«Я прожила бездарно… Как думаешь, как быстро подействуют 25 таблеток снотворного, если запить их виски?», – сбиваясь, в десятый раз перечитываю сообщение перед отправкой.
Массовая рассылка, почти как предновогодний спам, – отчаянная попытка привлечь внимание к давно залежавшемуся на полках товару. Так себя чувствовала и я – покрывшейся пылью фоторамкой или потрескавшимся стеклянным шаром с водой и блестками.
Никому не нужной красивой побрякушкой.
Зачем разослала сообщения тем, кому этого не следовало делать? В моем-то семейном положении.
Зачем писать о попытке суицида бывшим возлюбленным, в то время как мой законный, пока еще, супруг где-то шатается?
Покрасневшие глаза чесались от сухости: больше плакать я не могла. Да, и не хотела. Вместо этого, зарылась в простыни и обняла бутылку виски.
«Родная моя. Мы остались с тобой совсем одни. Как бы нам не свихнуться. Или не спиться»,
Не знаю, как долго я пролежала вот так – голая и пьяная, лелеющая утрату самой себя. Внезапно кто-то резко ударил по входной двери.
Потом еще раз. И еще.
Было одновременно страшно и интересно. И никакого чувства самосохранения.
С той стороны двери перестали ломиться. Видимо, кто-то догадался надавить на ручку.
Через пару мгновений в комнату влетел черный вихрь.
«Асмодей…», – сиплю я, признав в стихийном бедствии старого друга.
Мужчина разворачивается лицом ко мне. Губы сжаты в плотную полосу, волосы всклокочены. Возможно, он примчался, выпрыгнув из чьей-то постели…
«Лилит! – с облегчением выдыхает Асмодей. – Как хорошо, что ты не спишь».
«А с чего бы мне спать? Я не хочу».
Он пытается поднять меня с кровати.
«Что ты делаешь? – пытаюсь говорить связано. – Положи меня на место».
Мужчина на секунду отстраняется.
Я пытаюсь понять, что он имеет в виду.
Таблетки?
Точно.
«Ты такооооой забоооотливый», – тяну нараспев, пытаясь сфокусироваться на собеседнике.
«Где эти чертовы таблетки?», – осторожно, но очень раздраженно произносит нежданный гость, осматриваясь: он лихорадочно поднимает, читает названия и отбрасывает мелкие баночки, коробки.
Следующее его действие полностью повергает меня в шок. Асмодей садится на край кровати, снимает перчатку и аккуратно, едва касаясь пальцами, дотрагивается до щеки.
«Лилит, где таблетки?!».
Готова поклясться, он ходил на курсы гипнотизера. Иначе, почему у меня расширились зрачки от вкрадчивого тона?
Откатываюсь на другую сторону кровати, заворачиваясь в одеяло, и сажусь. Вокруг – нелепое скопление ткани.
«Зачем ты приехал?».
Асмодей издаёт гортанный рык. Так звучит безысходность.
На пол с грохотом падает раскрытый пустой чемодан.
Снова пытаюсь синхронизировать зрение. Более успешно.
***
Звонок телефона мешает мне прикончить очередной стакан.
Кот.
«Я так и не смог уснуть, детка. Ты уже сильно пьяна?».
Язык не вяжет лыка, но трюку трезвой речи обучен каждый с подросткового возраста, хотя бы раз, прятавший от родителей следы преступления
«Ещё нет. Но уже скоро доберусь до колокольни Нотр-Дамма».
Он улыбается.
«Значит, да. Как ты себя чувствуешь?»
«В меру своих возможностей хреново… Ты не хочешь приехать ко мне в гости?».
«Однажды ты напишешь книгу, которая сделает тебя знаменитой», – Гидеон чуть переплетает наши пальцы, поглаживая внутреннюю сторону моей ладони, отчего по телу прокатывается трепет.
Первое настоящее свидание. Первые настоящие прикосновения. Первые слова, сказанные не в спешке, без страха быть непонятными или бесчестными по отношению к другим вторым половинам.
Взаимная симпатия зародилась на плодородной почве, щедро сдобренной смесью из прогнивших обломков наших предыдущих браков.
«Да, однажды, так и будет. А как насчет тебя?», – с любопытством разглядываю его через пузырьки шампанского.
«Я поеду с тобой».
«Уверен?».
Гидеон забирает у меня пластиковый бокал, делает из него глоток и, чуть прищуривается. Черты его лица заострились еще сильнее.
«Когда смотрю на тебя, то чувствую тепло, в котором готов раствориться… Будто ты обволакиваешь меня. Разве можно не следовать за этим согревающим светом? С тобой я ясно вижу, чего хочу».
Дыхание Гидеона опаляет мои губы.
Первый поцелуй стал оазисом тепла в продуваемой всеми ветрами парковой беседке.
Мы достаточно быстро съехались, и также расписались. Будто пытались обмануть жизнь в том, что это – наши первые отношения.
Я думала, что теперь всё точно будет по-другому. Не так, как с Аскольдом.
Но когда успех коснулся моей головы, это очень не понравилось Гидеону, хоть, он и не говорил об этом прямо поначалу.
Конфликты становились частыми гостями в нашем доме соразмерно росту продаж.
Чем больше людей узнавали обо мне, тем реже становились выходы. Муж жёстко контролировал перемещения, контакты и круг общения. Всё, что считалось нормой до брака, вдруг, стало недопустимым и подвергалось критике.
«Твои друзья – алкоголики, наркоманы и шлюхи».
«Значит, и я тоже?», – устало спрашивала я, прежде чем провалиться в светящийся монитор.
Гидеон обычно ничего не отвечал на это: не мог же он впрямую назвать свою жену шлюхой или алкоголичкой.
«Почему ты мне не доверяешь?».
«Я не тебе не доверяю. Я им не доверяю».
После этого в стену летел мой телефон, а какой-нибудь художник или поэт отправлялся в «чёрный список». В качестве наказания.
В такие моменты мозг сам рисовал картинку из разряда: только благоверный за порог, как я распахиваю двери и в одном исподнем прыгаю на первого попавшегося соседа.
Хлебом не корми, а корми «нижнюю чакру».
Я на 100% уверена, что Гидеон и сам все прекрасно понимал. Но, ведь, винить кого-то всегда проще, чем бороться с собственной неправотой.
Участь принятия в нашей паре была моей.
«Ты – отвратительный писатель», – однажды сказал Гидеон за ужином.
Который я, в кои-то веки, приготовила.
С тех пор «отвратительный писатель» плотно обосновался в бытовых перебранках. Подобный аргумент из уст самого дорогого человека всегда звучит громче, чем оглушительный успех и признание критиков.
Финалом истории стала пощечина, прилетевшая на последней презентации. И ещё что-то за флирт, который, как оказалось, является синонимом «вежливого общения». Но это мелочи.
***
Я смотрю на, упакованного с ног до головы в чёрное, Асмодея и все пытаюсь понять, в какой момент из простушки с огромными сережками-вишнями превратилась в светскую пропоицу, а он – в, почти что, святого отца.
Кажется, мы играли в гляделки целую вечность, а потом синхронно обернулись на шум у входной двери. Через секунду из темноты вынырнула взлохмаченная голова моего первого мужа Аскольда.
«А девочка созрела», – пробормотала я.
Асмодей озадачился не меньше моего. Может, в виски действительно бутират?
Аскольд, мой первый, и нежно любимый сестринской любовью, бывший муж оценил представившуюся картину, переступил порог спальни прямо в ботинках и облокотился на одну из стен. Что не очень понравилось патологическому чистюле Асмодею: тот поморщился.
«Таааааак…», – нарушая затянувшуюся паузу, протянул Аскольд в своей занудной манере.
Он уже был готов обрушить псевдопедагогическую тираду, но так и остался стоять с открытым ртом. В дверном проёме нарисовались еще две мужские фигуры.
Дэни и Андрэ.
А я ощущала себя самой настоящей загнанной белкой. С белкой.
«Созрела», – вздохнула я и отключилась.
Я знаю очень многих, но это у нас не взаимно.
Никто и не хотел узнать меня.
«Давай поговорим о тебе?».
А потом сбегаю.
Стремясь полностью контролировать все, находящееся в поле зрения и далеко за его пределами, я выработала четкий защитный механизм. Если захочу, могу исчезнуть так же ловко, как и появиться в нужный момент.
Каждый шаг выверен с учетом расстановки сил союзников и врагов. Хотя, даже и это можно планировать. Не стоит объявлять войну новому королевству, если предварительно не провел разведку на предмет слабых мест, потайных ходов, а также недовольных местным правителем. Что, если там каннибалы-гомосексуалисты, которые сначала съедают своих жертв, а оставшиеся части насилуют?
Или наоборот.
В диких условиях природа одаривает защитными механизмами наиболее уязвимых представителей: ядовитые шипы, способность к мимикрии, симбиоз, крохотные размеры. Чтобы был, хоть какой-то, шанс выжить. С творческими людьми также: тонкие натуры больше всего подвержены нападкам со стороны хищного социума и никогда не смогут дать достойный отпор наравных.
Чем значительнее число голов в «стаде», тем мощнее обереги. Хитрость, манипуляции, планирование…
Я никогда не была красивой. Но всегда была умной. Я стала красивой.
***
Просыпаюсь от того, что пустыня во рту стала невыносимой. Но сил, чтобы оторвать голову от подушки нет. Будто не на кровати лежу, а на дне пустого медного чана, по которому колошматит плошкой жирный вьетнамец.
Где я … здесь? Почему все такое … белое? А кто надел на меня…одежду?
Осматриваю наряд: мужская футболка. Чёрная.
Из соседней комнаты доносятся голоса. Мужские. Знакомые. Так.
Асмодей.
Аскольд?
Дэни?
Провалиться мне на месте… Андре.
Ну, же, пол, давай, расходись в разные стороны. Но паркет оставался предательски ровным, и обрушиваться не грозил.
Нерешительно переминаюсь с ноги на ногу. Почему-то, стыдно.
Как назло, не могу вспомнить ни одной подробности: по какой причине такая пестрая компания могла бы собраться, да еще премило беседовать?
Судя по общему тону, не убийство обсуждают. Или уже прикончили еще какого-нибудь моего бывшего, и теперь решают, где спрятать труп.
Команда.
Смотрюсь в настенное зеркало. Выгляжу не так плохо, как могла бы. Даже не отекла.
Ладно, Лилит. Пора на эшафот.
Трудно представить что-то более милое, чем четыре здоровых мужика на позднем завтраке.
«Доброе утро, принцесса», – отсалютовал мне деревянной лопаткой Дэни, поправив фартук, и перевернул блинчики на сковороде. – Ты как раз успела ко второй партии»
Киваю, молча забираясь на один из барных стульев, и упираюсь взглядом в стол.
Присутствующие наблюдают за мной: на удивление, без осуждения или укора.… С заботой.
«Ляль…у тебя ничего не болит?», – Аскольд подвигает стакан с водой. Пытаюсь взять в руки, но они сильно трясутся.
Из глаз хлынул неконтролируемый поток слез. Слышу, как бьётся стекло.
Уронила?
Дрожь усиливается. С каждой каплей я будто уменьшаюсь в размерах. Сейчас уже не важно, почему меня лихорадит.
О проекте
О подписке