Келу не пришлось отвечать. На пороге комнаты появились два человека в окружении гвардейцев, и он был настолько ошеломлен, что забыл обо всем.

Первой мыслью Кела было то, что он еще никогда в жизни не видел таких красивых людей. Потом он подумал: может быть, это оттого, что они так тщательно причесаны и одеты, оттого, что их одежда дорогая и модная? Он никогда не видел вблизи шелка, атласа и золотой парчи и не знал, как они называются; это были просто богатые мягкие ткани, мерцавшие в свете факелов.

Короля он узнал сразу – неудивительно, ведь его портрет украшал монеты Кастеллана. На монетах он был изображен в профиль и смотрел направо – в сторону Сарта, государства-соперника, как говорили люди. Но только сейчас Кел увидел его массивную фигуру, грудь, похожую на бочку, руки борца. Келу захотелось попятиться при виде этого гиганта. У него были широко расставленные светлые глаза, в русых волосах и бороде виднелась ранняя седина.

У королевы были темные густые волосы, похожие на реку Страха ночью, и гладкая смуглая кожа. Она была высокой и стройной, и ее руки были унизаны кольцами. Среди драгоценных камней в ее перстнях не нашлось двух одинаковых. Ее шею и запястья украшали толстые золотые цепи, а волосы были убраны булавками с головками в виде золотых лилий. Кел вспомнил, что она была маракандской принцессой, а в этой стране считалось, что золото приносит удачу.

Королева устремила на Кела взгляд темных глаз, которые воспевали в тысячах поэм и баллад. Граждане Кастеллана гордились своей королевой; все знали, что она прекраснее королев Сарта или Хинда. Келу говорили, что королева Ганзы рядом с Лилибет из Кастеллана выглядит, словно утка, страдающая запором.

– Это и есть мальчик? – спросила она. У нее был глубокий голос, нежный, как шелк, и сладкий, как розовая вода.

– Верно, – произнес Бенсимон. Похоже, это было его любимое слово. – Вы готовы, ваши величества?

Королева кивнула. Король пожал плечами. А потом гвардейцы распахнули позолоченные двери, и Кела оглушила музыка.

Король медленно вышел из комнаты, королева последовала за ним. Никто из них и не подумал оглянуться.

Кел стоял как вкопанный.

Он почувствовал, как что-то коснулось его волос, – это Бенсимон надел ему на голову маленькую золотую корону. Руки Бенсимона на мгновение застыли над короной, и Кел подумал, что это похоже на благословение.

Старик неразборчиво проворчал что-то, потом подтолкнул Кела.

– Иди за ними, – приказал он, и Кел, спотыкаясь, сделал несколько шагов к золотым дверям, навстречу ослепительному свету.

Войдя, Кел прежде всего заметил две вещи. Во-первых, Бенсимон был прав: галерея оказалась заполнена аристократами. Кел в жизни не видел столько благородных в одном месте. Время от времени на улицах ему попадалась красивая карета, с грохотом катившая по булыжной мостовой, из открытого окна иногда мелькала небрежно выставленная рука в перчатке. Порой аристократ в бархатном костюме, увешанный драгоценностями, появлялся на борту парусника, где спорил с капитаном о продаже акций и о следующем плавании. Но такое зрелище было редкостью – все равно что увидеть саламандру. Келу и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день он окажется среди целой толпы этих существ.

Во-вторых, он обратил внимание на стены комнаты и понял, почему они были белыми. Они представляли собой нечто вроде чистого холста, ожидавшего кисти художника. Сейчас стены были украшены яркими фресками с изображением самых славных моментов из истории Кастеллана. Кел не понимал, как такое возможно. (Позднее он узнал, что это были вовсе не фрески, а полупрозрачные экраны.) «Смотрите, – казалось, говорили они, – как прекрасен наш город, как он велик».

Полы устилали толстые маракандские ковры, а занавеси у восточной стены были раздвинуты, и из-за них виднелась галерея с колоннами. Между колоннами были расставлены деревья в кадках, выкрашенные золотой краской, и среди золотых листьев поблескивали плоды и ягоды из цветного стекла. Над галереей располагались хоры, где играли музыканты, облаченные в цвета королевской семьи. В огромном камине пылал огонь, на котором можно было бы поджарить дюжину быков.

Обитатели Горы расступались перед королевской четой, улыбались и кланялись, пока супруги шествовали к столу. В тепидарии Бенсимон сказал Келу, чтобы тот держал голову высоко и не смотрел по сторонам, но Кел не смог удержаться.

Мужчины были одеты в придворные костюмы и высокие сапоги из тисненой кожи; женщины, казалось, парили над полом в облаках шелка и атласа, бантов и кружев. Их волосы были убраны в высокие прически и украшены всевозможными булавками и гребнями в виде золотых роз, серебряных лилий, позолоченных звездочек и медных мечей. Такую роскошь простые люди могли увидеть только на картинках из жизни высшего общества, которыми торговали на Мясном рынке; дочери и сыновья купцов покупали журналы, чтобы почерпнуть из них скандальные сведения о жизни представителей благородных Домов и воображать себя супругом или супругой одного из них.

Бенсимон шагал следом за Келом. Когда они приблизились к столу, толпа поредела. Стол выглядел почти так же, как и час назад, если не считать новых украшений. В позолоченных вазах стояли «букеты» из павлиньих перьев, раскрашенных золотом, а в центре стола, между блюдами, змеилась гирлянда из лилий, перевитая золотыми цепями. Приторный восковой аромат заполнял комнату.

Кел, словно во сне, позволил Бенсимону провести себя к одному из трех кресел с высокими спинками, которые стояли в центре. Королева села слева от Кела; справа сидела симпатичная девочка примерно его возраста в бледно-желтом платье, с тщательно завитыми светлыми волосами.

Кел в панике взглянул на Бенсимона: как они могли посадить его рядом с ровесницей? Взрослый не обратил бы на него внимания, но девочка со светлыми кудряшками уже уставилась на Кела, блестя глазами. Очевидно, она хорошо знала принца Конора.

Бенсимон посмотрел на Кела, приподняв бровь, потом отошел и занял свое место за креслом короля.

Девочка наклонилась к Келу и прошептала:

– Я слышала, что ты заболел. Думала, ты не придешь.

Кел уцепился за этот «спасательный трос».

– Король настоял, – тихо произнес он, надеясь на то, что принц называет отца именно так.

Кел помнил слова Бенсимона насчет талисмана. Магия могла в некотором роде «изменить» его внешность и голос, но не могла изменить его слов. Он старался тщательно подбирать выражения, вспоминая, как они с Касом во время игр изображали благородных авантюристов, как повторяли фразы, вычитанные в приключенческих романах.

– Мне не оставили выбора.

Девочка тряхнула кудрями.

– Ты действительно болен, – сказала она. – Раньше ты бы устроил скандал или хотя бы пошутил по этому поводу.

Кел постарался запомнить эту информацию. Итак, принц не стеснялся поднять шум, если его что-то не устраивало, и любил пошутить. Значит, у них было кое-что общее. Эти сведения могли пригодиться.

– Антонетта. – Женщина, сидевшая напротив, говорила вполголоса, не спуская глаз со светловолосой девочки. – Сядь же прямо.

Антонетта. Значит, так звали его соседку, а женщина, сидевшая напротив них, наверняка была ее матерью – очень красивой. У нее были вьющиеся светлые волосы и белая кожа; платье из шелка-сырца того же цвета, что и у дочери, едва прикрывало пышную грудь. В следующее мгновение она забыла об Антонетте и отвернулась к своему собеседнику, чернобородому мужчине с колючим взглядом.

– Кто этот человек? – прошептал Кел, обращаясь к Антонетте, сидевшей теперь очень прямо. – Тот, который заигрывает с твоей матерью?

Это были весьма дерзкие слова, но Антонетта улыбнулась – казалось, она нисколько не удивилась, услышав подобное замечание от Конора Аврелиана.

– Ты его не узнаешь? – недоверчиво спросила она. Одновременно она складывала салфетку на коленях, и Кел постарался имитировать ее движения. – Это же сенекс Петро д’Устини, один из послов Сарта. Рядом с ним сидит сена Анесса Тодерино.

Ну конечно. Кел мысленно упрекнул себя. Он должен был сразу догадаться: мужчина и женщина с оливковой кожей были облачены в темно-синее – цвет Сарта. В ухе у сенекса Петро поблескивал сапфир, а волосы сены, дамы с длинным носом патрицианки, были заплетены в многочисленные косы и уложены вокруг головы.

Чуть дальше сидел другой мальчик, похоже, одного возраста с Келом. У него была внешность уроженца Шэньчжоу, прямые черные волосы и лукавое выражение лица. Он подмигнул Келу, чем сразу расположил к себе «двойника», хотя тот знал, что взгляд предназначен не ему, а принцу Конору.

– Вижу, Джосс пытается привлечь твое внимание, – заметила Антонетта и скорчила рожу черноволосому мальчишке. Гримаса не была злой, скорее шутливой. – Наверное, ему ужасно скучно сидеть с Арталом Гремонтом.

Кел решил, что Антонетта имеет в виду могучего мужчину с толстой шеей, который восседал слева от Джосса. Его волосы были коротко острижены, как у солдата, а наруч гладиатора смотрелся неуместно на рукаве из дамасского шелка. Кел уже слышал это имя. Несмотря на то что Гремонт был аристократом, он развлекался, сражаясь на Арене с самыми известными гладиаторами Кастеллана. Все в городе – возможно, за исключением самого Гремонта, семья которого монополизировала торговлю чаем и кофе, – знали, что его «победы» подстроены.

– Леди Аллейн, – произнес сенекс д’Устини, обращаясь к матери Антонетты, – ваш наряд поистине чудесен. Если я не ошибаюсь, это сартская вышивка сонтозо у вас на манжетах? Вы просто ходячее подтверждение важности торговли шелками.

Леди Аллейн? Дом Аллейнов владел самой выгодной хартией – на импорт шелка. А это означало, что Антонетте, играющей в данный момент со своей вилкой, предстоит унаследовать огромные богатства. Келу стало немного не по себе.

– Шелк используется не только для нарядов, – вмешалась Антонетта. – Врачеватели-ашкары применяют его для изготовления повязок и хирургических нитей. Из них можно шить паруса, а в Шэнчьжоу на нем пишут, как мы на бумаге.

Сена Анесса хмыкнула.

– Очень мудрые слова, демуазель Антонетта…

– Слишком мудрые! – рявкнул Артал Гремонт. – Мужчины не любят умных девиц. Верно, Монфокон?

Монфоконом, очевидно, звали смуглого молодого придворного, сидевшего напротив «гладиатора». Он был разряжен в розовый бархатный костюм с серебряными галунами.

– Гремонт… – раздраженно отозвался он, но закончить предложение не успел – подали ужин.

И что это был за ужин! Его было не сравнить с водянистым вареным картофелем и обрезками мяса, которые Кел получал в приюте. Слуги расставляли на столе блюда с жареными каплунами и капустой, утками, начиненными черносливом с карри, пирожками с сыром и ароматными травами, зажаренной целиком рыбой с оливковым маслом и лимонами; появились и кушанья из кухни Сарта вроде политых розовой водой жареных поросят с лапшой.

«Можешь есть сколько угодно, только смотри не объедайся, чтобы тебя не стошнило» – так сказал Бенсимон.

И Кел принялся за дело. Ему и так почти все время хотелось есть, а сейчас он просто умирал с голоду – ведь содержимое его желудка очутилось на сапогах Джоливета. Он взялся за вилку и нож и попытался повторять за другими, но получалось слишком медленно. Тогда он взял руками кусок пирога с сыром и шалфеем и поймал на себе сердитый взгляд Бенсимона.

Кел заметил, что Антонетта ничего не ест и сердито смотрит в тарелку. Сверкающий украшениями Монфокон нагло подмигнул ей.

– Сочетание красоты и ума дает идеал, но, увы, Боги обычно наделяют человека чем-то одним. Однако мне кажется, что наша Антонетта является счастливым исключением из правил.

– Человек не может получить все, иначе Боги позавидуют смертным, – произнес какой-то мужчина с холодными глазами.

У него было узкое лицо и довольно светлая кожа, и он напомнил Келу кого-то с портретов государственных деятелей из школьных учебников истории.

– Разве не так произошло с империей Магна Каллатис? Они построили такие высокие башни, что приблизились к небу, они бросили вызов Богам своими достижениями и изобретениями, и за это их Империя была уничтожена.

– Это слишком мрачно, Роверж, – возразил некий пожилой человек с добрым лицом. Он был бледен, как все, кто проводит дни в помещении. – Вы же знаете, что империи имеют свойство рано или поздно распадаться. Огромную власть трудно удержать в руках. По крайней мере, так меня учили в школе много лет назад. – Он улыбнулся, глядя на Кела. – А вас не учили этому, принц?

Все повернулись к Келу и, благожелательно улыбаясь, уставились на него. Он едва не подавился пирогом. В ужасе он представил себе, что произойдет, когда они поймут, что перед ними самозванец. Набегут гвардейцы. Его выволокут из дворца и сбросят со стены, и он будет катиться вниз с горы до тех пор, пока не свалится в море, где его сожрут крокодилы.

– Но сьер Казалет, – заговорила Антонетта, – разве вы не самый богатый человек во всем Кастеллане? И разве богатство не равно власти?

Казалет. Кел знал прозвучавшее имя: эта семья получила в свое время хартию на занятия банковским делом, и золотые монеты в народе иногда называли «казалетами».

– Вот видите? – усмехнулся Артал Гремонт. – Слишком умна.

Кел изобразил ухмылку, но у него это не очень хорошо получилось, хотя, может быть, это было и к лучшему. Вместо энтузиазма его лицо выражало вежливое равнодушие. Потом он узнал, что принцу не подобает проявлять энтузиазм.

– Я, разумеется, еще учусь, сьер Казалет, – заговорил он. – Но мудрые люди говорят, что тот, кто желает получить все, обычно все теряет.

Уголок рта Бенсимона приподнялся, а на лице королевы промелькнуло выражение изумления, но она тут же овладела собой. Антонетта улыбнулась, и Кел обнаружил, что ему нравится эта улыбка.

Король никак не отреагировал на замечание своего так называемого сына, но посол Сарта, дама с багрово-красными волосами, усмехнулась.

– Как приятно видеть, что ваш сын много читает, Маркус.

– Благодарю вас, сена Анесса, – сказала королева.

Король ничего не ответил. Он смотрел на Кела поверх высокого серебряного кубка, и мальчику показалось, что монарший взгляд пронзает его насквозь.

– Это ты хорошо сказал, – прошептала Антонетта, повернувшись к Келу.

Ее глаза сверкали, отчего она стала еще привлекательнее. У Кела снова что-то сжалось внутри, но на этот раз незнакомое ощущение было вызвано не страхом.

– Возможно, ты не так уж болен, как хочешь показать.

– О нет! – воскликнул Кел. – Я очень, очень плохо себя чувствую. И в любой момент могу забыть все, что знаю.

Взрослые вернулись к своим разговорам. Кел не мог следить за ними – слишком много незнакомых имен, названий и понятий вроде «торговых соглашений» и «договоров». Но через некоторое время сенекс Петро с ничего не выражающей улыбкой повернулся к королю и произнес:

– Кстати, раз уж речь зашла о возмутительных требованиях, ваше величество, позвольте спросить, нет ли новостей о Короле Старьевщиков?

Кел едва сдержался, чтобы не разинуть рот от удивления. Он знал эту кличку, как и все в городе, но не ожидал услышать ее в кругу благородных людей. Вотчиной Короля Старьевщиков были темные переулки, куда не отваживались заглядывать Бдительные, игорные притоны и ночлежки Лабиринта.

Однажды Кел спросил у сестры Бонафилии, сколько лет Королю Старьевщиков. Она ответила, что он существовал всегда и что она сама впервые услышала о нем еще в детстве. И действительно, было что-то потустороннее, магическое в этом человеке, который расхаживал по улицам города во всем черном, в окружении армии карманников, готовых выполнять любые его приказы. Он не боялся ни Эскадрона стрел, ни городской стражи. Он вообще ничего не боялся.

– Это преступник, – бесстрастно произнес король. – Преступники всегда были и всегда будут.

– Но он называет себя королем, – настаивал Петро с той же улыбкой. – Вы не воспринимаете это как вызов?

Сена Анесса смотрела на него в тревоге. Кел подумал, что так бывает в классе во время урока, когда один из мальчишек стукнет другого и ждет, что сделает обиженный – даст сдачи или сделает вид, будто не обращает внимания. Сена Анесса волновалась точно так же, как волнуются приятели хулигана в подобных случаях. Нападение всегда рискованно.

Но король Маркус лишь улыбнулся.

– Он не представляет для нас опасности, – сказал он. – Дети тоже играют в «замки», но чем эта игра угрожает Маривенту? А теперь, может быть, мы вернемся к дискуссии по поводу Узкого Перевала?

На лице сены Анессы отразилось облегчение.

– Превосходная мысль, – произнесла она, и посыпались замечания насчет торговли и Великого Юго-Западного Пути.

С таким же успехом аристократы могли говорить на языке Сарта – Кел не понимал ни слова.

Антонетта постучала его по запястью тупой стороной ножа.

– Сейчас принесут десерт, – сказала она, давая знак Келу, чтобы он сложил ножи и вилки на тарелку. – Ты был прав. Ты все забыл.

Кел отнесся к новости о десерте равнодушно. Он уже объелся – точнее, ему так казалось, пока на столе не появились сливы и персики в розовой воде и меду, засахаренные лепестки цветов, бокалы ледяного кисло-сладкого шербета, чашки шоколада и сливок, заварной крем с гранатовыми зернышками, марципан, покрытый разноцветной глазурью.

Музыканты заиграли негромкую мелодию, а слуги внесли последнее блюдо – великолепный торт в виде феникса, обильно украшенный золотой и бронзовой краской. Каждое перышко было искусно прорисовано тонкой кистью. Когда слуги поставили торт на стол, он вспыхнул, и присутствующие ахнули от восторга.

Кел не понял, что такого замечательного в сжигании отличного торта, но знал, что от него ждут восхищения. Перед ним поставили золотую тарелку с куском «феникса». Это был бисквит в твердой блестящей глазури, похожей на панцирь насекомого.

Келу не хотелось есть этот торт. Он всегда считал Раскол трагедией не только потому, что мир лишился магии, но и потому, что в результате катастрофы за одну ночь исчезли все сказочные существа: фениксы и драконы, мантикоры и василиски. Но он все-таки отломил кусочек глазури и положил в рот.