бабушка! – Девочка в розовой дубленочке и шапке с кошачьими ушами бросилась ей на шею. Они закружились, как на карусели, и со смехом упали на пол. – Какие красивые! – Малышка дотронулась до бриллиантовых сережек бабушки, Лаура сняла их и подарила внучке.

– Мама, это уже перебор! – воскликнула Саша и тут же заткнула уши, потому что Каролина издала очень громкий радостный писк, а бабушка с охотой ее поддержала.

Все три женщины были крайне удивлены, когда за их спинами вырос почти двухметровый мужчина в боксерской куртке. Кароль Залусский, брат Саши, выглядел устрашающе, но глаза его смеялись.

– Что тут происходит? – с наигранной угрозой пробасил он.

– Дядя! – воскликнула Каролина по-английски и бросилась в его объятия. – Что ты мне принес? Что? Что?

Кароль вынул из-под куртки коробку с игрушкой. Девочка схватила подарок и прильнула к родственнику.

– Каролина, говори по-польски, – напомнила ей Саша, после чего холодно поздоровалась с братом и Лаурой.

– Прекрасно выглядишь, Александра, – похвалила ее мать.

Саша посмотрела на нее с подозрением. Она знала, что Лаура говорит так, чтобы слегка разрядить обстановку. Дочь почувствовала, что это не конец фразы, она ждала неизменного но. И, несмотря на то что на этот раз Лаура довольно долго сдерживалась, через какое-то время прозвучало:

– Только ты какая-то бледная. Можно было немного подкраситься. Ведь ты красавица, но совсем не умеешь этого подчеркнуть.

Саша пробормотала что-то в ответ, но, к счастью, ее слова заглушил вопль Каролины:

– Это Зинзи! – Дочь раскрыла коробку с игрушкой и крутила пируэты вокруг Кароля. Через мгновение она уже сидела на его плечах.

Саша пошла за ними в гостиную. Она решила больше молчать, никого не провоцировать и сохранять спокойствие, несмотря ни на что. Ей не нужны конфликты. Если она позволит вовлечь себя в дискуссию, мать очень быстро выведет ее из равновесия. Лаура Залусская много лет проработала главным гримером на Гданьском телевидении. Потом, когда начались сокращения, а гримерам пришлось оформлять индивидуальное предпринимательство и работать по контракту, она стала оказывать услуги также глянцевым журналам и рекламным агентствам. Даже сейчас, хотя официально она была на пенсии, работы у нее по-прежнему хватало. Проблем с деньгами в доме не было никогда.

Лаура выросла в Голэмбе, деревне под Пулавами, но всю жизнь утверждала, что происходит из семьи обанкротившихся дворян. Она не была уверена, кровь какого из родов в ней течет: Любомирских или Голэмбевских. Все посмеивались над этим. Никто не воспринимал всерьез ее слов до тех пор, пока пару лет назад, после продолжительных судебных разбирательств, она не унаследовала родовое гнездо неподалеку от Пулав. Лаура тут же продала его и купила двухуровневую квартиру в гданьском Новце. Этот район риелторы рекламируют как элитный жилой комплекс «Морены». Саша не могла ей этого простить. Она предпочла бы старую виллу на Оливе, один из прекрасных старых домов в районе улицы Полянки или хотя бы квартиру в одном из столетних домов на Собутки. Мать, однако, уперлась. Аргументировала свой выбор тем, что слишком стара для того, чтобы еще и интерьеры ей об этом напоминали. Ее комплекс относительно происхождения, видимо, объяснялся тем, что покойный муж и отец Саши на самом деле был из «тех самых» Залусских; Лаура не брезговала тем, чтобы подчернуть это в звездном обществе, где любила вращаться.

– В твоих венах течет голубая кровь, – объявляла она, делая так называемую лебединую шею, чтобы противостоять образованию морщин в области декольте. – А ты ржешь, как конь, вместо того чтобы смеяться, как будто рассыпаешь жемчуг. Так, как должна это делать дама.

Саша никогда не понимала комплексов матери. Ей было все равно, из какой семьи она родом. Ее не интересовало генеалогическое древо, которое мать заказала сразу же, как только на ее счет поступила сумма с шестью нулями. К сожалению, ни Любомирских, ни Голэмбевских там не было. Саша стыдилась хвастовства Лауры и до тридцати лет носила мотоциклетные ботинки, цыганские юбки и джинсовую куртку с надписью по-английски «Панк не умер». Перед самыми выпускными экзаменами в школе она побрилась наголо в знак протеста. У Лауры от ее вида поднялось давление, к тому же ей стоило немалых трудов уговорить учителей допустить ее непутевую дочь к экзаменам. Старшая Залусская всегда одевалась как на бал. Она была идеальной женой консула, а потом бизнесмена, старше ее на двадцать лет. Обоих мужей она пережила и, несмотря на то что уже давно сама себя содержала, даже в возрасте осенней хризантемы держала фасон. Ей не было свойственно ни малейшей доли самокритики, но ради семьи и детей она легла бы на рельсы. Львица-тигрица, называла она себя. Всегда тщательно одетая и причесанная, Лаура не выглядела на свои семьдесят три. Она, смеясь, называла это профессиональной деформацией. Конечно же не бывает некрасивых женщин. Есть просто неухоженные. Никогда, даже в булочную, она не выходила без макияжа. Каждую свою фотографию обследовала под лупой (хотя зрение у нее до сих пор было отличное) и не позволяла показывать те снимки, на которых не очень хорошо получилась.

Саша была ее противоположностью. Не красилась, не наряжалась. Она даже шутки ради никогда не надела бы такое платье, какое было на Лауре сейчас, – блестящее, ярко-фиолетовое, украшенное кантами с серебряной нитью. Cаша выбирала только невыразительные, серо-бурые оттенки. На каждый день – исключительно джинсы, простая футболка или рубашка в клетку. Если она решалась на платье, то цвет был беж, хаки или черный. А к нему, как всегда, стоптанные байкерские ботинки. Мать стонала, что платье на дочери сидит как мешок, но это было не так. Саша была стройной и знала об этом. Впрочем, в сочетании с ее натуральными огненно-рыжими кудрями любой яркий цвет выглядел слишком крикливо.

Только один раз в жизни ей захотелось быть заметной. К своей несостоявшейся свадьбе она заказала из парижского бутика шелковое платье цвета зеленой травы. К сожалению, ей так и не пришлось надеть его по случаю свадьбы. Оно пригодилось позже, на крестины дочери. Потом платье оказалось на eBay, потому что жаль стало его выбросить, и было продано за символические десять долларов. Саша без малейших угрызений совести расправлялась с ненужными вещами. Она предпочитала свободный вязаный свитер или мужскую рубашку обтягивающему жакету. Выбирая одежду, руководствовалась исключительно ее практичностью, хотя качество известных брендов тоже ценила. Но снобкой она стала уже после рождения Каролины, хотя избегала заметных лейблов и надписей на фирменной одежде. Она покупала ее не затем, чтобы это афишировать. Сегодня тоже, несмотря на то что мероприятие было торжественным, Саша надела жухло-зеленое платье от Карен Миллен, которое удостоилось лишь пренебрежительного взгляда Лауры. Она села подальше от матери. Кароль расположился во главе стола. Оказалось, что под курткой у него были рубашка и галстук. Саша удивилась: до сих пор он всегда одевался в спортивном стиле.

– Ты похудел килограммов на двадцать, – заметила Саша. – Новая девушка?

– Девятнадцать, – уточнил он.

– Это килограммы или возраст невесты?

– Через несколько дней ей исполнится девятнадцать, – покраснел брат. – Зовут Ольга.

– А что со стюардессой? – Саша вздохнула и рассмеялась. – Студентки стали слишком стары для тебя?

Кароль махнул рукой, капитулируя.

– Она сама не знает, чего хочет.

– А ты? – Саша внимательно посмотрела на брата.

Кароль злобно стиснул зубы.

– Слава богу, что ты знаешь.

Они оба замолчали. Лаура вышла в кухню. Внучка побежала за ней, как котенок. Бабушка подавала ей приборы и тарелки поменьше, чтобы девочка сервировала стол. Саша посчитала приборы, их было только четыре. Похоже, они не будут разговляться в большой компании, чего она побаивалась.

– Тетки и кузины не придут?

Лаура не ответила, она разрезала яйца вдоль на восемь частей.

– И очень хорошо, – заметил Кароль, устраиваясь поудобнее. – Они такие нудные.

Он достал из кармана новый телефон и принялся что-то в нем искать. Через секунду прозвучал сигнал входящего сообщения.

– Из-за меня? – Саша не меняла темы, чувствуя, как накатывает волна бешенства, которую она не в состоянии сдержать. И взорвалась: – Это я им мешаю?

– Ну, доченька, – попыталась успокоить ее Лаура, – не будем ссориться.

– Я не ссорюсь, – отрезала Саша. – Я вообще ни с кем не ссорилась.

Кароль убрал телефон и притворился, будто не слышал обмена фразами между матерью и сестрой. Он положил себе в тарелку селедки, а рядом внушительную порцию паштета и, не дожидаясь остальных участников застолья, стал есть.

– Дядя, сначала яйцо, – поучительно напомнила Каролина.

Он взглянул на малышку и положил вилку.

– Ты права, Каро. Пусть они себе говорят, а мы с тобой поделимся яйцами. Молодец! А потом устроим соревнования, кто больше съест.

– Я очень голодная!

Девочка быстро проглотила свой кусочек яйца и чмокнула дядю в щеку.

– Царапаешься! – сказала она, смеясь. Потом подошла к маме и бабушке, угостила их кусочками яйца. Обеим по-польски пожелала здоровья и заверила, что любит.

– Какая сладкая, – умилялась бабушка. – Наша маленькая англичанка Залусская.

Cаша смотрела на дочь и брата с грустью. Она знала, что это из-за нее остальные родственники не появились в доме Лауры, хотя на пасхальный завтрак каждый год все приходили именно сюда. Только у Лауры было достаточно места, чтобы поместилась вся семья. Мать даже предлагала, чтобы Саша не снимала квартиру, а жила у нее. Дочь отказалась без колебаний. Иногда она любила вернуться домой ненадолго, но знала, что не выдержит с матерью даже недели. Она думала, как быть, ведь для себя она решила, что встретится с семьей.

Хотела посмотреть всем в глаза с гордо поднятой головой. Их молчаливое пренебрежение выводило ее из равновесия. Не было никаких сомнений в том, что Саша была для них персоной нон грата. Мать каждый год по электронной почте присылала ей фотографии, свидетельствующие о том, как чудесно прошел семейный праздник. В этом году фотографий не будет. Лаура наверняка страдала от этого, но, как бывшая жена дипломата, успешно избегала опасных тем. Саша взглянула на брата. Он молча ел. Если и заговаривал, то только с племянницей. Видимо, у него тоже были претензии к сестре по поводу того, что она рассорила семью. Ей стало обидно, она с трудом сдерживала слезы.

– Когда ты идешь на собеседование? – начала безопасную тему Лаура.

– В среду после праздников.

– Это, кажется, португальский банк? Я видела рекламу по телевизору. Как замечательно, что они сразу хотят принять тебя на работу. Знаешь, какой сейчас кризис в Польше? Постоянно слышу, что молодые люди с высшим образованием не могут найти работу.

– С моим резюме я найду работу везде, – фыркнула Саша.

– Смири гордыню, – возмутился Кароль. Всем было известно, что брат Саши не проработал ни в одной организации более нескольких месяцев. Несмотря на то что ему уже исполнилось тридцать три года, он постоянно «одалживал» деньги у матери. На какие средства он жил, как справлялся, для Саши было тайной. Долгов Лауре он никогда не отдавал.

Еда не лезла в горло. Саша совсем не так представляла себе праздники. Намного приятнее и теплее им с Каролиной было в Шеффилде, хотя они были там одни. По крайней мере, никто не унижал ее. Она действительно не хотела расстраивать мать, хотя терпеть не могла завесу элегантности, которой Лаура отгораживалась в трудные моменты. Саша предпочла бы услышать горькую правду, чем притворяться. Все было совсем не так. Она знала, что Лаура больше стесняется изоляции от семьи, чем пагубного пристрастия дочери.