Отложив полотенце, Джейс с грустью вспомнил о сладком чае из высушенных листьев ночных цветов, росших в зимнем саду, который заваривал Ходж. Этот чай помогал справиться с чувством голода и моментально восстанавливал силы. Теперь Ходжа не было… Джейс как-то попытался сам заварить листья кипятком, надеясь добиться того же эффекта, но у него получилось лишь тошнотворное горькое варево, отдающее пеплом.

Он вышел из ванной босиком, натянул рубашку и джинсы, откинул с лица светлые пряди. Волосы уже лезли в глаза. Мариза обязательно устроит ему разнос – как обычно. Пусть по крови он и не принадлежал к роду Лайтвудов, с ним всегда обращались как с родным – с тех пор, как усыновили после смерти отца. То есть предполагаемой смерти, напомнил себе Джейс, и у него вновь засосало под ложечкой. Последние несколько дней он чувствовал себя тыквой, которую выпотрошили и поставили украшать застывшим оскалом вечеринку на Хеллоуин. Теперь он часто думал: а правда ли хоть что-то из его представлений о себе и о своей жизни? Он считал себя сиротой – это оказалось совсем не так. Считал, что был единственным ребенком, – и вдруг выяснилось, что у него есть сестра.

Клэри. Волна боли накатила с новой силой, но была подавлена, как и раньше. Взгляд Джейса упал на осколок зеркала на комоде, все еще отражавший зеленые ветви и яркое голубое небо. В Идрисе уже смеркалось, и небо темнело кобальтовой синью. Борясь с ощущением пустоты внутри, юноша сунул ноги в ботинки и направился вниз, в библиотеку.

Спускаясь по гулким каменным ступеням, он размышлял о том, зачем Маризе потребовалось поговорить с ним наедине. Что она хочет ему сказать? Она выглядела так, будто намерена влепить ему затрещину со всего размаха… Джейс уже не помнил, когда Мариза последний раз поднимала на него руку. В семье Лайтвудов не применялись телесные наказания, а вот Валентин ими не гнушался. Он изобретал бесчисленное множество самых жестоких способов добиться от сына послушания. Раны на теле нефилима затягиваются быстро, поэтому следы оставались лишь от самых глубоких. Многие недели после смерти отца Джейс осматривал себя в поисках шрамов, которые стали бы напоминанием, хоть какой-то осязаемой связью с ним.

Он подошел к библиотеке, постучал и толкнул дверь. Мариза сидела в старом кресле Ходжа у камина. В свете, льющемся из высоких окон, Джейс заметил седину в ее волосах. В руке у Маризы был бокал красного вина, на столике рядом стоял хрустальный графин.

– Мариза, – позвал Джейс.

Она вздрогнула, пролив вино:

– Джейс… Я не слышала, как ты вошел.

– Помните колыбельную, которую вы пели Алеку и Изабель? В детстве, когда они боялись темноты?

Мариза явно не ожидала такого вопроса:

– При чем тут это?

– Я слышал через стену. Алек тогда спал в соседней комнате.

Мариза молчала.

– Колыбельная была на французском, – добавил Джейс.

– Удивительно, что ты запомнил…

– Мне вы никогда не пели.

– Ты не боялся темноты, – ответила Мариза после еле заметной паузы.

– Кто в десять лет не боится темноты?

Мариза подняла брови.

– Сядь, Джонатан, – сказала она. – Немедленно.

Нарочно, чтобы ее позлить, Джейс неспешно пересек комнату и уселся в одно из кресел с откидывающейся спинкой, стоящих у стола.

– Мне не нравится, когда вы называете меня Джонатаном.

– Почему? Это твое имя. – Мариза смотрела на него испытующе. – Давно ты знаешь?

– Что знаю?

– Не прикидывайся. Давно тебе известно, что Валентин – твой отец?

Джейс поразмыслил над ответом, отвергнув несколько вариантов. Лучшая тактика ведения непростых разговоров с приемной матерью – рассмешить ее. Пожалуй, он был единственным человеком в мире, способным рассмешить Маризу.

– Полагаю, так же давно, как и вы.

Мариза медленно покачала головой:

– Я тебе не верю.

Джейс выпрямился и сжал руки, лежавшие на подлокотниках, в кулаки. Пальцы слегка дрожали. Раньше с ним такого никогда не случалось. Никогда. У него всегда была твердая рука и ровный пульс.

– Не верите?

Внутренне он сам содрогнулся от того, как изумленно прозвучал вопрос. Конечно, не верит. Это было ясно с той самой минуты, как они вернулись домой.

– Как я могу поверить, Джейс? Как ты мог не знать, кто твой отец?

– Я считал, что мой отец – Майкл Вэйланд. Мы жили за городом, в поместье Вэйландов…

– Ну да, конечно, – усмехнулась Мариза. – А как тебя зовут? Твое настоящее имя?

– Вы знаете мое настоящее имя.

– Джонатан Кристофер. Я знала, что так же зовут сына Валентина. Я знала, что у Майкла есть сын Джонатан. Среди Охотников это вообще распространенное имя, поэтому я не обратила внимания. А есть ли у сына Майкла второе имя, даже не выясняла. Но теперь это не дает мне покоя. Как звали настоящего сына Майкла Вэйланда? Давно ли Валентин планировал сделать то, что сделал? Давно ли он задумал убить Майкла? – Она осеклась, пристально глядя на Джейса, и добавила: – А ведь ты на него не похож. Хотя иногда дети имеют мало сходства с родителями… Теперь я вижу в тебе черты Валентина, его непокорный взгляд… Тебе безразлично мое мнение, так ведь?

Джейсу вовсе не было безразлично. Просто ему очень хорошо удавалось это скрывать.

– А что бы изменилось, если бы я сказал, что не так?

Мариза поставила бокал на стол:

– И манера отвечать вопросом на вопрос, чтобы разозлить меня… Валентин делал то же самое. Стоило догадаться…

– А может, не стоило? Я тот же человек, каким явился сюда семь лет назад. Во мне ничего не изменилось. Если раньше вы не замечали во мне сходства с Валентином, не понимаю, почему вдруг должны обнаружить его сейчас.

Мариза отвела взгляд:

– Когда мы говорили о Майкле, ты наверняка понимал, что речь идет не о твоем отце. То, что мы о нем говорили, никак не могло относиться к Валентину.

– Вы говорили, он честный человек, – сказал Джейс, чувствуя, как в груди закипает гнев. – Смелый Охотник. Любящий отец. Я думал, все это о нем.

– А фотографии? Наверняка ты видел фотографии Майкла Вэйланда и понял, что это вовсе не тот человек, которого ты называл отцом! – Мариза закусила губу. – Помоги мне, Джейс.

– Все фотографии погибли во время Восстания. Так сказали мне вы. Теперь я и сам сомневаюсь – а Валентин ли сжег фотографии, чтобы никто не узнал о том, кто входил в Круг? У меня никогда не было фотографий отца, – произнес Джейс с горечью.

Мариза потерла виски.

– Не могу поверить, – пробормотала она. – Не может быть…

– И не верьте в это. Лучше поверьте мне, – выпалил Джейс, чувствуя, что дрожь в руках усиливается.

– Ты думаешь, я не хочу тебе верить? – На секунду юноше показалось, будто он слышит эхо голоса той Маризы, которая приходила к нему, когда ему было десять лет. Он лежал ночами без сна, уставясь в потолок сухими глазами, и думал об отце, а она садилась у его постели и сидела рядом, пока он наконец не засыпал перед самым рассветом…

– Я ничего не знал, – повторил Джейс. – И когда он предложил мне вместе с ним вернуться в Идрис, я отказался. Я все еще здесь. Это что, совсем ничего не значит?

Мариза посмотрела на графин, словно раздумывая, не выпить ли еще вина.

– Я хотела бы тебе поверить… Но твоему отцу было бы очень полезно твое присутствие в Институте. Когда дело касается Валентина, я не могу доверять никому, кого коснулось его влияние.

– Вас тоже коснулось его влияние, – заметил Джейс – и тут же пожалел об этом, увидев выражение, промелькнувшее на лице приемной матери.

– И я отвергла его, – сказала Мариза. – А ты? Что сделал ты?.. Скажи мне, что ненавидишь его, Джейс. Скажи, что ненавидишь этого человека и все, чем он живет.

Джейс опустил глаза и рассматривал свои кулаки, сжатые так сильно, что костяшки побелели.

– Не могу.

Мариза резко втянула носом воздух:

– Почему?

– А почему вы не можете сказать, что верите мне? Я прожил с вами почти половину жизни. Вы должны меня очень хорошо знать.

– Ты так искренне говоришь, Джонатан! Ты всегда умел говорить очень искренне, особенно когда в детстве пытался свалить вину за какую-нибудь выходку на Алека или Изабель. Я знаю лишь одного человека, обладающего схожим даром убеждения.

– Моего отца, – пробормотал Джейс, неожиданно почувствовав во рту вкус меди.

– Для Валентина люди делятся на две категории, – сказала Мариза. – Те, кто за Круг, и те, кто против. Вторые – враги, а первые – оружие в его арсенале. Я видела, как он пытался сделать своим оружием друзей и даже собственную жену – все ради высшей цели. И ты хочешь, чтобы я поверила, что он не сделал бы то же самое с сыном? – Она покачала головой. – Я слишком хорошо его знаю. – Впервые за сегодняшний день во взгляде Маризы было больше печали, чем гнева. – Ты – стрела, направленная в самое сердце Конклава, Джейс. Ты – стрела Валентина. Даже если сам того не осознаешь.

Клэри захлопнула дверь спальни с орущим телевизором и пошла разыскивать Саймона. Он оказался на кухне – стоял, нагнувшись над раковиной и уцепившись обеими руками за решетку для посуды. Из крана бежала вода.

– Саймон?

По солнечно-желтым стенам кухни были развешаны детские рисунки Саймона и Ребекки, сделанные цветными карандашами. Ребекка, несомненно, обладала способностями к рисованию, а на рисунках Саймона человечки напоминали скорее парковочные счетчики, увенчанные пучками волос.

Саймон не поднял головы, хотя Клэри точно знала, что он слышал, по тому, как напряглись его плечи. Она подошла и мягко положила руку ему на спину. Ладонь ощутила острые позвонки, выступающие под тонкой хлопковой футболкой, и Клэри подумала, что Саймон похудел. При взгляде на него это было совсем незаметно, но смотреть на Саймона – все равно что смотреть в зеркало. Когда видишь кого-то каждый день, не обращаешь внимания на небольшие изменения внешности.

– Все нормально?

Он резким движением закрыл кран:

– Ну да. Все хорошо.

Она коснулась его подбородка и слегка развернула его к себе. Несмотря прохладный ветер из окна, Саймон весь взмок, темные пряди волос липли ко лбу.

– По тебе не скажешь… Из-за фильма?

Он не ответил.

– Прости. Мне не следовало смеяться, я просто…

– Ты ничего не помнишь? – хрипло спросил Саймон.

– Я… – Клэри умолкла. Воспоминания о той ночи казались жутким калейдоскопом бега, пота, крови, темных теней в дверях, падений с высоты… Она помнила белые, словно вырезанные из бумаги лица вампиров во тьме, помнила руки Джейса на своих плечах и хриплый крик у себя над ухом. – Ничего. Все как в тумане.

На мгновение Саймон отвел глаза, потом вновь посмотрел на нее:

– Скажи, я изменился?

Клэри встретилась с ним взглядом. Его глаза были цвета кофе – темно-карие, без малейшего намека на серый или ореховый. Изменился ли он? Разве что стал держаться уверенней с тех пор, как убил Аваддона, высшего демона. И в то же время в его глазах сквозила усталость, как будто он бесконечно долго чего-то ожидал. Подобную усталость она заметила и у Джейса. Возможно, это было лишь осознание собственной смертности.

– Ты все тот же Саймон.

Он прикрыл глаза, как будто у него гора с плеч свалилась. Клэри успела подумать, что Саймон определенно исхудал… и вдруг он наклонился и поцеловал ее.

Клэри окаменела от неожиданности, только ухватилась за край решетки для посуды, чтобы не упасть. Однако она не отпрянула, и Саймон, восприняв это как знак согласия, положил ладонь ей на затылок и стал целовать еще уверенней. Его губы были такими мягкими, гораздо мягче, чем у Джейса, а рука, обнимающая ее за шею, такой теплой и нежной… Клэри ощутила вкус соли.

Она закрыла глаза и просто наслаждалась головокружительным теплом и темнотой, ощущая, как пальцы Саймона перебирают ее волосы… Внезапно раздался резкий телефонный звонок. Клэри вздрогнула, отпрянула назад, и несколько секунд они ошеломленно смотрели друг на друга, словно вдруг попали в совершенно незнакомое место.

Саймон пришел в себя первым: потянулся к телефону, висевшему на стене рядом с полочкой для специй, и снял трубку.

– Алло. – Голос у него был совершенно спокойным, только грудь часто вздымалась. Он протянул телефон Клэри: – Тебя.

Клэри взяла трубку. Ей все еще казалось, что сердце колотится где-то у горла, как пойманная бабочка. Наверняка это Люк, звонит из больницы. Что-то с мамой.

– Люк?

– Нет. Это Изабель.

– Изабель? – Клэри подняла глаза и увидела, что побледневший Саймон наблюдает за ней, облокотившись на раковину. – Зачем… В смысле, что-то случилось?

– Джейс с тобой? – Голос Изабель дрогнул, как будто она плакала.

Клэри отняла трубку от уха, изумленно воззрилась на нее и, спохватившись, вернула на место:

– Джейс? Нет. Почему ты решила, что он со мной?

Изабель всхлипнула в трубку:

– Просто он… Он пропал!